Юрий Коваль - Шамайка (с иллюстрациями)
— Я всё понял, — торжественно и печально сказал Джим, спускаясь в подвал. — Я всё понял.
— Что ты понял? — крикнула всклокоченная Лиззи, вылезая из спальни в розовом халате, неприлично замусоленном. — Что ты понял, черноносый? Где дрова?
— Мэм! — сказал негр. — Это — Шамайка!
— Где Шамайка? — сказал и японец. — Откуда? Где?
— Там, у быка!
И негр Джим наклонил голову, показывая быка, и замурлыкал сладостно, изображая кошку.
И долго ещё японец и Лиззи топтались возле негра, который пил настой из жира гремучих змей, и допытывались, кто такая Шамайка, и он уверял, что это богиня крупного рогатого скота, к каковому рогатому скоту и он, негр Джим, себя причисляет.
— Доставишь мне Шамайку! — вскричал японец. — Получишь полдоллара!
— Ой, маса! Что ты, маса! Меня покарают боги! Меня повесят вверх ногами и перекрасят мою кожу в белый цвет! Нельзя?
— А за доллар? — спросил японец.
— За доллар? — подумал негр, перестав бодаться и мурлыкать. — За доллар пускай перекрашивают.
Глава 13
Сердечный друг
Мне хочется здесь напомнить вам о чёрном коте Рваное Ухо. Мы тогда ещё сговаривались, что на дне его души осталось что-то человеческое. Так вот это человеческое, действительно, на дне осталось.
Кот впал в задумчивость. «Ну в чём же смысл жизни?» — думал порою пират.
Конечно же лакать разбавленную сметану, терзать нервы полубульдога, давить крыс. Но есть и ещё что-то такое, да только какое оно?
Кот не раз встречал её, названную Шамайкой, где-нибудь на помойке или возле молочных бидонов, и тут ему казалось, что он начинает понимать смысл. Но кошка, заприметив кота, тут же ускользала, и вместе с нею ускользал и смысл. Рваное Ухо пытался догнать её, и всякий раз она пряталась в бычьем сарае.
Брэдбери ненавидел чёрного пирата. Угрюмо наклоняя голову, он бил копытом в стену сарая, если вдруг возникал в щёлочке кошачий глаз.
И в страхе бежал пират Рваное Ухо и с особенным наслаждением укладывался перед мордою полубульдога, и ревел полубульдог, а кот засыпал, мечтая о королеве трущоб, которая в этот момент дремала перед мордою добродушного Брэдбери. Да, так и спали они перед разными мордами, из которых одна рычала, а другая исторгала пар. Кошка и бык порой имели между собой длинные беседы. Свернувшись в клубок, Шамайка мурлыкала:
— Мне этот котяра надоел, бродит всюду за мной, пристает…
— Да ты не волнуйся, — урчал бык. — Растопчу в случае чего.
— А ты-то где вчера пропадал?
— Да господин У-туулин водил меня продавать. Надоел я ему. Сена, говорит, на меня не напасёшься. Да ты не волнуйся, кто меня купит? Меня все боятся, я ведь и вправду могу забодать. Господин-то У-туулин за верёвку меня тянул-тянул, а с места стянуть не может. Позвал двух негров, а я их разбросал да загнал на крышу. Сидят там и от страху икают. Тут господин стал меня кнутом стегать.
— Милый ты мой, милый, — мурлыкала Шамайка. — Бедный, кнутом его стегают.
— Да мне не больно, — успокаивал ее Брэдбери, — смешно, как негры на крыше икают.
Глава 14
Убитая кобра
Настал месяц март, а этот месяц во всём мире издавна считается месяцем взбесившихся котов.
Настал март, и коты взбесились. Днём они выли на помойках, а ночами царапали когтями жестяные крыши. В такую-то ночь Шамайка грелась на крыше возле трубы, прищуривалась на луну, как вдруг заметила чёрную пиратскую тень. Кот Рваное Ухо направлялся прямо к ней. Королева насторожилась, внутренне собралась, но тут перед Рваным Ухом возник на трубе тот самый Крис, которого удлиненно называли Христофор.
Рваное Ухо остановился и зарычал на луну. Рычанье его достигло луны в две секунды и тут же вернулось обратно на крышу и свалилось прямо на Криса. Крис вздрогнул и запустил в луну длинный угрожающий тоненький рёв. Отразившись от луны, тоненький рёв оцарапал шкуру пирата. Некоторое время коты общались, обращаясь в основном к луне; наконец пират оторвался от светила.
— Посмотррри на мой хвост, Крис, ничтожный! Он сейчас превратится в змею! В гадюку! Стрррашись!
И тут хвост пирата действительно обратился в гадюку, которая свивалась и развивалась, собиралась в пружину, угрожая ужалить.
— А у меня хвост — кобра! — бахвалился Крис. — Рыжая кобра!
И хвост его обратился в кобру, и даже помпон-капюшончик раздувался, переполненный ядом. Под чёрной и рыжей шерстью, по рёбрам и хребтам котов волнами перекатывались мышцы и рябью дробились мускулы.
— Я-я-а-а! — взревел пират. — Я-я-а-а с нею встречался!
Я-я-а-а! — Моя-а-а-у! Моя-а-а-у! У нашего она живёт быка.
— Врррёшь! — взревел пират, нервы его разом лопнули, как струны у гитары, и он ринулся на абордаж.
И чёрный пиратский бриг столкнулся с рыжею каравеллой друга Колумба. Разом обрушились все мачты, треснули борта, взорвались пороховые бочки. Коты-корабли превратились в клубок змей, глаз, когтей и предсмертных воплей. Клубок прокатился по крыше, сшибая трубы, и Шамайка лениво рассуждала, когда же он свалится на землю, и он свалился, и в воздухе, в полёте, продолжалась битва и вой, царапанье и бесстыдное рукоприкладство.
Потом как-то разом всё стихло.
Шамайка подошла к краю крыши, заглянула вниз. Рыжий Крис уползал в сторону скобяного склада, волоча за собою убитую кобру, а чёрного пирата не было пока видно. И тут кто-то тронул её за плечо.
— Моя-а-а-у! — сказал пират.
Шамайка легко прянула в сторону, пробежала по карнизу, прыгнула на другую крышу, и кот долго бежал за нею, до самого бычьего сарая, и остановился, только когда грохнуло в стену копыто Брэдбери.
Глава 15
Коричневая баржа
В марте вместе с котами взбесился отчего-то и господин У-туулин. Целыми днями он стегал и проклинал быка, пинал сапогом полубульдога, бросался скобяными изделиями в рыжего Криса. Но особенно гневен был он к Брэдбери, которого никак не мог продать.
Но однажды пять здоровенных негров пришли всё-таки в бычий сарай. Они схватили быка за кольцо в носу и потащили его куда-то по переулкам.
Брэдбери надсадно ревел, мотал башкою, упирался, и Шамайка металась под ногами быка, чувствуя, что тащат его неправильно и нечестно. Её наконец хлестнули кнутом, она отстала, но всё равно бежала за Брэдбери и оказалась на пристани. Здесь быка втащили на палубу какой-то коричневой баржи, привязали к мачте. Брэдбери ревел, бился об мачту лбом, и Шамайка по сходням пыталась взбежать на баржу. Негры и матросы отгоняли её, свистели и пугали, хохотали, убрали сходни, и медленно-медленно отвалила баржа от пристани и поплыла в неведомые края, где кто-то ожидал быка Брэдбери с кнутом в руках.
Бык перестал биться башкой об мачту, оглянулся и, перекрывая вой пароходов, заревел, прощаясь с Шамайкой.
И она долго сидела на пристани и смотрела вслед барже, которая увозила кровавые и угрюмые тяжёлые бычьи глаза.
Шатаясь, пошла она обратно в трущобы и часто останавливалась, оглядывалась в ту сторону, куда уплыл бык, и умывалась, умывалась, ожидая его назад. Она, конечно, чувствовала, что потеряла друга, который любил её бескорыстно и добродушно, по-человечески и по-бычьи.
Тут и встретился ей снова чёрный пират. Сегодня он был угрюмый, пришибленный и печальный. Он плёлся стороной, не решаясь приблизиться к Шамайке. Кот хромал, кто-то перешиб ему лапу.
И Шамайка, у которой никого из близких не осталось, на этот раз пожалела его и не стала отгонять старого пирата.
Глава 16
Подарки пирата
Худо ли, бедно ли, долго ли, коротко, но у Шамайки родились котята. Пять маленьких котят родились в том самом ящике, из которого она сама выползла впервые на помойку.
Котята пищали, притыкаясь к материнскому брюху, и Шамайка бесконечно облизывала их.
Пират приносил ей в ящик мышей и ворованную салаку. Мышей и салаку она брала, а папашу всегда прогоняла. Пират внутренне изменился, подтянулся. Но Шамайка сильно сомневалась в глубине его отцовских чувств.
— Я теперь уже не тот, — толковал ей пират. — Сила встречи с вами переродила меня внутренне.
— Ладно, ладно, верю, верю, — мурлыкала Шамайка. — Беги за салакой.
— Вот поймаю вам крысу, небось поверите в мои качества?
— Будем надеяться. Папаша старался доставить ей удовольствие, и ему повезло. Однажды он заметил в траве, в зарослях пустырника и пижмы возле свалки, небольшое коричневое существо с длинными ушами. Это был кролик, сбежавший из лавки господина японца Мали. Пират подкрадывался к нему долго, и схватил длинноухого, и уже хотел его задавить, как вдруг подумал: «Доставлю ей удовольствие. Преподнесу подарок любви в живом виде».
