Ирина Щеглова - Танец солнечной феи
Гречихин и Эльбаум тоже отправились по домам, чтоб собраться на тренировку. Но у Гречихина, как назло, вместо тренировки в голове была Лагутина.
Из-за нее он все время отвлекался, и что уж совсем непозволительно, впадал в мечтательность. Между прочим, это очень опасно – отвлекаться во время тренировки. Гречихин, забывшись, уронил гантели, и если бы Эльбаум не отпрыгнул, то получил бы перелом стопы.
И тренер остался недоволен Гречихиным. Одним словом, одни неприятности от девчонок!
Возвращаясь домой, Гречихин ругал себя последними словами и поклялся, что больше никогда! Страшным усилием воли он заставил себя выкинуть Лагутину из головы.
Глава 6
Не наша Маша
Три товарища тешили себя надеждой, что обещанные Жанной диктанты как-нибудь забудутся.
Поэтому выходные они провели, занимаясь каждый своим любимым делом. А именно: Егор бренчал на гитаре, Андрей возился с компьютерным железом, Макса его друзья-актеры пригласили в театр на премьеру спектакля.
Естественно, в понедельник ни один из них не был готов к диктанту. Однако классная Ольга Петровна огорошила их, напомнив о наказании. Хорошо еще, что Петровна не стала говорить об этом при всех. Настроение у друзей испортилось. Во-первых, диктант надо было писать после уроков; во-вторых, ни одному из товарищей не улыбалось провести лишний час в обществе нудной русички. И вообще, какой может быть диктант, когда вокруг кипит жизнь, когда надо успеть переделать множество интересных и полезных дел! Неудивительно, что наши друзья приуныли.
Последним уроком должна была быть литература. То есть смыться никак невозможно. Печатная Машинка просто не выпустит их из кабинета. Макс даже хотел удрать с уроков, чтоб не оставаться на злосчастный диктант. Он попытался уговорить друзей, чтоб те его прикрыли в случай чего. Но и тут ему не повезло. Дашка вцепилась в Андрея и всеми правдами и неправдами уговорила с достоинством принять наказание. Она и Егора застыдила, назвав легкомысленным и безалаберным человеком. Таким образом, Макс остался в одиночестве. И, хотя Дашкины аргументы на него не действовали, к мнению друзей он вынужден был прислушаться.
Егор заявил, что он не ребенок и вполне способен отвечать за свои поступки. Андрей же пробурчал что-то типа: «А че, если надо, так надо...».
Злой на друзей Макс оставшиеся уроки подбрасывал ручку и учил одноклассников играть в «пипидон». Игра распространялась по классу со скоростью морового поветрия, даже девчонки подключились. Особенно ловко получалось у Янки Рыбиной.
Во время уроков то и дело раздавались возгласы «пипидон!». Учителя вздрагивали, делали замечания, даже ставили двойки. Но игра продолжалась. Наташа Войтко не выдержала и заявила, что в бермудском треугольнике исчезают последние надежды класса.
Наконец ребята переместились в кабинет русского языка и литературы. Здесь их поджидала новость.
Вместо русички Натальи Николаевны в кабинет вошли завуч и молоденькая незнакомая девушка. Завуч была настроена весьма благодушно. Она милостиво оглядела класс, разрешила сесть и представила незнакомку:
– Ребята, я хочу представить вам Марию Владимировну, – медоточиво улыбаясь, сообщила Хавроша.
Девушка слегка поклонилась и тоже улыбнулась. Класс застыл. «Хороша Маша...» – донеслось с задних рядов. «Да не наша...» – подхватил кто-то из парней.
Хавроша погрозила пальцем:
– Прекратите паясничать! – И продолжила: – Мария Владимировна будет вести у вас русский язык и литературу до тех пор, пока не вернется Наталья Николаевна.
Она повернулась к девушке:
– Ну вот, приступайте, и построже с ними! Если что, обращайтесь прямо ко мне.
– Спасибо, – поблагодарила Мария Владимировна.
Хавроша с достоинством удалилась.
Класс с интересом уставился на молоденькую учительницу. По виду ей можно было дать не больше двадцати. Она казалась совсем юной: невысокая, пухленькая, со светлыми вьющимися волосами и огромными серыми глазищами. Когда она улыбалась, на ее щеках играли милые ямочки. И вообще, она выглядела милой и очень хорошенькой. Даже строгий серый костюм не портил ее. Парни заметно притихли, девчонки напряглись. А Мария Владимировна еще раз поздоровалась и предложила поговорить о преемственности в русской поэзии. Видя, что ее предложение не вызвало энтузиазма, учительница спросила:
– А знаете ли вы, что Маяковский считал Пушкина «своим»?
– Да ну, – высказался кто-то, – взвейтесь, развейтесь... При чем тут Пушкин?
Мария Владимировна усмехнулась и продекламировала: «Ваш муж дурак и сивый мерин, будьте обязательно моя!»
– Так Маяковский перефразировал пушкинские строки. Узнаете? – спросила она.
Ребята неуверенно засмеялись.
– Ребята, а вы Пушкина читали? – поинтересовалась она.
– У Лукоморья дуб зеленый, – выкрикнул Егор.
– Погиб поэт, невольник чести, – дополнил Андрей. Тут даже учительница не выдержала и рассмеялась.
– Это Лермонтов, – поправила она, – а самое знаменитое произведение Пушкина? «Евгений Онегин» читали?
– Чита-али, – протянул Женька Огейкин.
– И как тебе? – живо переспросила учительница.
– Да ну, скукотища, – ответил Огейкин.
– Ага, читал! В кратком пересказе! – съязвила Войтко. – Тоже мне! Огейкин-Онегин!
– Круто! – тут же вставил Макс. – У нас теперь свой Онегин!
Огейкин покраснел. Он знал, кличка теперь приклеится намертво.
– Неужели так уж скучно? – неожиданно сильный голос Марии Владимировны перекрыл шум класса. – А про ножки?
– Чего? – не понял Макс.
– Какие ножки? – спохватился Гречихин. – В смысле, чьи?
И тут Мария Владимировна еще раз удивила класс, она задорно улыбнулась и без всякой книжки, прямо так, по памяти начала декламировать:
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
– Это че, Пушкин? – подал удивленный голос Макс Абакумов.
– «Евгений Онегин», глава первая, – ответила Мария Владимировна.
– А я протестую! – возмутился Абакумов. – Даже в нашем классе найдутся три пары стройных ножек. – И он быстро перечислил: – У Рыбиной, у Петровой и, пожалуй, у Лагутиной.
– Абакумов, ты лучший! – Янка Рыбина обернулась и послала Максу воздушный поцелуй. Петрова вспыхнула, Лагутина вздрогнула и опустила голову. Даша возмущенно фыркнула. Войтко и Пацура застыли с надменными выражениями на лицах.
– Протест принят! – весело отозвалась Мария Владимировна. – Кстати, говорят, Александр Сергеевич даже извинялся за свой столь поспешный вывод перед читательницами. Но из песни слов не выкинешь... Итак, кто из вас может продолжить?
И тогда неожиданно для всех и даже для самой себя Лагутина подняла руку.
– Пожалуйста, – обрадовалась учительница.
Лагутина поднялась и негромко сказала:
– Я считаю, что в «Евгении Онегине» гораздо интереснее основного сюжета лирические отступления. В них Александр Сергеевич сумел показать, так сказать, приметы века... – Света смешалась.
– Вот как, – улыбнулась учительница, – интересное мнение. Сможешь подтвердить?
Света кивнула:
– Раз уж разговор зашел о ножках...
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.
Она читала вдохновенно, чуть прикрыв глаза. Солнечный поток из окна обливал ее всю, казалось, она сама светится. Вытянувшись в струнку, то и дело поднимаясь на носки, Лагутина вот-вот готова была оторваться от пыльного пола и взмыть под потолок. Во всяком случае, именно так грезилось Гречихину, потому что он, не отрываясь, смотрел на Лагутину, как будто впервые видел. До него наконец дошло, на кого похожа Лагутина. Фея! Ну, конечно: вылитая фея! Вот сейчас взмахнет прозрачными крыльями и упорхнет из класса в свою волшебную страну.
– Отлично! – похвалила Мария Владимировна. Лагутина едва заметно присела, реверанс сделала, что ли? И села на место. Мария Владимировна переключилась на Маяковского и снова заспорила с классом о том, что «Маяк ни фига не смыслил в лирике». И снова Мария Владимировна потрясла класс: «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?»
Абакумов завелся, мол, это раннее произведение. Мария Владимировна тут же привела в пример «Письмо товарищу Крашенинникову о сущности любви...».
В общем, класс гудел, класс доказывал, класс спорил. А Гречихин все никак не мог прийти в себя.
«Ах, ножки, ножки... Вот ведь гад Абакумов заметил, что у Лагутиной красивые ноги! А у нее какие ноги?» – с беспокойством вспоминал Гречихин и косился на лагутинские коленки. Но представлялся тонкий контур, граница света и тени, плавная линия, солнечный луч... Гречихин стал грезить и грезил до конца урока.
