Андрей Шманкевич - Красные меченосцы
— Уже считаешь? — набросился на него Никитка, страсть не любивший, когда считали улов, да ещё и не пойманный: плохая примета.
И действительно, Алёшка как будто накликал неудачу: просидели ребята час и второй без единой поклёвки. И Николай Сергеевич сидел сегодня какой-то притихший, насторожённый.
— Вы рассказали бы нам что-нибудь… — попросили ребята.
— Да что рассказывать… Кажется, я всё уже вам пересказал… А думаю я сейчас вот о чём: не смотать ли нам удочки и не убраться ли восвояси?
— Почему? — удивился даже Костик.
— Да объяснить это трудно… Погода мне не нравится. У меня собственный барометр — пуля в плече. Ноет… Да и клёва нет.
— Сейчас взойдёт луна, и вот увидите, какой начнётся клёв! — заверил Алёшка. — Закидывать не поспеешь…
Взошла луна. Она действительно была круглая и красная, как разрезанный арбуз. При её свете скоро начали меркнуть звёзды. Даже Большая Медведица теперь еле угадывалась на северном небосклоне. А следом за луной поднялась на небо чёрная туча, похожая на дракона. Дракон раскрыл пасть и проглотил луну.
— Сматывайте удочки! — вдруг строго приказал Николай Сергеевич.
— Зачем, Николай Сергеевич? У меня клюнуло… честное слово, клюнуло! — крикнул Алёшка. — Даже поймалось что-то большое…
Он стал торопливо вытаскивать закидушку. На одном из крючков действительно билась крупная тарань.
— Сматывать удочки! — ещё строже приказал лётчик.
Ребята нехотя стали выбирать свои закидушки. И, как назло, почти у всех попалось по крупной тарани, а у Алёшки, который успел закинуть ещё раз, поймалось сразу две.
— Что ж мы, тучки какой-то испугались? — ворчал он.
— Отставить разговоры! Выбирайте якоря… Разбирайте вёсла…
Тяжёлая байда медленно двинулась против течения к посёлку, мерцавшему огнями на противоположной стороне лимана. Николай Сергеевич молча сидел на корме. Если бы было немного посветлей, то ребята заметили бы, как по его лицу порой пробегали болезненные судороги: пуля в плече всё сильнее давала о себе знать.
Даже самый сильный ветер начинается с лёгкого ветерка. Первого порыва ветра ребята и не заметили, второй заставил их поёжиться и запахнуть тужурки, а когда налетел третий порыв, лодка остановилась, точно упёрлась носом в ил или песок. У Алёшки ветром сорвало кепку и швырнуло за борт.
— Ловите! Ловите! — завопил Алёшка. — В ней крючки и запасная леска…
Он сам перевалился через борт и стал шарить в темноте руками. Лодка накренилась, сразу поднявшиеся волны стали перехлёстывать через борт.
— Сидеть смирно! — крикнул Николай Сергеевич. — Костик, переходи на корму, я сам сяду на вёсла. Держи прямо на огонёк в посёлке.
— Прямо нельзя — на меляк выедем, — сказал Костик.
— Не рассуждать! — рявкнул и на него лётчик и так заработал тяжёлыми дубовыми вёслами, что затрещали уключины.
Лодка медленно, очень медленно двинулась к посёлку против ветра и течения.
Хлынул дождь. Хлёсткий, ливневый, холодный.
— Ложись на дно лодки! — прокричал лётчик, сорвал с себя плащ и набросил его на притихшую кучу ребят. — Держите, чтобы ветром не сорвало…
В посёлке потух последний огонёк.
Утром Николай Сергеевич не смог слезть с печки, куда его уложила хозяйка, тётка Марфа. Не помогли ни чай с коньяком, ни растирание одеколоном, ни тулуп с валенками.
— Воспаление лёгких, — сказала молодая фельдшерица Клава. — В больницу надо…
Тётка Марфа перекрестилась, дядька Трофим сердито сплюнул: дожди размыли дорогу, на море свирепствовал шторм, рыбацкий посёлок на несколько дней был отрезан от района.
— Только на быках или на лошадях… — сказал дядька Трофим.
— Нет, нельзя. Шестьдесят километров он не выдержит, — ответила Клава. — Давайте в город радиограмму, а я буду делать пока всё, что смогу.
Скоро её вызвали в радиорубку рыбцеха. С ней говорил врач-полковник. Он расспросил о состоянии больного, дал указания, что делать, а в заключение сказал:
— Держитесь. Я вылетаю к вам.
Ребят к больному не пустили, а дядька Трофим даже накричал на них:
— Всё из-за вас, сорванцы! Вы, как те судаки, лежали на дне байды, а он таскал вас по лиману до света. Залез в ледяную воду и тащил байду через меляки…
Ребята не оправдывались, но и со двора не уходили. Только было их во дворе всего пять человек, а шестой в это время бродил за посёлком по мокрому песку. Море шумело, плевалось солёной пеной, швыряло ему под ноги клочья почерневшей морской травы…
Когда Клаве удалось немного сбить температуру, Николай Сергеевич пришёл в себя.
— А где же Большая Медведица? — спросил он громким, срывающимся голосом.
— Бог с тобой, Сергеевич… Какая ведмедица? У нас и волчишки паршивого здесь не встретишь, Видится тебе это с жару, — начала успокаивать его хозяйка.
Даже сильный жар не сжёг весёлой улыбки у этого человека. Он показал глазами на окно:
— А под окном кто стоит?
— Да ребята там, ребята… Я их сейчас вот пугну рогачом, чтоб тебе не мерещилось невесть что!
— Гнать не надо. Сюда зовите. Всех, всю Медведицу, — попросил больной.
Тётке Марфе не пришлось звать ребят. Разве могли они, следившие через окно за каждым вздохом лётчика, пропустить тот жест, каким он позвал их к себе!
— А вы говорите, что у вас медведиц не водится, — шутил Николай Сергеевич. — Вот она…
Но тут же взгляд лётчика беспокойно забегал по лицам ребят. Он даже приподнял голову.
— Не все? — удивился он.
— Прогнали мы Алёшку, — чужим голосом сказал Костик. — Из-за него всё вышло… Хапуга он! Лески аж две у вас хапнул…
— И крючков нахапал. Вся подкладка в кепке была ими утыкана, — добавил Никита. — На рыбу жадный. Поймает судачонка в палец — ни за что не выпустит! Не нужен нам такой…
— Не нужен? Так… Он вам не нужен… А вы ему? Ну, как думаете, вы ему нужны? — спросил Николай Сергеевич, закрыл глаза и отвернулся к стене.
Хозяйка замахала на ребят полотенцем, точно хотела их, как мух, выгнать за порог.
— Надо разыскать Алёшку, — сказал Костик. — Дома, наверно.
Алёшкина мать сказала, что сына нет уже с самого утра. Обошли ребята весь посёлок, лазили через дыру в заборе на причал рыбцеха, думали — может быть, он там бычков ловит. Не нашли. Наконец кто-то сказал, что Алёшка вроде как за посёлок подался. Там его и увидели ребята на берегу моря. Сидит на мокром песке, голову ниже колен опустил.
— Видали? — сказал Никита. — Его Николай Сергеевич спрашивает, а он по бережку разгуливает!
— Ври! — не поверил Алёшка.
— Спрашивал, — подтвердил Костик. — Только имей в виду: мы тебя теперь воспитывать будем.
Алёшка вскочил и побежал следом за ребятами. На бегу он крикнул:
— Ребята, а вы знаете, что Николай Сергеевич настоящий герой?
— Ещё бы не герой! Пропали бы мы без него.
— Да я не про то. Китель его на стене видел, звёздочка золотая на кителе…
Ребята остановились. Тут уж Алёшка не мог соврать. Вот это человек — Николай Сергеевич! Чуть ли не месяц прожил в посёлке и ни разу кителя с золотой звездой не надел!
— Эх! — вырвалось у Костика. — Дать бы тебе по шее…
— А тебе? А всем нам? — вступился кто-то за Алёшку.
Ребята только было собрались снова бежать в посёлок, как над головами их раздался, необычный шум мотора. Огромная красная стрекоза медленно опускалась с неба на краю посёлка.
— Вертолёт! За ним прилетели! Надо показать хату! — крикнул Костик.
Первым из вертолёта вышел высокий полковник с чемоданом в руке. Под шинелью у него ребята заметили белый халат. За полковником вышли два лётчика. Они вынесли носилки и резиновые подушки.
— Мы покажем дорогу, — еле выговорил запыхавшийся Алёшка.
Ребята и не пытались войти в хату. Они уселись стайкой на камышовых снопах во дворе и нахохлились, как воробьи в непогоду. Сидели, молчали и не спускали глаз с окон, вздрагивали при каждом лязге щеколды. К вечеру на снопах уже не осталось ни одного местечка, и все, кто приходил потом, устраивались кто где мог.
Из хаты выбежала Клава. Все подались к ней с немым вопросом. Она только покрутила головой и бросила на бегу:
— Нельзя сейчас везти… Нетранспортабельный…
Слово это показалось таким страшным, что ребята ещё теснее прижались друг к другу.
Зажглась первая звезда, вторая… десятая… загорелось созвездие Большой Медведицы и указало путь к Полярной звезде. К полуночи большинство ребят разошлись, но шестеро остались на снопах. Дважды выходил из хаты полковник в белом халате. Он молча шагал по двору, никого не замечая, курил одну папиросу за другой. Один раз он остановился и долго смотрел на небо. Ребята могли побожиться, что смотрел он на Большую Медведицу.
А ковш Медведицы всё кренился и кренился, последняя его звезда, звезда Николая Сергеевича, всё ниже и ниже опускалась к земле, и от этого у ребят всё сильнее щемило сердца.
