Кармен Васкес-Виго - Мятные леденцы
Ребята готовы были её за это расцеловать.
— Простите их, дон Хоакин, — пыталась объясниться Амелия. — А… я… ведь тоже немного виновата.
— Вы? И вы тоже играете в эти игры?
Пепито сжал кулаки.
— Я сейчас вам всё объясню, — продолжала его мама.
— На что мне ваши объяснения? На них новый навес не купишь.
— Я думаю, что с новой за… за… за… — начал было Курро.
Пепито, самый лучший его переводчик, продолжил:
— Точно, с хорошей заплатой навес будет как новенький.
Дон Хоакин уже видел перед собой новенький навес и потому нехотя ответил:
— Хорошо… Попытаемся как-нибудь залатать дыру… А яйца…
— Не беспокойтесь, дон Хоакин. Мы обязательно заплатим… — успокаивала лавочника мать Пепито. — Сколько мы вам должны?
Дон Хоакин вытащил карандаш и засаленную книжку, задумался и начал чертить в ней какие-то каракули.
— Шестнадцать дюжин по сорок две песеты за дюжину… это будет шестьсот семьдесят две… Ремонт навеса…
Он поднял карандаш вверх и застыл, подсчитывая ущерб.
— Всё вместе, скажем, стоить будет тысячу песет. Без обиды… тысяча песет. А? Только ради вас, донья Амелия. Если бы не вы, я бы этим бесстыдникам…
— Дело в том… что сейчас, в данную минуту… у меня нет… я не располагаю такой суммой. — На лице Амелии застыла вымученная улыбка.
— Ну, знаете ли! — возмутился лавочник.
— Но не беспокойтесь. Я скоро получу деньги. Вот только сдам заказчицам платья… и… тогда…
Она не успела договорить, потому что дон Хоакин вышел из квартиры, проклиная свою несчастную судьбу.
Все молчали, глядя в пол, не решаясь посмотреть друг другу в глаза. Лишь один Дракон открыто радовался уходу лавочника. Он вылез из своего укрытия и положил морду на колени Амелии. Она погладила его и сказала:
— Мне кажется, что нас здорово обманули… и мы… В общем, влипли мы в историю.
IV
Пепито и его друзья собрались во дворе, в «своём» дворе, озабоченные, погружённые в свои нерадостные думы. Даже Дракон, казалось, понимал серьёзность случившегося. Он не бегал, не вилял хвостом, даже не стал обнюхивать банку из-под сардин, что валялась перед ним. А ведь там, наверно, было оливковое масло, хоть каплю, да было.
Кике вынул из кармана несколько бумажек.
— Пятьдесят восемь песет. Больше у меня нет. Мне их бабушка подарила ко дню рождения, — сказал он.
— Только пятьдесят восемь? — удивился Китаец. — Странно!
— Да нет. Мне она дала сто. Но остальные я истратил на… на… — он заикнулся. — Да, на пирожное. Ведь деньги-то мои… Я ведь не знал, что они понадобятся.
— А у меня только шес… шес…
— Шестнадцать, — Кике проворно забрал из рук Курро деньги и пересчитал.
— Из-за меня вы теперь останетесь без денег, — попытался было возразить Пепито.
— Я собирал их на футбольный мяч, но теперь… — Китаец протянул Пепито двадцать пять песет.
— Ребята, я вам верну, честное слово… — оправдывался Пепито.
— Мы все должны были подумать хорошенько, прежде чем делать бомбу… — сказал Китаец.
— Конечно, — присоединился к нему Кике. — Вместе делали, вместе и отвечать будем.
Пепито уселся на кирпичи, которые служили воротами во время футбольных встреч, и вздохнул:
— Будь у меня сейчас тысяча песет, я бы ни за что не взял у вас денег… но ведь платить придётся маме. Она и без того день и ночь работает.
— Пятьдесят восемь прибавить шестнадцать, потом ещё двадцать пять… получается… девяносто девять! Всего девяносто девять! — продолжал считать Кике.
— Вот это да! — не смог удержать удивления Курро.
— У меня пятёрка по арифметике! — с гордостью пояснил Кике.
— Сколько не хватает до тысячи? — поинтересовался Пепито.
— Сейчас посчитаю… Это посложнее, — ответил Кике к удивлению друзей. — Чуть больше девятисот.
На лицах друзей было отчаяние.
— Где же нам достать столько денег? — спросил Курро.
В конце двора, где скоро должны были проложить тротуар, появилась донья Виртудес. Это была сухонькая, аккуратная старушка, одетая во всё чёрное. На шее у неё висел медальон с портретом покойного мужа. На двух красивых поводках она вела очень маленьких и тощих собачек с глазами навыкате.
Проходя мимо мальчиков, она дружелюбно спросила:
— Что, загораете?
— Вроде бы, — поглощённый своими мыслями, едва ответил ей Пепито.
Сначала Дракон с неприязнью оглядел собачонок, а потом грозно зарычал, оскалив зубы. Старушка встрепенулась:
— Он кусается?
— Не бойтесь, донья Виртудес. — Пепито на всякий случай придержал собаку.
— Ты любишь животных?
— Люблю некоторых, — честно признался мальчик.
Курро и Китаец подошли к собачонкам и уставились на них, точно на доисторических ископаемых.
— Это настоящие собаки или помесь? — не удержался и спросил Курро.
— Это настоящие собаки. Из породы чихуа-хуа, — сдержанно улыбнулась сеньора.
Китайца больше всего заинтересовали блестящие попонки в красно-зелёную клетку:
— Зачем им эти попоны?
— Чтобы не простудиться. Собаки эти очень нежные. Им нужны витамины, особая еда… С ними много хлопот.
На своих тоненьких, как проволока, ножках собачки дрожали, как будто через них пропустили электрический ток.
Донья Виртудес с нежностью посмотрела на них и, вздохнув, сказала:
— Если бы не они, я бы из дома и не выходила. Мне трудно ходить… и гулять с ними так утомительно.
Дракон, которому надоели собаки, зарычал ещё грознее.
— До свиданья, дети… — попрощалась сеньора и пошла дальше.
Ребята проводили её взглядом.
— Как вы думаете, она дорого за них заплатила? — вдруг спросил Китаец.
— За собак? Конечно, — ответил Пепито. — Они ведь такие породистые… Ты же сам слышал. Должно быть, стоят кучу денег. Пару тысяч песет. Я в газете читал. Конечно, для доньи Виртудес это мелочь. Во всём нашем квартале она самая богатая… — заявил Кике, знавший обо всём на свете.
— И самая старая, — добавил Курро.
Китаец поддал ногой банку из-под сардин, которую Дракон вылизал так, что она блестела как золотая.
— Я думаю, что ей лет двести! — заявил он.
Мальчики задумались. Лет ей было, конечно, много.
— Двухсот ей не будет. Сто или около ста, это уж точно. Уверен, что меньше, — после долгого раздумья высказался Пепито.
Вдруг в голову Курро пришла идея, а поскольку такое бывало не часто, он сразу начал нервничать.
— Почему бы нам не во… во…
— Чего не во?
Курро вобрал в себя воздух и наконец на одном дыхании выпалил:
— Почему бы нам не водить этих чихуа-хуа на прогулку?
— Но ведь с ними гуляет донья Виртудес?
— Вы же ведь слышали, что ей трудно ходить. Может быть, она согласится, если мы предложим ей гулять с собаками.
— Точно! — громко закричал Китаец; потом минуту помолчал, и вдруг добавил: — Ведь раз это работа, за неё будут платить.
Все согласились, что идея Курро замечательная, неясно было только, кто из четырёх друзей будет выполнять эту работу.
— Я считаю, — начал Пепито, — что Курро. Идея его, и…
— Очень надо. Достаточно, что идея моя. — Курро не дал ему закончить.
— Тогда пусть Кике.
— Да? Как же! Чтобы все смеялись надо мной? Нет уж, на меня и не рассчитывайте… — ни за что не соглашался Кике.
— Тогда ты, — обратился Пепито к Китайцу в надежде, что тот окажется посговорчивей.
— Слушай… Проси что хочешь… Но пройтись по улице с такими уродами… Нет, ни за что!
Оставался теперь лишь Пепито. Настал такой момент, когда отступить мог только трус.
— Хорошо. Я согласен, — со вздохом сказал он, смирившись со своей участью.
* * *Дом старушки был одним из немногих старинных домов квартала: небольшой особнячок, который строился в деревне, а потом оказался в городе.
По всему видно было, что их владельцы — люди зажиточные или по крайней мере когда-то были такими. В вестибюле, куда вошёл Пепито, у стены стоял позолоченный столик, над ним висело большое зеркало, а рядом с зеркалом жардиньерка с цветком, то ли настоящим, то ли из пластика, и портрет какого-то господина с длинными усами.
Мальчик очень хотел понравиться донье Виртудес, и поэтому он смочил и пригладил волосы, подтянул носки и почистил ногти.
Сеньора, удивлённая его приходом, спросила с улыбкой:
— Что тебе нужно, сынок?
— Я пришёл, что… что…
Он стал заикаться, как Курро, когда тот начинал волноваться.
Сеньора решила помочь ему:
— Чтобы что?
— Чтобы поговорить об одном деле.
— Да? Ну тогда проходи… Пойдём в комнату, а то тут сильный сквозняк.
Пепито не почувствовал никакого сквозняка, но подумал, что донья Виртудес, должно быть, такая же мерзлячка, как и её чихуа-хуа. Она ввела его в большую комнату, всю уставленную вазами для цветов и статуэтками. На стенах висели портреты одного и того же усатого господина. На столе, покрытом старинной вышитой скатертью, стояло блюдо с печеньем и кувшин с какао.
