Пётр Столповский - Дорога стального цвета
Ребята провожали Зуба на педсовет с таким чувством, словно видели его в последний раз. Одни хвалили: верный кореш, за таким не пропадешь. Другим же эта затея совсем не нравилась. Эти другие называли Саньку Крутько хитрозадым и еще кое-какими нехорошими словами. Но что бы там ни говорили, а забрать назад свое обещание Зуб уже не мог. Для него это было совершенно немыслимым делом.
Директорский кабинет был в конце длинного полутемного коридора административного корпуса.
Ребята остановились перед дверью, обитой черным дерматином, и не решались постучаться. А может, и не надо стучаться, может, их вызовут?
Дверь была закрыта неплотно. Мишка Ковалев заглянул в щелку, увидел, как много в кабинете народу, и задрожал пойманным воробушком. Наверно, готов был драпануть отсюда.
— Ну чо трясешься?— напал на него Санька.— Смотреть противно.
— Сам не наложи,— недружелюбно оборвал его Зуб, и Крутько покорно смолк.
Голоса из кабинета директора стали доноситься громче.
— ...Это же хулиган какой-то!
Зуб узнал голос Ноль Нолича, и был уверен, что коли хулиган, значит, это в его адрес. Ребятня прислушалась.
— Я не могу уразуметь, во имя чего либерализм...
Все ясно: за дверью решается судьба троицы.
— Поверьте, Николай Нилыч, у меня тоже запас терпенья не бесконечный.— Это голос директора.—Но ведь если не он зачинщик, то выгонять придется сразу двоих. А это непозволительная для нас с вами роскошь. По головке за это не погладят.
— Но почему мы обязательно должны выявлять зачинщика? Почему?
— Да потому, Николай Нилыч, что справедливость этого требует.— Даже за дверью было слышно, как тяжело дышит директор.— Элементарная справедливость,
— Странное дело,— вмешался третий голос, принадлежавший Степану Ильичу, преподавателю материаловедения.— Почему директор уговаривает мастера, а не наоборот? Неужели этот самый Зубарев стал для вас, Николай Нилыч, таким уж бельмом?
— Многоуважаемый и почитаемый Степан Ильич!— повело мастера на обычные словесные выкрутасы.— На вас когда-нибудь выливали ведро холодной воды?
— Причем здесь это?
__Если не выливали, то вам повезло. А на меня, представьте, выливали.
— Ну и помогло?
— И сделал это ваш драгоценный Зубарев.
— Почему мой? Он как раз ваш, вы у него, с позволения сказать, мастер.
Из-за двери слышалось веселое оживление педсовета. Педсовету перепалка нравилась.
— Если б я вам рассказал, что он еще проделывал, то вы бы его не защищали.
— А что он еще с вами проделывал? Это интересно.
— Я прошу не шутить со мной!— взвизгнул Ноль Нолич.
— Товарищи, товарищи!— постучал чем-то по столу директор.— Давайте прекратим... Я все же уверен, что зачинщик Зубарев. Очень это на него похоже. Поэтому тут и спорить не о чем.
Кто-то плотнее прикрыл дверь, и ребята отпрянули. Санька настороженно и заискивающе посмотрел на Зуба, вымученно, жалко улыбнулся:
— Ну что, железно? Не продашь?
Зуб не успел ответить— распахнулась дверь,
— А-а, голуби сизые!— воскликнул Ноль Нолич.— Они уже тут. Прошу, покорнейше прошу!
Педсовет был в сборе. Все взгляды остановились на вошедшей троице. А больше всего они ощупывали Зуба, словно пытались разглядеть, где у него хоронится совесть, если она вообще водится у тех, кто способен вылить на своего мастера ведро холодной воды. Мишка еще за дверью начал шмыгать носом. На лице Саньки Крутько пропечаталось такое искреннее раскаяние, что наверняка кому-нибудь из педсовета хотелось погладить его по головке. Только этот невозможный Зуб поглядывал на всех исподлобья, словно не он, а педсовет в полном составе лазил в колхозный сад.
Директор поднялся, промакнул лоб огромным платком и, сдерживая одышку, заговорил со всей строгостью, на какую только был способен:
— Разговор будет серьезный. Очень серьезный! Но сначала педсовету необходимо знать, по чьей инициативе совершено это возмутительное — я повторяю: возмутительное!— хулиганство.
— Преступление, можно сказать!— встрял Ноль Нолич.— Вы знаете, что из-за вас училищу придется всю капусту убирать?
— Терпение, Николай Нилыч, — прервал его директор.— Ну, мы ждем признания.
Зуб почувствовал, что Санькин локоть легонько коснулся его — раз да другой.
— Что, смелых нет?— повысил голос директор.
— Есть,— негромко, но твердо сказал Зуб.
— Что значит «есть»? Говори точнее, Зубарев. Ты зачинщик?
— Я.
Директор снова промакнул лоб и задышал с легким посвистом.
— Ну-ка, Крутько, подтверди — он?
Санька дрогнул всем телом, будто его пырнули под ребро. Он мгновенно залился краской, угнул голову и выронил себе под ноги:
— Он.
Зуб не выдержал, покосился на него и презрительно хмыкнул. И тут же поймал на себе пристальный взгляд Степана Ильича. Хотел выдержать этот взгляд, но не смог — отвел глаза.
— Ну вот, а вы говорите!— повернулся к педсовету Ноль Нолич.— Все стало на свои законные места.
— Тут что-то неладно, — негромко сказал Степан Ильич.
— Что ж тут неладного, скажите на милость?— насторожился мастер.
Но Степан Ильич даже не взглянул на него.
— Неладно что-то с Зубаревым. Зубарев, хочешь, я скажу, почему ты берешь на себя вину? — Взгляд у Степана Ильича словно привязь — никуда от него не уйдешь. Крутько даже дышать перестал.— Ты считаешь, что тебя в любом случае отчислят из училища. Дескать, семь бед... Верно говорю?
У Зуба мелькнуло, что Степан Ильич читает его мысли. Видно, и в самом деле гипнотизер. Но он упрямо повторил:
— Я зачинщик.
— Ты думаешь, мы тут героя выявляем? Нет, Зубарев, нам надо знать главного виновника.
— Степан Ильич, я вами удивляюсь!—с возмущением заявил Ноль Нолич.— Это никуда не годится.
— А я вам удивляюсь, Николай Нилыч,— спокойно повернулся к нему преподаватель.
Но тут директор снова постучал карандашом по столу:
— Товарищи, давайте без излишеств.— Он сердито попыхтел и добавил: — Все ясно. Прошу педсовет высказываться.
Педсовет помолчал немного, потом кто-то кинул первый камешек:
— Да, преподнесли подарочек... в капустном
листе.
— Учебную программу бы не сорвать.
И началось. Зуба стыдили, бранили, пугали. Ему чего только не припомнили. У Ноль Нолича, оказывается, отличная память на этот счет. Все складывалось так, что паршивца Зубарева надо не только из училища турнуть, но еще и в милицию сдать как опасного субъекта. О Саньке же с Мишкой словно забыли, а ему все говорят, говорят. Сперва Зуб старался слушать равнодушно. Ведь все заранее решено, что ж расстраиваться. Одно неясно ему было: коли решили выгнать, зачем же напоследок валить на него все подряд? Зуба это стало задевать за живое. А вскоре он уже едва сдерживался, чтобы не выбежать из этого кабинета, хлопнув как следует дверью.
— Этого голубя сизого и в колонию-то не примут!
— Как дальше жить будешь, Зубарев?
— И выпороть его некому — детдомовский. А ведь что ни говорите, помогает иногда.
— Ничего, на стройке с ним чикаться не станут.
— Дам тебе один совет, Зубарев. Хорошенько запомни, на всю жизнь...
— Не нужны мне ваши советы, обойдусь!— неожиданно звонко, совсем по-мальчишески крикнул Зуб, и подбородок его предательски дрогнул.
— Как ты ведешь себя на педсовете? Распустился!
— Вот-вот, я с этим голубем сизым второй год чикаюсь.
И педсовет повело на второй круг.
Ноги сами собой развернули Зуба. Он выскочил в коридор, и если бы кто-то попался на его пути, сшиб бы, наверно.
— Какое хамство! — неслось вслед. — Вы только подумайте!
Подальше отсюда, в поле куда-нибудь!
— Зубарев, вернись! Вернись, тебе говорят!.. «Идите вы все!»—подумал Зуб, силясь, чтобы
не пустить слезу. Он давно разучился плакать. И сейчас не простил бы себе подобную слабость.
9
Скорой нервной походкой он шел прямиком через убранное поле. Понемногу успокаиваясь, сбавил шаг. Порожние поля выглядели уныло. Скучно желтели далекие лесопосадки. Все было под стать его настроению.
Из разговоров на педсовете Зуб понял, что его пошлют в пятое стройуправление, и будет он там работать в бригаде каменщиков Ермилова. Хоть в этом повезло.
Зуб знал Ермилова по практике. Мужик строгий, даже суровый, но ребятам он отчаянно нравился своей справедливостью и умением работать как никто другой.
Однажды Ермилов решил показать ребятне класс. Отобрал себе человек пять в подсобники — кирпич и раствор подавать, расставил всех по местам и рубанул мастерком воздух:
— Старт!
Как он клал стену! Он жонглировал кирпичами. Мастерок просто порхал по кладке. Казалось, у бригадира не две руки, а больше, как у индийского божества. Но ни один кирпич не лег криво, все швы, как после проверили, были хорошо заполнены раствором.
