Рудо Мориц - Его большой день
Миирилайнен то и дело хватается за живот, и тогда взгляд его невольно обращается к автобусу. Не собирается ли финн махнуть на все рукой? Ярослав опять останется один, опять придется одному бороться с ветром. Хоть бы «ягуар» был пониже. Из-за того, что приходится тянуться за педалями, икры сводит от боли, а результаты мизерные…
— Жми, жми! — кричит он финну, зазывая его вперед, будто морская сирена.
Но финн морщит веснушчатое лицо, рукой показывает на живот и сплевывает, однако все же прибавляет скорость.
«Подчищалка»… Самая отвратительная машина во всем эскорте: кто в нее попал, для того гонки кончились. Автобус маячит перед глазами, вид его отравляет, как зараза, гнетет и подавляет человека, манит спрыгнуть с велосипеда, плюнуть на всю эту каторгу да усесться в теплый уголок. Паршивое дело, если «подчищалка» под боком.
Для финна настал тяжкий час — когда ты всем сыт по самое горло. Хотя он прибавил было, сейчас снова сдает, корчится, хватается за живот, не сводит глаз с автобуса. Наступает миг, который он не раз проклянет потом, но… поздно. Он будет ругать себя слабаком и трусом, сейчас же всё его «я» жаждет во что бы то ни стало прекратить эту изнурительную борьбу.
Ярослав представляет себе, что происходит в душе финна, и выходит вперед, заслоняя его от ветра, дает перевести дух, отогнать черные мысли. Шофер автобуса тоже понимает, какое решение зреет в белобрысой голове Миирилайнена. Он кричит на него и показывает рукой вперед. Скольких он уже видел в таком положении! Но финну уже ни до чего нет дела — видно, боли в животе не прекращаются, наоборот, становятся всё мучительнее, он машет рукой, словно говоря: «Плевал я на все». Он тянет еще метров двадцать, потом спрыгивает. Кончено. Еще на одного стало меньше! Остановился и Ярослав: ждет, не передумает ли финн. Вдоль шоссе стоят люди и кричат:
— Komm weiler, komm waiter![3]
Но финн не двигается. Лицо его искажено болью и отчаянием. Глядя на чехословацкую майку Ярослава, он грустно произносит:
— Я очень хотел видеть Прагу!
— Ну так садись, — зовет его Ярослав.
Но у Миирилайнена уже нет ни душевных, ни физических сил противиться притягательному видению — теплому местечку в автобусе. Он берется за ручку дверцы, однако отворить ее уже не в состоянии.
— Тогда дай велосипед. — Ярослав забирает велосипед у финна.
Он ниже, удобнее, ехать на нем будет легче.
И Ярослав двинулся преодолевать свои последние двадцать километров. Снова один. Сейчас дело уже не во времени, главное — пройти этап до конца, не сойти с дистанции. Себе он уже ничем не поможет, но нельзя же подводить команду! Может, ему еще улыбнется удача, и он возьмет реванш потом. Отдохнет и подождет — что-то покажут трассы на родной земле, где он знает каждый километр.
После смены велосипеда стало легче, но приходится так сильно напрягать, вытягивая, ноги. Быстрей, быстрей! Дорога каждая минута! Ярослав рванул вперед, и мотор автобуса заработал веселее. Шофер довольно осклабился и замахал, притормозив, чтобы судьям не показалось, будто он помогает отставшему гонщику.
Вдоль трассы людей все больше и больше — верный признак того, что близко город. Скорей бы уж! Но впереди еще добрых пятнадцать километров, а для усталого тела и угнетенного духа это многовато, до финиша же далеко, ох как далеко…
Ярослав не бережет сил, не отдавая себе отчета в том, что он расходует остатки их, ему страстно хочется, чтобы все поскорее было позади. Несколько километров ему даже удается пройти, увеличивая темп, несмотря на сильный встречный ветер. Несколько километров… а потом с тем большей настойчивостью дает себя знать усталость. Это ясно слышит сердце, стучит, как пожарный колокол. Снова пот заливает лицо, воспаленные глаза, ноги становятся все тяжелее, все ленивее. Шофер сзади виртуозно просигналил, давая знак, что Ярослав сдал темп, пытается его таким образом ободрить. Ярослав стискивает зубы, напрягается, но… нет, не получается, надо перевести дух хоть ненадолго, может, потом прибавит. Впереди снова белые слова, расположенные наискось через дорогу, но приближаются они еле-еле, не бегут навстречу — тащатся, плетутся шагом. И буквы пьяно шатаются.
Мотор автобуса, словно сытый кот, мурлычет тихую песню. Уютная песня дразнит усталые нервы Ярослава, напоминает, что вот оно рядом — тепло и покой; только соскочить с седла, и тогда уже не надо заставлять ноги напрягаться, разом все кончится.
Да, разом все кончится!
Но как он посмотрит на товарищей из команды? Как взглянет в глаза Божене? Чем оправдается перед ребятами из бригады? Сдаться! У финна были причины — колики какие-то, видать. Наверно, и с Адлером случилось что-то серьезное, да и с остальными. Что он скажет в свое оправдание? Почему сложил оружие? Устал, что ли? Ишь ты, знал ведь, что не на курорт отправляется. Тогда надо было сразу признаться: «Ребята, я слабак, нет у меня воли, сколько требуется, не включайте меня в команду». Так и надо было сразу сказать. Вместо меня взяли бы такого, кто не разнюнился бы. Чего тогда было рваться сюда?
В голове гудит, в груди неприятное теснение, ноги еле-еле крутят педали, колеса катятся, но уже не свистят по асфальту: не та скорость, чтобы они свистели.
Еще несколько километров…
Еще несколько километров, уж эти-то несколько километров выдержишь, Ярослав!
Он готов выдержать любой ценой, но убаюкивающая песня мотора звучит одурманивающе. До сих пор ему не приходилось испытывать этого на себе, а теперь он верит, что тащиться перед «подчищалкой» — сущий ад. Лишаешься последних сил и воли. В первую очередь воли. Хотя бы на минутку спрятаться от ветра за автобус и передохнуть в затишье! Но за это тебя ждут штрафные очки. И без того сколько очков потеряно! От основной группы он отстал по крайней мере минут на десять; на сколько же впереди те, первые? Минут на двадцать… Наверняка они уже у финиша! Не упади Рудольф, они бы с ним тоже уже отдыхали — и вообще он не измотался бы так и был бы счастлив. Как же зыбко счастье! Все его радужные надежды на одно из первых мест рухнули в одно мгновенье. Ему осталось последнее место. Ах, черт, ведь самое последнее! Ярославу стало совсем тоскливо. Стоит ли вообще теперь надрываться? И так участь его решена. В итоге последнее или пусть пятое от конца — разве это место? Стыдно будет даже признаться. И без того об этом будут кричать все газеты. Пишут, конечно: мол, каждому, прошедшему до конца всю велогонку Мира, честь и хвала. Но он-то хотел большего, он хотел рассказать, как пришлось бороться, а за последнее место какая же борьба? Разумеется, можно кончить и иначе — сказать: так, мол, и так, здесь вот у меня болит — и баста.
От таких мыслей разламывается голова. Нельзя им поддаваться, он не смеет капитулировать! Но нет сил отогнать прочь проклятое наваждение. Ярослав стискивает зубы, кусает губы, пальцы его судорожно впиваются в руль. Оставшиеся крохи сил он вкладывает в ноги и чувствует, просто ощутимо осязает, как силы покидают его, уходят безвозвратно, и других у него нет.
Наконец впереди сквозь деревья просвечивают контуры города. Трубы, высокая башня и множество красных крыш.
Город, а в нем — финиш!
Наконец-то!
Финиш!
Финиш — это значит спрыгнуть с велосипеда, закутаться в одеяло, смочить пересохший рот, облиться водой и бухнуться в постель. Как много значат какие-то там обыкновенные пять букв! Если б ты только знала; Вожена, сколько воли надо порой иметь! Видела б его сейчас мама, определенно заломила бы в отчаянии руки. И без того она попрекает его велосипедным безумием. Но сейчас, мама, не надо заламывать руки, не надо плакать, твой сын не сдался, не капитулировал, у него сердце настоящего мужчины!
И он уже не сдастся, что бы ни произошло, и пускай за ним тащится «подчищалка», словно поглощающая слабых алчная звериная пасть. До финиша всего несколько километров. Он будет у финиша, даже если придется нести велосипед на себе!
Через город он ехал на велосипеде, вихлявшемся из стороны в сторону, не слыша криков с переполненных зеваками тротуаров, и лишь одна мысль пульсировала в мозгу: «Я должен, я должен, я должен дойти!..» А когда он пересек отметку — до финиша один километр, он отсчитывал глазами уже каждые сто метров. Еще пятьсот, четыреста, триста… вот и стены стадиона, ворота… он выезжает на финишную прямую. В глазах круги, черные и красные круги, и чем медленнее он крутит педали, тем быстрее, в сумасшедшем вихре, несутся эти круги. Сквозь туман он видит поднятые руки. Будто из дальней дали, с трибун до него доносятся крики, приветствующие последнего гонщика. А на пьедестале почета стоят трое, и среди них — Рудо. Рудо пришел третьим, значит, все было не напрасно!
К Ярославу спешит мальчик с клетчатым одеялом, следом бежит еще кто-то, потому что последний велосипедист, не удержавшись на ногах, осел на гаревую дорожку. Его поднимают, поддерживают, говорят ободряющие слова. Кто-то тащит носилки, но Ярослав собирает всю свою волю и отказывается: не хватало, чтоб его несли! Рядом стоит и тренер, поддерживает его, чуть ли не поднимая на руки, и приговаривает:
