Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Первым делом Златыгорка стукнулась о дверную притолоку, так что малахай ее слетел на пол, и жёлты кудри рассыпались по плечам, а потом, неловко повернувшись, сбила крылышками жестяной умывальник, разлив воду…
— Что за шум, что за гам? — вышла из кухни грозная Василиса Гордеевна.
И умные птахи быстрёхонько юркнули на печь, за занавеску, от греха подальше… Златыгорка поясно поклонилась бабушке, коснувшись рукой пола, дескать, извиняй, добрая хозяйка, сейчас всё подотру… Василиса Гордеевна махнула рукой: пустое, де. И велела гостье повернуться кругом, а, поглядев на крылышки, хмыкнула: вот оно значит как! Ваня заторопился загладить возникшую неловкость: как мог, представил девушку — это его знакомая, прибыла из дальних краев. А та смущенно заявила: только Ваня сильно изменился, едва его узнала — так вырос, а он почему-то и вовсе ее забыл. О чем ни заведешь речь — ничего не помнит… А ведь столько всего пережито вместе!
Василиса Гордеевна задумалась, потом сказала, что знает, в чем тут дело — это ведогонь запер одну из горенок в Ванином мозгу, запретная, де, комната — нельзя в нее входить, вот Ваня и не входит, и не может вспомнить того, что было. Ничего, это дело поправимое, сейчас попробуем отомкнуть тайник — и выпустим запертые воспоминанья… Только вначале прошу к столу — картофельные шаньги поспели… Златыгорка, извиняясь, отговорилась: только из-за стола, а потчевали ее всякими вареньями из великанских ягод… Узнав, где ее потчевали, Василиса Гордеевна пренебрежительно махнула рукой: дескать, разве у бабки Лабоды — ягода? Мелочь одна, а не ягода, а вот она сейчас принесет своего варе-енья-а… Но побледневшая девушка умоляла отложить угощенье до ужина, а сейчас с побратимушкой бы разобраться, потому как тяжко это, когда тебя не узнают…
И бабушка сдалась. Пока гостья усаживалась на продавленный диван, стараясь не пялиться на чужой удивительный быт, Василиса Гордеевна полезла в подпол и принесла хрустальный шар, который, видать, хорошенько был припрятан, поскольку Ваня никогда его раньше не видал. Златыгорка вскочила на резвы ножки и воскликнула: «Откуда у вас Хрустальное царство?!» И стала бормотать: вот когда мы с Ваней и другими расстались у Огненной реки, так при первом же случае Смеян украл у нее хрустальный шар — и был с ним таков! Ваня только плечами пожимал, ничего не понимая, а Василиса Гордеевна отвечала, что шар этот ей в наследство достался от покойного мужа Серафима Петровича, а в роду Житных передавался от отца к сыну, и значит, в конце концов достанется Ване… Ну а про Смеяна она и слыхом не слыхивала, не знает, кто таков…
Златыгорка смутилась:
— Хрустальное царство не мне ведь принадлежит… Оно само по себе…
Бабушка Василиса Гордеевна посадила Ваню на табуретку посреди комнаты и велела, не отвлекаясь, глядеть в хрустальный шар, а сама забормотала: «На море-окияне, на острове Буяне лежал бел-горюч камень Алатырь. На том камне сидела Заря-заряница, красная девица. Под тем белым камнем лежал железный ключ. Заря-заряница, утренняя, вечерняя, бел-горюч камень подыми, железный ключ возьми, тайную дверь отомкни!»
Ваня уставился в сияющий шар, откуда вылетали радужные молнийки, и вдруг почувствовал, что затягивает его внутрь…
И Ваня тут вспомнил всё, единым рывком преодолев путь из Другого леса до горы, на вершине которой стоял Соснач. Между его широко расставленных сосновых ног и кувыркнулся Ваня, а следом Стеша — в свой день… Но что было дальше — он не помнил, видел только скорый поезд, но дверь в девятый вагон была заперта! А на часах стоял безликий проводник. Ваня попытался проникнуть в вагон зайцем — и не сумел… И под стук вагонных колес уходящего поезда опять оказался в знакомой комнате, на табурете, над ним возвышалась бабушка Василиса Гордеевна, державшая в руках хрустальный шар, а позади него, на краешке дивана, распустив по нему пестрые крылышки, сидела посестрима…
Ваня обернулся к ней — и посмотрел долгим знающим взглядом. Златыгорка вскочила и расцеловала Ваню, а после Василису Гордеевну, которая отмахнулась от экзальтированной гостьи. Тут и соловей с жаворлёночком вылетели из-за занавески и, опустившись Ване на плечи, загомонили по-своему. Мальчик поглядел вопросительно на посестриму: а почему я их не понимаю, одни матерны слова мерещатся…
— Не всё ведь сразу, побратимушко! — отвечала, улыбаясь, крылатая девушка.
Глава 3
Сундук домовика
Бабушка Василиса Гордеевна затеяла баньку: дескать, надо попарить гостью, а то не по-людски выходит… Ваня натаскал дров, натопил бревенчато строенье от души — и бабы отправились в первый пар. Только непонятно, как бабушка спину станет шоркать крылатой девушке… И вообще — можно ли мочить те крылышки? Птички Златыгоркины тоже сунулись было в парилку, но сразу с ужасными криками вылетели обратно. А посестрима, вернувшись, хорошенько отряхнула крылья в сенцах и окропила выбежавшего ей навстречу Ваню с головы до ног.
После того, как и мальчик намылся, уселись наконец за стол, и картофельные шаньги пошли на ура, а птахи склевали все крошки до единой.
— Вона как! — обрадовалась Василиса Гордеевна. — И со стола сметать не надо!
После угощенья бабушка принялась расспрашивать чужестранную гостью: дескать, чего ж ты, милая, пожаловала к Ване Житному? Али наскучилась, али по делу какому?
Златыгорка отвечала, что наскучиться тоже наскучилась, но больше явилась по делу: едва добралась до Старой Планины, как вынуждена была ринуться вслед за побратимушкой… Ваня удивился: что ж ты, четыре года добиралась до дому?! Али досюда столько годков летела? Златыгорка покачала головой: нет, новый месяц раз только народился, пока я неслась к своим горам… А сюда я и вовсе скакнула единым духом. Ваня почесал в затылке и решил, что, видать, время там и тут течет по разным руслам…
А гостья продолжала: мать, де, белая Вида, повела ее к Девичьему источнику, тому самому, что возвращает девичество, но только заглянула в источник — так отпрянула. Увидала Вида в том источнике некое белое дитя, и было оно последней вилой на белом свете. И открылось белой Виде, что дитю тому грозит страшная опасность… И еще открылось самовиле, что живет дитя там же, где и названый ее сын Ваня, и в те же самые мгновения. Вот что спела Вида, отправляя дочь свою Златыгорку за помощью к побратиму:
Когда ястреб снесет железны яйца,
Когда упадут те яйца на землю
И порушат хороший мост,
То в грозе погибнет последняя вила,
Самогорска-прекуморска.
А как не будет на свете белой вилы,
Так и белый свет не устоит ведь…
Мальчик покачал головой: ну, известное дело — апокалипсис, следующий год — двухтысячный! Ваня не очень верил в такие пророчества, но уж больно издалёка прилетела Златыгорка, чтобы беспокоиться по пустякам… А крылатая девушка продолжала высоким голосом, от которого стекла в окнах лихорадочно дребезжали и стаканы стукались друг о дружку безо всякого людского участия:
Воспитают самовилу чужие люди,
Взлелеют сироту и воскормят,
Но вспорхнула голубка —
Улетела в дальние края.
А узнаете вилу по двум крылам,
По двум крылам да по первым словам:
С просьбой обратится самовила к вам…
И, спев всё, что требовалось, посестрима сказала: вот почему я тут! Мать думает, что мы можем спасти последнюю вилу и сохранить белый свет!
Василиса Гордеевна отнеслась к предсказанию со всей серьезностью. Дескать, вилы шутить не любят!
— А ты откудова знаешь? — удивился Ваня. — Ты разве с ними знакома?
Бабушка хмыкнула: что ж она, совсем темная личность, дескать, в ранешные-то времена, бают, и здесь живали такие крылаты девушки, звали их берегинями. Потом, правда, повывелись они. А ее прабабушка Феофания рассказывала и про вил, знакомство с ними не водила, а слыхать про них слыхала… Феофания гуторила, что проживали они в то время в некотором царстве…
— В каком?! — хором воскликнули побратим с посестримой.
— Ой, в далеком! — отвечала Василиса Гордеевна. — Где-то в Балканских горах! Может, и эта последняя из вил тоже там проживат?!
Златыгорка вознамерилась сразу лететь на поиски последней вилы, но бабушка ее остановила: дескать, обмарковать всё надо, здешних мест ты не знаешь, жизни нашей — тоже… И потом, с твоими крылышками далеко не улетишь — как раз до первого милиционера…
Тут Ваня, обеспокоенный тем, что про него забыли, воскликнул:
— А я? Ты думаешь, я брошу Златыгорку, дома останусь?.. Не-ет, я тоже поеду…
— Поедешь-поедешь, — отмахнулась бабушка. — Да толку от тебя не больно много! Вон даже усы еще не пробиваются, и молоко на губах не обсохло!
Ваня страшно обиделся, машинально щупая легкий пушок над верхней губой. Как это — не пробиваются?! Но тотчас забыл все обиды — потому что бабушка Василиса Гордеевна сказала вдруг такое!.. Дескать, что ни говори, а ведь опять придется Шишка звать на подмогу! Ваня даже заикаться начал:
