Алексей Свирский - Рыжик
— Тю, тю, тю!.. — вторили ему мальчишки.
Наконец, окончательно забывшись, Санька вбежал во двор Ариши Брехухи и там стал действовать, натравливая пса. Аришины куры громко закудахтали и тяжело поднялись в воздух, взмахивая пестрыми крыльями. Большой петух, с пышным многоперым хвостом, взлетел на забор и так заорал, что даже Мойпес остановился и с удивлением поднял на него морду.
— Мойпес, куси его! — натравливали ребятишки собаку.
Но в это время из хаты выбежала с ухватом в руках Ариша, и армия Рыжика мгновенно рассеялась.
С этого раза Санька почти ежедневно выезжал верхом на своей собаке. Его сопровождала детвора. Взрослые, в особенности женщины, глядя на сорванца, самым серьезным образом предсказывали ему каторгу. Вообще о Рыжике обыватели Голодаевки были далеко не лестного мнения. Многие матери строго-настрого наказывали своим детям не играть с рыжим «чертенком» и не водить с ним дружбы.
— Он скверный, испорченный мальчишка, — говорили матери своим детям, — вы с ним не играйте…
IV
Дуня
Однажды, года через два, в ненастную осеннюю ночь, когда семья Тараса Зазули спала мирным сном, кто-то с улицы несколько раз постучался в ставень окна. Первым услыхал стук сам Тарас, а когда спустя немного стук повторился, проснулась и Аксинья.
— Тарас, слышишь? — шепотом спросила она.
— Слышу, — коротко ответил муж и нехотя стал слезать с печи.
— Кто там? — крикнул он, подойдя к окну.
— Это я… Дуня… — донесся с улицы детский голосок.
В хату вошла маленькая девочка, лет пяти, вся закутанная в большой дырявый платок, с которого стекали крупные капли дождя.
Девочка сделала несколько шагов вперед, остановилась посредине комнаты, закрыла руками лицо и навзрыд расплакалась.
В это время проснулся Санька. В одно мгновение мальчик наполовину свесился с печи и широко раскрытыми глазами стал следить за тем, что происходило внизу, в мастерской. Дуню он сейчас же узнал и по голосу и по фигурке, маленькой и тонкой. Не раз он вместе с нею бегал по улицам, собирал цветные черепки разбитых блюдец и тарелок и не раз доводил ее до слез, пугая лягушками.
«Зачем она пришла так поздно, в такую ночь, и как она не побоялась одна идти?» — спрашивал у самого себя Рыжик и, не находя ответа, с еще большим вниманием стал прислушиваться к тому, что делалось в мастерской. Дуня между тем не переставала плакать. Возле нее стояли Аксинья и Тарас и с участием глядели на позднюю гостью.
— Ну, будет плакать, будет… — обратилась Аксинья к девочке. — Ты лучше расскажи, что у вас случилось.
Она обняла девочку и несколько раз погладила ее по головке. Дуня немного успокоилась.
— Дяденька сказали… — начала она, с трудом выговаривая слова, — гроб делать… мама моя… померла.
— Померла?! — в один голос воскликнули Зазули.
Дуня снова разрыдалась. На этот раз никто ее не стал утешать.
«На то она и сирота, чтоб плакала», — подумала Аксинья и обратилась к мужу:
— Из чего ты гроб будешь делать?
— Из досок.
— А есть они у тебя?
— Есть-то есть, да они у меня для другого дела припрятаны. Ну, да уж ладно! — махнул Тарас рукой и, по обыкновению, почесал затылок.
Зазули отлично знали осиротевшую девочку, знали покойницу, мать ее, которая последнее время сильно прихварывала, а главное, они знали, что дядя девочки, родной брат покойницы, он же Андрей-воин, ничего за гроб не заплатит. Старик аккуратнейшим образом пропивал свою трехрублевую пенсию до последней копейки. Зазуля все это отлично знал и тем не менее, не задумываясь, решил сделать гроб. Суровый только на вид, Тарас, в сущности, был очень добрый человек и чем мог всегда помогал ближнему. Такова была и Аксинья. Она хорошо понимала, в каком ужасном положении очутилась девочка, лишившись матери. От безрукого дяди ничего путного нельзя было ожидать.
«Бедная, что ждет тебя впереди?..» — думала Аксинья, глядя на плачущую девочку.
Тарас между тем принялся за дело. На чердаке у него имелось несколько досок, спрятанных им для рам. Столяру жаль было расстаться с этими досками, но делать было нечего, и он отправился на чердак. Тем временем Аксинья успела Дуню успокоить и уложить спать.
Спустя немного в хате Зазулей снова все утихло. Один лишь Тарас, усердно работая, нарушал тишину.
Рыжику не спалось. В голове у него копошились разные мысли. Рядом с ним, на теплой широкой печи, свернувшись калачиком, спала Дуня.
«Бедная Дуняша! — шептал про себя Санька. — Она теперь сирота, мамы у нее нет… Вот сделает мой папа гроб, уложат Дунину маму туда, заколотят крышку гвоздями, чтоб не выскочила, и зароют… А в земле-то сыро, темно… Брр!» Мальчик вздрогнул: ему стало страшно.
— Дуня, а Дуня! — тихо окликнул он девочку.
Та проснулась и широко раскрыла глаза.
— Ты у нас будешь жить?
— Не…
— А где же ты будешь жить?
— Дома, с дяденькой…
— Без мамы-то?
— Она будет ко мне приходить и гостинцы носить.
— Как — будет приходить?.. — воскликнул Рыжик, не на шутку испугавшись. — Ты же сказала, мама твоя померла…
— Померла, — подтвердила девочка и зевнула.
— А разве мертвые ходят?
— Ходят. Мне дяденька сказали.
— А ты не испугаешься?
На последний вопрос ответа не последовало.
— А ты не испугаешься? — снова повторил Рыжик, но ответа не получил: девочка уснула.
Рыжику совсем сделалось страшно. В его воображении вставал образ Дуниной матери, которая с того света приходит к дочери с гостинцами.
На другой день, чуть только стало светать, Санька уже был на ногах. В правом углу мастерской стоял готовый некрашеный гроб. В хате пахло смолой. Когда совсем рассвело, за гробом явился Андрей-воин.
— А Дуня у нас! — радостно встретил Рыжик безрукого.
— Знаю, голубчик, знаю… Желаю твоему отцу и матери доброго здоровья и многие лета, — сказал Андрей-воин и единственной рукой своей провел по влажным глазам.
В старой, изношенной солдатской шинели, с пустым, болтающимся рукавом на одной стороне и в дырявых опорках на босу ногу, старый солдат имел печальный вид. Всегда под хмельком, всегда жизнерадостный и довольный своею судьбой, Андрей-воин выглядел теперь жалким, дряхлым калекой. Рыжик, глядя на «воина», который не один раз учил его маршировать и который своими прибаутками неоднократно заставлял уличную детвору покатываться со смеху, не узнавал веселого «дядьку». Давно небритый подбородок, морщинистое маленькое личико с седыми бачками и круглые глаза с красными воспаленными веками свидетельствовали о большом горе старого «воина».
Аксинья, увидав безрукого, принялась расспрашивать его о покойнице и о том, что она говорила перед смертью.
Андрей как мог сквозь слезы отвечал на ее вопросы.
— Вот ты, старик, брось теперь пить. Сестру не жалел, пожалей ее девочку… — говорила Аксинья.
— Разве я сестру не жалел?.. Я завсегда помнил, что она бедная вдова. Да помочь-то чем я мог, коли сам-то с голоду помираю?.. Пенсии три рубля получаю… Невелики деньги…
Старый солдат заморгал глазами, поблагодарил за что-то Аксинью и при помощи Тараса унес гроб.
Все утро Рыжик не отходил от Аксиньи, надоедая ей всякими расспросами:
— Мама, отчего люди помирают?
— Оттого, что время приходит.
Ответ не удовлетворил мальчугана, и он задал другой:
— А почему, мама, людей в землю прячут?
— Уж так велит закон.
— И богатых в землю кладут?
— Перед смертью, деточка, все равны.
— И Сергеенко когда помрет, его в землю положат?
— И его положат.
— А ежели он много-много денег даст… тогда что?
— Глупенький ты мальчик!.. От смерти деньгами не откупишься.
— Тогда зачем же люди богатыми быть хотят?
На последний вопрос ответа не последовало: за печкой раздался крик маленькой Кати, и мать поспешила туда. Рыжик остался один со своими думами и старшой сестричкой Верой, пухлой трехлетней девочкой. Вера сидела под верстаком и играла деревянными кубиками отцовского изделия. На дворе лил дождь. Слышно было, как он барабанил по крыше. Рыжик крепко задумался. Главным образом думал он о Дуне, которая заснула только перед рассветом и теперь еще спала сладким сном, разметавшись на широкой печи.
«Как она теперь без мамы жить будет?» — спрашивал себя мальчик, и чувство глубокой жалости овладело его сердцем. «Кто за нее заступится? Где она жить будет?» — продолжал думать Рыжик. И вдруг его осенила мысль: «Ежели так, то я за нее буду заступаться», — решительно заявил он самому себе и влез на печь. Он хотел о своем решении сейчас же заявить Дуне, как только она проснется. А чтобы она скорей проснулась, он стал дергать ее за ноги. Это средство подействовало, и девочка проснулась. Она с испугом осматривала потолок, стены, не понимая, где она и что с ней. Наконец ее взгляд упал на Саньку, и она улыбнулась.
