Лора Уайлдер Инглз - Долгая зима
В постели сегодня тоже было тепло и уютно. Сквозь сон даже стук дождевых капель по крыше казался приятным.
Вдруг на лицо ей плюхнулось что-то холодное и мокрое. Это не дождь, подумала Лора, ведь над головой у нее крыша. Она покрепче прижалась к Мэри и погрузилась в теплую тьму.
Вьюга в октябре
Внезапно проснувшись, Лора услышала папино пение и какие-то странные хлопки.
Как счастливый подсолнух я к солнцу тянусь (Хлоп! Хлоп!),
Поворачиваясь на ветру (Хлоп! Хлоп!).
Мое сердце свободно (Хлоп!), как ласковый бриз (Хлоп! Хлоп!),
Шелестящий в листве поутру (Хлоп! Хлоп!).
Нос Лоры, торчавший из-под одеяла, сильно замерз, а когда она высунула наружу всю голову, то увидела, что папа в такт песне хлопает себя по груди, чтобы согреться.
Он уже растопил печку. Огонь ревел вовсю, но в комнате стояла такая стужа, что дождевые капли, которые вечером и ночью падали сквозь щели в крыше, превратились в льдинки и потрескивали, перекатываясь по одеялу. Ветер, завывая, лупил по крыше и по стенам.
— Что это? — сонным голосом спросила Кэрри.
— Это вьюга. Вы с Мэри оставайтесь под одеялом, — отвечала Лора.
Стараясь, чтобы под одеяло не прокрался холод, она осторожно вылезла из теплой постели. Пока она натягивала на себя платье, зубы у нее стучали от холода. Мама за занавеской тоже одевалась. Обе так замерзли, что не могли вымолвить ни слова.
Они встретились возле печки. Огонь бешено ревел, но не давал ни капли тепла. За окном вихрем кружила метель. Из-под двери в комнаты намело снега. А шляпки всех гвоздей, вбитых в стены, заиндевели от мороза.
Папа пошел в конюшню. Хорошо, что между конюшней и домом стоит длинный ряд стогов — папа будет переходить от одного к другому и не заблудится.
— В-в-в-вью-г-га! — стуча зубами, проговорила мама. — В-в-в ок-к-тя-б-б-бре! Я е-щ-ще т-т-та-к-к-о-г-г-о н-не в-в-и-д-ды-в-в-ала!
Она бросила в печку дров и разбила в ведре лед, чтобы налить воды в чайник.
Воды было меньше половины ведра. Воду придется беречь, потому что в такую метель до колодца никому не добраться. Хорошо, что снег на полу был чистый. Лора собрала его в таз для мытья посуды и поставила таять на плиту.
Наконец горящие дрова немного согрели воздух. Лора закутала Грейс в одеяла и принесла её к печке одевать. Мэри и Кэрри, дрожа от холода, одевались сами. Все надели чулки и башмаки.
Завывающий ветер и вихри снега буквально внесли папу в хижину. К его приходу завтрак был уже на столе.
— Вот видишь, Лора, ондатры знали, что их ждет впереди, — сказал папа, как только согрелся и смог говорить. — И гуси тоже.
— Неудивительно, что птицы не захотели останавливаться на озере, — заметила мама.
— Озеро замерзло. Сейчас уже больше десяти градусов ниже нуля и с каждой минутой холодает.
С этими словами папа глянул на дровяной ящик. Вечером Лора его наполнила, но дров в нем уже почти не осталось. Покончив с завтраком, папа оделся потеплее и принес с поленницы несколько больших охапок.
В хижине становилось все холоднее. Тонкие стены не держали тепло. Пришлось всем надеть пальто, закутаться в платки и сесть поближе к печке.
— Хорошо, что я вчера замочила бобы, — заметила мама. Открыв крышку кастрюли, она всыпала туда ложку соды. Кипящие бобы заурчали, но вода не перелилась через край. — У нас еще остался кусочек солонины, сейчас мы его туда добавим.
Время от времени она зачерпывала ложкой бобы, дула на них, а когда у них полопались шкурки, слила из кастрюли содовый раствор, налила туда горячей воды и положила кусочек жирной солонины.
— Нет ничего лучше горячей бобовой похлебки в холодный день, — сказал папа. — Ну а ты чего хочешь, Голубоглазка? — спросил он у Грейс, которая дергала его за руку.
— Сказку! — отвечала Грейс.
— Расскажи, как дедушка катался на санках с дикой свиньей, — попросила Кэрри.
Папа посадил Грейс и Кэрри себе на колени и стал снова повторять те истории, которые рассказывал Мэри и Лоре, когда они были маленькие и жили в Больших Лесах. Мама и Мэри усердно вязали, сидя у печки на покрытых одеялами качалках, а Лора, закутавшись в платок, стояла между печкой и стеной.
Из всех углов к печке все ближе и ближе подползал холод. Ледяной сквозняк раскачивал занавески вокруг кроватей. Маленькую хижину сотрясала буря. Но от вкусного густого запаха бобов в комнате, казалось, стало теплее.
В полдень мама нарезала хлеба и налила всем по миске горячего бобового отвара. Не отходя от печки, они пообедали и напились крепкого горячего чая. Грейс была еще маленькая и поэтому пила горячую воду с молоком, а чтобы ей не было обидно, мама добавила ей в чашку капельку чаю.
От горячей похлебки и чая все согрелись. Бобы мама пересыпала в кастрюлю, положила посередине кусок жирной солонины, побрызгала патокой и поставила в духовку. На ужин будут печеные бобы.
После обеда папа снова пошел за дровами. Хорошо, что поленницу сложили у самой задней двери. Папа, задыхаясь, ввалился в хижину с охапкой дров и даже не сразу смог заговорить.
— От этого ветра дух захватывает. Если б я знал, что будет такая буря, я б еще с вечера запас побольше дров. А теперь приносишь больше снега, чем топлива.
И правда, стоило Лоре открыть ему дверь, как в хижину тотчас намело кучу снега. Снег сыпался с папы и с поленьев. Снег был твердый, как лед, и мелкий, как песок. Когда открывалась дверь, в хижине становилось так холодно, что снег даже не таял.
— Пока хватит, — решил папа. — Я только напущу в дом стужу, и никакими дровами не согреешься. Вымети снег, Лора. И принеси мне скрипку. Как только у меня отойдут пальцы, я сыграю вам такую песенку, которая заглушит вой ветра.
Вскоре папа согрелся и смог настроить скрипку и натереть канифолью смычок. Приложив скрипку к плечу, он запел:
О, если бы снова стать молодым -
я зажил бы жизнью иной:
деньжонок скопил, земли прикупил
и Дину назвал бы женой.
Но стар я и сед, и сил уже нет,
и медленней движется кровь.
О, как я хочу,
о, как я хочу
увидеть Вирджинию вновь!
Я стремлюсь туда и стремлюсь туда,
я стремлюсь, покуда живой...
Грейс, сидя на коленях у мамы, всхлипывала и вырывалась у нее из рук. В конце концов ее пришлось спустить на пол.
— Побегай, если тебе так хочется, — разрешила мама. — Через минуту запросишься обратно.
— А вы, Лора и Кэрри, попрыгайте под музыку вместе с Грейс. Мигом согреетесь! — скомандовал папа.
Было страшно вылезать из теплых платков, но девочки его послушались. Скрипка снова заиграла, а папа громко запел:
Яростный вихрь знамен
Веет со всех сторон,
Шлемы героев справа и слева.
Дети гор и долин,
Все на коней, как один,
В бой за Шотландию, за королеву!
Лора, Грейс и Кэрри взялись за руки, тоже запели и, что было силы топая ногами в такт музыке, замаршировали по кругу: топ-топ-топ! Девочкам казалось, будто над ними гордо реют знамена, а сами они шествуют к победе. Им стало тепло и весело.
Когда музыка умолкла, папа стал укладывать скрипку в футляр.
— Ну а теперь, девочки, я назло всем ветрам отправлюсь в хлеб и позабочусь о том, чтобы скотина ночью не замерзла. С этой старой шотландской песней мне никакой ураган не страшен!
Пока папа укладывал скрипку, мама согрела ему возле печки шубу и шарф. На дворе бешено выл ветер.
— Горячие бобы и горячий чай будут готовы к твоему приходу, — пообещала мама. — А потом мы все ляжем спать, согреемся под одеялами, и глядишь, к утру буря утихнет.
Но утром папе снова пришлось распевать свою бодрую песню. За окном по-прежнему мело, ветер по-прежнему захлестывал колючим снегом дрожащие стены маленькой хижины.
Вьюга, не стихая, выла еще два долгих дня и две ночи напролет.
После бури
На четвертое утро Лора почувствовала себя как-то странно. Выглянув из-под одеял, она увидела, что кровать опять припорошило снегом, но явственно услышала стук печной дверцы и даже треск первых поленьев! И тут она поняла, почему у неё в ушах стоит такая тишина. Вьюга утихла!
— Проснись, Мэри! — крикнула она, толкая сестру локтем. — вьюга кончилась!
Она выскочила из теплой постели в ледяную комнату и стала одеваться. Раскаленная печка, казалось, ни капельки не грела. Ведро с водой промерзло чуть ли не до самого дна. Но в замерзших окнах сияло солнце.
— На дворе все такой же холод, — сообщил папа, входя в дом.
Он наклонился над печкой, чтобы растопить сосульки на усах. Сосульки зашипели и превратились в пар.
Папа вытер усы и продолжал:
— Ветром сорвало с крыши большой кусок толя. А ведь я его так крепко прибил! Поэтому теперь наша крыша и стала пропускать снег и дождь.
