Елена Нестерина - Любимая девушка Тарзана
Но тогда, кстати, во время прошлогоднего романа, Федька над ней не издевался. Даже как-то вместе с ней и Мухаметдиновым на дискотеку ходил. И купаться. И вообще часто навязывался, хотя никто его не звал. Просто как приложение к их парочке таскался. А что Маргаритка с Мухаметдиновым в этом году больше не встречаются, даже, скорее всего, и не заметил.
А сейчас-то что его пробрало?
– Я – ревную? – гаркнул Федька Маргаритке в ухо. – Окститесь, барышня! Куда нам с грыжей до вашего воздыхателя… Слушай, а если он будет звать тебя с собой в Москву – поедешь?
– С какого перепуга он меня будет звать? – Маргаритка повернулась к своему приятелю, чуть из седла не выпала.
– Ну, а почему бы нет? Был бы я москвичом, я бы точно позвал.
Маргаритка схватилась за повод, натянула его.
– Стоять, Слива, наглая твоя морда, – скомандовала она. Хитрый конь остановился. Девочка соскочила на землю, дернула приятеля за ногу, и тому тоже пришлось съехать вниз.
– Ты чего?
– Все, я поняла: ты в меня влюбился, – ткнув Федьку пальцем в центр пуза, заявила Маргаритка.
– Зачем?
– Это у тебя надо спросить, – ответила Маргаритка.
У машины стояли родители и махали ей руками – пора было ехать домой. А в корзине осталось несколько кусков пахлавы. Причем изрядно примятых и раскрошенных. Плохо.
– Иду! – крикнула девочка, махнув в ответ.
И посмотрела на Федьку. Вроде бы ничего она ему плохого не сказала, а вид у пацана был такой, как будто его помоями окатили. Наоборот, сказала хорошее. Влюбился – это же круто.
– Федька, да я пошутила. – Маргаритка схватила его за руку. Хорошие они были – оба эти брата Маняшкины. Зачем всякую пошлость Федьке говорить? Честное слово, хуже Гульки, которая только и высматривает в поведении каждого человека признаки влюбленности в кого-нибудь. А потом терроризирует этим.
– Да я тоже пошутил, – улыбнулся Федя.
Улыбнулся и его конь Слива. Все-таки хорошее он был животное, долго на Сливу обижаться было невозможно. Ну прямо как на человека.
А на Федьку и вообще обижаться было не за что.
– У меня по правде к тебе важное дело, – заявил Федька. – Давай поедем сегодня вместе с Лехой? У него сегодня день как-то не задался. С утра к нему на участок милиционер приходил. Замучил его. Потом эти козлы приколебались. Я его до трассы довез, Леха сел в машину – Толька на водовозке мимо ехал, Леха его тормознул. И домой поехал. Сказал, ляжет спать. А там не знаю. Какой-то он потерянный. А ему в рейс. Давай с ним попросимся, чтоб ему не скучно было, а?
Это Федя говорил о своем брате Лехе, так называемом Тарзане. Трудная у него, у Тарзана этого, была жизнь. Поэтому, конечно, Маргаритка согласилась с Федькой. Надо помочь Тарзану. Решено.
– Конечно, поехали, – кивнула Маргаритка. – Все, тогда в десять я у вас. Родителям наплету…
…И наплела. Что пойдет ночевать к Лялечке – была у нее такая одноклассница. Ее, как особо ценную принцессу, день-деньской держали дома, на море только под охраной вывозили. Так и слонялась Лялечка по родительскому особняку, где было, кстати, всегда прохладно и хорошо, не то что у Маргаритки дома – где пышет печка, а потому спать все лето можно только на террасе. Лялечка и ее свита – а вернее, родственники и приживалы, дочку пекарей почему-то жаловали и всегда пускали к ней дружить. Да, еще Маргаритка им все тот же родительский лаваш носила, они его тоже любили и охотно покупали. Мама с теткой пекли его в специальной глиняной печке, за ее постройку Маргариткина семья еще до сих пор не расплатилась.
Ну так вот, если Маргаритка говорила – к Лялечке, это значит, ее отпускали с удовольствием. В хоромах пожить-порезвиться.
Лялечку, конечно, было жалко – ведь деловая Маргаритка ее сейчас попросту использовала: забежала к ней вечером, попросила подтвердить в случае чего, что она у нее дома. И умчалась.
В зачуханный кособокий домик Маняшкиных, что стоял на самом въезде в город среди пыльных тополей. Домик разваливался – вот Маняшкины и работали, чтобы как-то свой жилищный вопрос исправить.
Матери братьев не было дома – она безвылазно работала в магазине, тот закрывался в одиннадцать вечера. Тарзан уже проснулся и, одетый в клетчатую рубашку, джинсы, с закрученными в хвост волосами сидел за столом, наворачивая гречневую кашу с молоком. Ничего, вроде бодрый. Да разве по нему поймешь – Тарзан никогда не жаловался, что бы у него ни случилось. Его брат, кстати, тоже не жаловался. Маргаритке это казалось проявлением истинной мужественности и вызывало уважение.
Каши она тоже съела – дома ее не стали заставлять ужинать: были уверены, что Лялечкина родня Маргаритку от пуза накормит.
– Как настроение, командир? – улыбнулась Маргаритка, загребая кашу ложкой. – Готов к труду и обороне?
– Да, – улыбнулся Алексей.
– Леш, можно мы тебя до базы проводим? – возле брата очутилась пухлая физиономия Федьки.
Он, кстати, никогда не называл своего Алексея дурацким прозвищем «Тарзан». И даже яростно злился, когда это слышал, – до тех пор, пока кличка окончательно не прижилась.
– Помашем тебе перед рейсом, – добавила Маргаритка. – На дорожку.
– А то прогуляться хочется. – Голос у Федьки был крайне положительный, доверительный и честный. Маргаритка знала, что такому его голосу точно верить нельзя. Но брат почему-то об этом не догадался.
– Пойдемте, конечно, – согласился Алексей.
За спиной у брата Федька победно потряс кулаком.
Отлично!
И они с Маргариткой пошли.
Это правда – жизнь у молодого человека по кличке Тарзан была трудная. Помимо своей необыкновенной красоты и увлечения – резьбы по дереву, Тарзан имел еще и профессию. Он был высококлассным водителем. А потому владельцы рынков и магазинов нанимали его развозить грузы. И каждую ночь Тарзан водил продуктовую машину – от главной оптовой продовольственной базы, что находилась за сотню километров от побережья, в довольно большом городе, до всяческих поселков, сел и местечек. Хозяин фирмы, в которой Тарзан в данный момент работал, заранее договаривался с владельцами товаров, их загружали в Тарзанову фуру – и всю ночь колесил он по кривым горным дорогам, привозя товары в магазины. Это было довольно рискованно, а потому и платили за ночную работу больше, чем за те же самые дневные рейсы. К тому же в некоторые места (на горные турбазы, в селения, к которым вели кривые, нарезанные как будто после зловещего похмелья узкие дороги) вообще соглашался приезжать на тяжелой неповоротливой фуре только Тарзан, которого даже за это считали немного не в себе.
Так что каждую ночь краса и гордость пляжных мест крутил баранку, утром, если удавалось завершить рейс рано, спал час-другой дома. Или не спал – если время не позволяло, а переодевался в свои минималистские шорты, садился с братом на их старенький скутер.
И они мчали на конюшню, которая располагалась в долине – где-то посередине между Геновефой и Длинным пляжем. Туда стекались и другие инструкторы – Федькины коллеги. Они готовили лошадей к трудовому дню, садились верхом и отправлялись к местам скопления туристов. Вместе с ними ехал и Тарзан. Его оставляли возле домика, за которым в отсутствие Тарзана обычно присматривал местный дедка-сторож, уезжали на «базу».
И Тарзан вел себя как всем известный здесь Тарзан – с увлечением, не обращая ни на что внимания, вырезал из дерева скульптуры, бусики-кулончики, иногда даже мебель – ее тоже время от времени заказывали. Этажерки там какие-нибудь, подставки. К нему приезжали так называемые заказчики – они же приятели, привозили материалы, забирали готовые изделия. Обедом кормили.
Все было как обычно – Тарзан работал, не обращая внимания на жару. Иногда его жилье, расположенное в некотором удалении от дороги, навещали посетители – в основном восхищенные девушки. Они зазывно кричали Тарзану, просили что-нибудь продать, фотографировались с ним.
Но рабочий день подходил к концу. Уставший Тарзан складывал инструменты, убирал то, что изготовил за день и что не успели увезти, запирал свой домишко, попрощавшись со сторожем, сдавал ему ключ и направлялся купаться.
Это были минуты его отдыха. Алексей-Тарзан обожал море. Именно в воде, проплывая каждый день много километров, он чувствовал себя свободным и счастливым. Сначала он уплывал так далеко, что видны становились только верхушки гор. А затем поворачивал и плыл на запад – туда, куда падало солнце. Каждый день заканчивался в небе над морем как-нибудь по-разному. И Алексей должен был это видеть. То облака укладывались разноцветными слоями, то серая дымка наползала на горизонт, делая солнечный диск алым и малюсеньким, как раскаленная копейка. То безоблачное небо нагревалось и сияло золотым маревом – так происходило в особенно жаркие дни. Все это наполняло бесхитростную душу радостью и каким-то нужным только ему знанием.
