Милий Езерский - Сила земли
— Не побрезгаешь, господин, зайти к беднякам? — спросил Маний, и насмешливые глаза его встретились с глазами Тиберия.
— Конечно, нет! — воскликнул Тиберий. — Но как меня примут плебеи?
— Ты с нами, ты наш товарищ и гость, — отрывисто сказал Тит, — и никто тебя не обидит.
— Разве я боюсь? — нахмурился Тиберий.
— Не бойся, консул не узнает, что ты был у нас, — уколол его Маний.
— Какое дело Сципиону Эмилиану до моих поступков? — вспыхнул Тиберий и решительно последовал за новыми друзьями.
— Я познакомлю тебя с дедом Афранием, — предложил Тит. — Это наш земляк, родственник Мария. У него мы живём, у него же кормимся за небольшую плату. Он расскажет тебе о таких вещах, каких не знает даже Марий.
Домик, в который они вошли, был стар, половицы скрипели под ногами.
Небольшой атриум, очаг, на котором что-то варится, у очага белобородый старик и быстрая в движениях женщина.
Всё это сразу бросилось в глаза Тиберию.
— Вот и мы! — обратился к старикам Тит, освобождаясь от воинского снаряжения. — Хотим пить, проголодались. Марий не жалел наших ног и рук, а Мация наградил виноградом.
— Ха-ха-ха! — донёсся хриплый смех, его сменил кашель, и дед Афраний опять залился весёлым смехом; лицо его сморщилось, белая борода тряслась, он держался обеими руками за живот. — Виноградом… наградил?.. — сквозь смех повторял старик. — Ох, этот Марий!..
Тиберий с любопытством смотрел на старика: «Где я его видел? Ах, да! Это же клиент Катона Цензора!»
— Мы привели с собой гостя, — продолжал Тит и обернулся к старухе, которая, подбоченившись, исподлобья поглядывала на Тиберия. — Дай, мать, поесть чего-нибудь…
— Обедать подождём Мария, — сказал старик и пригласил гостя сесть. Он поманил к себе Мания: — Ну, расскажи, каков виноград на вкус? — и опять засмеялся.
— Тебе всё шутки, отец! — с неудовольствием отозвался Маний, но глаза его смеялись, выдавая весёлое настроение. — А знаешь, отец, на войну, видно, и тебе придётся идти! Тогда и ты попробуешь винограда.
— Война? — удивился Афраний. — Я думал, что боги не захотят больше крови — довольно её лилось и здесь, в Италии, и в чужих землях. Ну, а меня, старика, не тронут! Слаб, хил, нет прежнего проворства в ногах и руках, зрение слабеет — кому я нужен? Я не такой крепкий, каким был мой отец в этом возрасте. Пятнадцать лет воевал он с Ганнибалом, был под Каннами, но уцелел. А ведь какая была резня, какое бегство!.. — И, вздохнув, обратился к Тиберию: — Поверишь ли, сын мой, он видел самого Ганнибала, этого второго Марса…
— Замолчи, Афраний! — вскричала старуха. — Ты оскорбляешь богов!
— Я говорю, Марция, не о богах, а о боге. А ведь Марс сам виноват: римляне умоляли его о помощи, молились Минерве[34] и Юпитеру, а Ганнибал ударил, как кузнец по наковальне!.. О, Канны, Канны!.. Сами боги содрогнулись на Олимпе!..
— Расскажи, дедушка, где он видел Ганнибала, — попросил Тиберий.
— Ганнибала?! Ох, сын мой! В чёрных тучах бурей летел он за римлянами — рубил, жёг, уничтожал. Циклоп[35] с огненным глазом, на огромном коне!..
— Отец, отец! Что мелешь языком? — засмеялся Тит. — Этой грозой или бурей был не он, а пуны, разбившие римлян.
— Видел отец и Сципиона Африканского. Я всё же скажу одно, — продолжал Афраний: — исход битвы взвешен Юпитером на весах. А Ганнибал и Сципион — это небо и земля.
— Но земля победила небо! — сказал Тиберий.
— Или Сципиону помог Марс? — спросил Маний.
— Марс? — вскричал Тиберий. — Нет! Под Замой одержал победу не Сципион, а народ…
Маний довольно улыбнулся, переглянувшись с Титом.
— А как ты думаешь, господин, что делали бы консулы без войска?
— Господин… Какой господин? — удивился Афраний, но в это время распахнулась дверь, и на пороге появился Марий.
Все вскочили, кроме старика. Взглянув на легионеров, Марий отступил на шаг.
— И ты к нам, господин? — обратился он с изумлением к Гракху.
— Господин… господин… Какой господин? — бормотал Афраний, и, когда Марий объяснил, что пришедший гость — Гракх, старик дружелюбно заговорил: — Кто не знает, что Гракхи происходят из плебейского рода? Это не гордые и жадные оптиматы…[36] А за то, что ты не брезгаешь бедняками, — честь тебе и слава!
— Я такой же легионер, как они, — кивнул Тиберий в сторону Тита и Мания.
— Нет, не такой, — возразил Тит. — Ты нобиль, а мы…
— В походах и битвах мы равны: болезни и смерть не щадят и нобилей…
— А плебеев, сверх того, не щадят голод, непосильный труд.
— Замолчи, Тит! — грозно крикнул Марий и повернулся к Тиберию: — Тит и Маний наслушались старого Афрания и твердят: богачи, богачи! А ведь это зависть. Она мучает бедняка, вызывает в нём ненависть к богачу… Что молчишь, старый?
— Я думаю. Ты говоришь о зависти бедняка к богачу? Но прав ли ты? Это надо обдумать…
Когда Тиберий ушёл, Тит сказал:
— Этот нобиль мне нравится. Он не горд… и, кажется, справедлив.
— Да, — согласился Маний, — он умён. Так ли, отец?
Но старик не слышал его. Задумавшись, он решал важный вопрос: завидует ли он, бедняк, богачу? А если завидует, то не зависть ли является причиной вражды плебеев и нобилей?
Между тем Марий, сняв с себя снаряжение и оставшись в одной тунике, сел за стол:
— Давай, Марция, обедать.
— Всё готово, мы ждали только тебя, — захлопотала старуха, ставя на стол большую миску с дымящейся гороховой похлёбкой. — Садись, Афраний! Садитесь и вы, Тит и Маний!
Афраний взял большой круглый хлеб и, разрезав его на части, подал всем по большому ломтю. Пока все делали себе из мякиша чашки или ложки[37], Марция говорила:
— Хорошо, что этот нобиль отказался обедать. Плебейская похлёбка — вода да горох — застряла бы у него в глотке. Вот все вы хвалите его, а я знаю: богач бедняку не товарищ.
— Он плебей, — сказал Маний, — значит, родной нам по крови. Ясно?
— Нет, — возразила старуха, — кровь у него стала иной…
— Какой же?
— Не знаю, но это не плебейская кровь.
— Ты думаешь, Марция, что если мать Тиберия — дочь Сципиона Африканского, а сам Тиберий в родстве с консулом, то это наш враг? А ты забыла, что сами плебеи избрали Сципиона Эмилиана консулом, вопреки воле сената?
— Слыхала, но…
Марий с гневом стукнул кулаком по столу:
— Замолчи, женщина! Ты суёшь нос в мужское дело. Твоё дело — горшки да похлёбка. А консула не смей оскорблять: лучшего мужа нет во всей Италии! В своих виллах он кормит сотни бедняков, помогает клиентам и всякому, кто обратится к нему за помощью. И плебс прав был, избрав его консулом. Притом Сципион наш военачальник, и я никому не позволю оскорблять его!
— А кто его оскорбил? — запальчиво крикнул Афраний. — Моя старуха не сказала ничего дурного.
— Афраний, я щажу твою старость! Не суди о других по своему патрону в заплатанной тунике и стоптанных башмаках!
— Старый Катон Цензор умер, это был жадный скряга. А теперь мой патрон другой скряга — его сын. И хотя я получаю крохи с его стола, но, если бы не было этих крох, что бы я делал?
— Вот мы говорили о зависти… Ты порицаешь богачей, а патрону служишь, как раб!
— Я — раб? — вскипел старик, бросив свою сделанную из мякиша ложку на стол и расплескав похлёбку. — Никогда я не был рабом.
Афраний вышел из-за стола и, крайне раздражённый, сел у очага.
— Подумать только, — бормотал он, — я — раб? Но я клиент и обязан верно служить своему патрону. Марий нарочно опутал меня словами о зависти, а ведь я — настоящий плебей, мои предки честно сражались за Рим, проливали кровь… А он назвал меня рабом!
Напрасно Тит и Маний уговаривали старика не сердиться за неудачно сказанное слово, напрасно дважды подходил к нему Марий, прося забыть обиду, — дед был непреклонен. Даже Марция не могла уговорить его сесть за стол.
Но, когда беседа возобновилась, Афраний, не вытерпев, вмешался в неё.
Спор продолжался.
— Ты, Марий, на стороне богачей, — язвительно говорил Тит. — Ратуешь за сенат, а не хочешь понять, что это враг, с которым плебс борется сотни лет.
— Знаю, но если не повиноваться сенату, то кому же повиноваться?
Тит замолчал.
«В самом деле, кому иному повиноваться? — думал он. — Консулу? Народному трибуну? Но что они одни могут решить? Сенат состоит из старых мужей, которые управляют республикой».
Но Маний тихо, как бы про себя, заметил:
— Сенат? Комиции? Кто сильнее?
— Кто сильнее, спрашиваешь, Маний? — вскричал Марий. — Дело не в силе, а в мудрости. Часто сила ничто перед разумом.
Все удивились рассуждениям Мария. Никогда ещё центурион не высказывал таких мыслей.
«Всё это он слышал от военных трибунов, — решил Тит, — ведь он часто беседует с ними. С тех пор как Марий стал примипилом, у него появились иные взгляды. А раньше он был против богачей, против сената. Что с ним сделалось? Его будто подменили».
