Жигмонд Мориц - Будь честным всегда
Задумавшись, Миши брел вдоль садовой ограды, рассеянно проводя пальцем по чугунным прутьям, и смотрел на огромное здание кафедрального собора. Не нужно было отдавать в переплет книгу, из-за нее у него теперь нет денег. Но тогда ему казалось, что он не сможет ни жить, ни учиться без этой книги. Он был словно в сильнейшей лихорадке и не мог побороть желание иметь книгу. В течение целого месяца он спокойно проходил мимо лавок со всякой снедью, не позволяя себе съесть ни яблочка, ни сливы, ни одного ломтика арбуза, ни одной булочки, сдобной подковки или даже турецкой тянучки. Но отказать себе в желании иметь собственный дневник было невозможно… Сейчас, правда, когда тетушка Чигаи должна вот-вот появиться с его выглаженным бельем, он просто не знал, что ему делать…
Миши вошел в ботанический сад, расположенный рядом с коллегией. Такой он был неказистый, этот сад, и никогда ему особенно не нравился. Бывает он здесь редко. Его раздражает, что возле каждого растения торчит табличка. Конечно, он не прочь узнать названия этих растений, но ведь все надписи сделаны по-латыни, и за целый год он не запомнил ни одного.
Миши читал учебник, но мысль о тетушке Чигаи не выходила у него из головы. Все время ему представлялось, как эта тихая, кроткая женщина, застенчиво улыбаясь, приносит его тщательно выстиранное белье, и неправильные глаголы никак не запоминались.
Долговязые богословы в черном неторопливо прохаживались по саду и тоже что-то учили, но младших гимназистов, и тем более второклассников, ни одного не было. Все они играли в мяч на заднем дворе коллегии. Миши почувствовал себя совершенно несчастным из-за того, что он вынужден быть здесь один. Ему стало так грустно, что он не мог сосредоточиться на латыни. Бесермени не учится, а уничтожает его краску… Эта рана все еще давала себя знать; а его единственный друг Гимеши и тот изменил ему. Гимеши живет на улице Петерфиа, на самой окраине города, почти у леса, в такой странной квартире, какой нет в целом свете. Просто удивительно, как они с бабушкой помещаются в своей крохотной комнатенке, расположенной прямо над аркой. Да и никто другой не смог бы жить в комнате с таким низким потолком, но Гимеши еще совсем маленький, даже немного меньше и тоньше самого Миши, зато очень смелый, дерется обычно головой, налетит, словно таран, и ударит противника прямо в живот, даже самые большие разбегаются. Свою фамилию он пишет «Гхимешши», а все зовут его просто Гимеши. Это имя стало для Миши таким близким, что он думал о нем каждую минуту, хотя отчетливо и не осознавал своей привязанности. Миши то и дело заглядывал в учебник, пытаясь затвердить, что «…прочие формы образуются правильно от основных форм — fero, tuli, latum, ferre (нести) — следующим образом…».
Он хотел это запомнить, но ничего не получалось. Мальчик впомнил о родителях, и сердце у него защемило: он не может попросить у них денег, ведь они и сами нуждаются. Здесь, в коллегии, он ест мясо и всякие лакомства, а дома едят жидкий картофельный суп. Он машинально повторял латинские спряжения, а щеки у него горели от стыда — и зачем он только отдал в переплет эту книгу? Мама, конечно, прекрасно знает, что первого числа ему нужно заплатить тетушке Чигаи шестьдесят крейцеров, но она совершенно спокойна, думая, что у него есть еще целый форинт, а то и больше, она и не подозревает, что он купил Чоконаи за тридцать крейцеров, и Альбом исторической галереи за пять, и писчую бумагу за пятнадцать, а переплет книги обошелся ему в двадцать крейцеров, за краску и бумагу для рисования он заплатил тринадцать — итого восемьдесят три крейцера. Не купи он всего этого, у него сейчас были бы деньги, и он заплатил бы тетушке Чигаи шестьдесят, и, кроме оставшихся сорока пяти, у него было бы еще двадцать три крейцера на яблоки или на что угодно.
И зачем он только купил Чоконаи… И дневник в переплет отдал… Но книга о Чоконаи такая толстая, а у него никогда еще не было настоящей книги, кроме той, которой его наградили в первом классе после экзаменов. Она называлась «Тысяча и одна ночь», но он оставил ее дома и теперь очень беспокоился, как бы его младшие братья не порвали и не испачкали ее, ведь дома невозможно за всем уследить: Бела очень легко может выдвинуть ящик комода и достать оттуда книгу. Конечно, он пообещает, что будет осторожно с ней обращаться, но, когда Миши приедет на каникулы, наверняка вся книга будет замусолена, красивые картинки вырваны, потому что четвертый братишка совсем еще малыш, читать не умеет, только все рвет. Может быть, книги уже и в помине не будет: по соседству живет Йошка Кочиш, который все крадет. Это он украл инструменты у дяди Миши, когда тот приезжал к ним на лето. У него были такие замечательные сапожные инструменты, а этот Йошка Кочиш украл. А когда у него их нашли, то его отец, старик Кочиш, сказал: «Птичка принадлежит не тому, кто выпустит, а тому, кто поймает».
Миши сидел на краю газона у самой дорожки, усыпанной гравием, — на нее удобно было поставить ноги, и он отдыхал, набегавшись за день.
Теперь, пожалуй, мальчик и отказался бы от своего дневника, хотя он ему и дороже всего на свете, — книга о Чоконаи, когда ее прочитаешь, уже не будет так нужна, да и читать ее трудно, правда, иногда очень интересно. Например, там, где написано, как Чоконаи по утрам вечно хотелось спать и учитель разрешил ему не посещать первые уроки… Автор книги, правда, осуждает за это учителя, но Миши с ним не согласен. Он и сам не прочь иметь такого учителя, все равно теперь уже к шести утра в школу ходить не нужно, а, слава богу, только к восьми, но все-таки и сейчас еще есть много такого, от чего хороший учитель мог бы освободить. Например, от заучивания неправильных глаголов или хотя бы основы supinum,[3] именно это он и должен сейчас зубрить, но не может сосредоточиться и на уроке тоже ни слова не понял… Правда, он все время думал о том, как заплатить шестьдесят крейцеров тетушке Чигаи, и, наверное, что-то пропустил и еще мысленно представлял, как запишет в дневник содержание прочитанной недавно книги «Сердце». Он решил записывать содержание всех прочитанных книг, а сейчас самой лучшей была эта, и он уже придумал, как напишет: «Маленький барабанщик…» Нет, не то… Больше всего ему понравилось, как один мальчик (Миши не помнил его имени), который жил в Турине, в Италии, и был сыном одного очень бедного человека, однажды ночью, когда отец заснул, встал с постели и начал вместо него надписывать этикетки, а утром его отец сказал ему: «Посмотри, сынок, твой отец не так уж слаб, как ты думаешь. Этой ночью я написал на сто пятьдесят этикеток больше, чем обычно». Мальчик, слыша это, очень обрадовался и с воодушевлением принялся за работу, чтобы сделать отцу приятное, и потом каждую ночь вставал и работал. Отец ничего не замечал, только сказал однажды: «Странно, с недавнего времени стало сгорать много керосина». Мальчик хотел было сознаться, но отец ничего больше не сказал, и он промолчал. В конце месяца отец пришел домой очень довольный, даже принес детям гостинцы и сказал мальчику: «Видишь, сынок, сколько приходится работать, чтобы вырастить тебя и твоих братишек. Ты уж учись как следует, сам понимаешь, как нам нужна твоя помощь». Мальчик прослезился и продолжал работать с еще большим усердием. Но бессонные ночи дали себя знать: он не высыпался, весь день зевал, был в плохом настроении, и вот однажды вечером он в первый раз в жизни заснул над уроками. Отец разбудил его. Это стало повторяться все чаще и чаще и, наконец, ежедневно. Отец с подозрением смотрел на сына, не понимая, что с ним случилось, не раз сердился и попрекал его. Бесконечное число раз мальчик решал, что со следующей ночи уже не встанет, но в привычное время чувствовал, что не встать будет преступлением…
У Миши не было сил даже мысленно досказать эту историю, и он разрыдался.
Сам он, конечно, пустой, непутевый, легкомысленный мальчишка. Истратил деньги, которые ему доверили родители. И это вместо того чтобы им помочь, хотя он прекрасно знает, что его отцу с утра до вечера приходится обтесывать огромные бревна, чтобы заработать семье на хлеб, а ворочать топором куда тяжелее, чем водить по бумаге гусиным пером… Отдать тридцать пять крейцеров за пустую книгу, в которой ничего нет, кроме чистой бумаги, когда на бумаге за пять крейцеров можно написать ровно столько же… И даже на пять крейцеров не стоит покупать, хватит и на один крейцер — три листа, ведь и те-то за целый год не испишешь…
Сердце у Миши сжалось от горя, но он боялся, что его увидят и начнут спрашивать, почему он плачет. Еще и осудят, высмеют, донесут, а то и накажут, если узнают причину, поэтому он встал и пошел в глубь сада, чтобы спрятаться там в густом кустарнике и всплакнуть еще немного. Но пока он шел, плакать расхотелось, осталось только грустное настроение, и маленький гимназист решил исправить свою вину еще большим прилежанием: все легенды, помещенные в конце латинской грамматики, он обязательно переведет и запишет в свою книгу… Во втором ее разделе он изложит своими словами историю бедного переписчика, здесь же начнет записывать содержание каждой прочитанной книги. В третьем разделе у него будут самые разные записи, и прежде всего расписание уроков, а то он всегда забывает, какие уроки завтра… Потом он сюда запишет, сколько у него денег и на что он их истратил…
