Рудо Мориц - Его большой день
И, признаться, нею ночь глаз не сомкнул.
Утром, еще затемно, я с псом Ериком был уже на вырубке. Когда совсем рассвело, отправились мы за оленем по кровавым следам. Капли крови виднелись справа и слева от следа. Значит, разбойник навылет ранен. Далеко уйти не мог.
Я Ерика по следу пустил, а сам за ним. Собака нос от земли не отрывает и только поводок дергает. Так вперед и рвется.
Пока олень среди деревьев пробирался, идти по следу легко было. Хуже пришлось, когда след привел к обрывистым горным склонам. С них трудно спускаться, а свежие утренние следы как раз вниз и вели. Только молодец мой Ерик! Его не проведешь.
Вдруг он стойку сделал. Бока ходуном ходят, ноздри раздуваются. Значит, олень близко, тут где-то! Так и есть! Он лежал в густом кустарнике, но еще живой. Увидел нас, вскочил и прочь побежал.
«Э, негодный, ну и живуч ты!» — мелькнуло в голове.
Я живо отстегнул поводок и кричу Ерику: «Ерик, Ерик, за ним!»
Огромными прыжками бросилась собака к оленю, и оба исчезли из виду. Вскоре послышался веселый лай Ерика. Я побежал на голос. Рубашка к телу прилипла, шляпа слетела с головы, а я мчусь что есть духу. Ерик уже на одном месте лает.
Собаку я издали приметил, а оленя — нет как нет. Подбежал я ближе, свернул в сторону. Да вот он! В болото забрался. Ноги расставил, голову к земле опустил и рога острые выставил — к бою готовится. Того и гляди, на Ерика бросится.
Вскидываю двустволку к плечу — трах-трах! — прямо на бегу стреляю.
Разбойник медленно опустился на колени и как подкошенный грохнулся в болото. Ох и намаялся я, пока его из трясины вытащил.
А рога? Это те самые, что в комнате прямо над дверью висят.
Долго после этого у нас на Остром пике не показывались такие разбойники.
7. Олень в шапочке
— То, что я вам сейчас расскажу, пришлось мне видеть только раз в жизни, — так начал дядя Богдан свой последний рассказ об оленях. — Лет тридцать назад дело было.
Возился я однажды в своем садике. Вдруг бежит один из моих лесников, Кашка по фамилии, еле дух переводит, пот градом катится по лицу.
«Господин лесничий, господин лесничий!.. — заикается он. — Я оленя в шапке видел!»
«Да полно тебе глупости болтать! Черт рогатый тебе померещился, а не олень в шапке», — отвечаю, подсмеиваясь над перепуганным лесником. Ведь и вправду, слыханное ли дело — олень в шапке!
Кашка принялся уверять меня и божиться, что среди елового подроста видел оленя с какой-то тапкой вместо рогов на голове.
«Я сбегал следы посмотреть. А они большущие, величиной с коровьи», — немного отдышавшись, рассказал лесник.
Никак в моей голове не укладывалось, что на свете какой-то олень в шапке объявился. Но Кашка не любил зря языком трепать. А может, все-таки доля правды тут есть?
«Откуда такое чудовище к нам забрело?» — думаю.
Дело поздней осенью было, перед самым гоном, а в эту пору олени с места на место кочуют. Ну, и этот, если он только Кашке не померещился, должно быть, к нам откуда-то пожаловал. Ведь я все охотничье хозяйство знал как свои пять пальцев.
Немедля отправился я в контору. Спрашиваю, что с таким уродом делать. Он мне всех оленей перепортит!.. В конторе решили тут же облаву на оленя в шапке устроить.
Я стрелков привел, а Кашка загонщиков собрал. Отправились мы на то место, где это чудо лесник видел. Пришли туда еще до полудня.
Ветер дул в нашу сторону, и олень учуять нас не мог.
Расставил я стрелков, а лесник загонщиков отвел по местам. Сделать все надо было осторожно, бесшумно, чтобы добыча из западни не ускользнула.
Я выбрал себе место повыше ручья, где, по-моему, олень едва ли мог пройти. Пусть, думаю, господа из конторы постреляют.
Затрубил я в рог, и облава началась.
День был прекрасный, на небе ни облачка, солнце палило безжалостно.
Загонщики где-то впереди лесные заросли прочесывают. Я устроился под высоким буком, ружье к дереву прислонил, а сам на траве растянулся. Ведь олень все равно схода не придет.
С полчаса, должно быть, прошло. Вдруг слышу топот. Что такое? Приподнимаюсь на локте и смотрю в сторону ручья, откуда шум послышался. Никого нет. Только косуля с двумя козлятами через ручей перешла. Пробежали они — и снова тишина…
От скуки стал я смотреть на пеструю бабочку «павлиний глаз». Она села на камень поблизости, разложила крылышки, в солнечных лучах купалась. Прошло еще с полчаса.
«Должно быть, это чудище мы так и не увидим, — подумал я, теряя надежду. — Прошел где-нибудь стороной, пока мы сюда по горам карабкались».
Закурил я сигарету — ветер-то все еще на нас дул, сижу и все об этом необыкновенном олене думаю. Что же может быть у него на голове вместо рогов?
И тут слышу, где-то близко валежник хрустнул.
«Зверь немалый, должно быть», — думаю.
По звуку уже понял, что это только олень может быть, никто больше. Мертвая тишина.
Встал я бесшумно, ружье приготовил, прислонился к буку и жду. А треск все ближе.
Глаза у меня, того и гляди, из орбит выскочат, так бы чащу взглядом просверлил.
И вдруг, откуда ни возьмись, на звериной тропе показался сильный, высокий олень. Великан настоящий! И — вот так чудеса! — тот самый, олень в шапке! На голове у него и вправду что-то вроде шапочки!
Разглядывать его было уже некогда. Вскидываю ружье — только курок нажать осталось. А олень остановился за деревьями и по сторонам смотрит. Сердце у меня стучит, словно олень копытами. Я стою затаив дыхание…
Наконец тронулся с места необыкновенный олень и прямо в старый бор. И все озирается, видно, загонщиков учуял. Тут я его и уложил. Он рухнул на землю сразу, после первого выстрела.
Бегу я к нему, да и остальные охотники ждать не стали на своих номерах, когда выстрел заслышали.
«Вот великан!» — ахали все.
И в самом деле! По зубам судя да по впалому животу, оленю могло быть добрых пятнадцать лет.
Принялись мы тапочку его необычайную рассматривать. Это была, пожалуй, даже и не шапочка, как издали казалось. Вместо рогов выросли у оленя какие-то тарелочки. Они спускались почти на глаза. По краям вроде кружевные и будто перламутром отливают. И впрямь, случай необыкновенный, ну просто небывалый!
— Но как же так, дядя Богдан, вместо рогов тарелочки какие-то? — умирая от любопытства, спрашиваю я.
— Дело так, должно быть, получилось: видно, драчун страшный этот олень был. Когда рога сбросил, налетел, наверное, головой на что-нибудь очень твердое да и повредил то место, откуда рога растут. Знаете, такие шишки на голове… Вот настоящие рога больше расти и не стали, а только такое чудо.
Я кивнул головой — понятно, мол.
А дядя Богдан кончил свой рассказ так:
— Обрадовался я своей удивительной добыче. Больше всего меня трофей мой радовал — эти самые тарелочки. Повешу их, думаю, в комнате, вот глазеть люди будут! Но зря я размечтался. Управляющий ко мне пристал: вы еще такого встретите. Вы, мол, молоды, да то, да это… А в те времена, если господа заберут что себе в голову, так уж…
Дядя Богдан только рукой махнул, словно отгонял от себя воспоминания о старых временах…
— С той поры напрасно я ищу такой трофей для своей коллекции. Ведь олень в шапочке не каждый день встречается.
8. Зверь, который ни с кем делиться не хотел
— А теперь об этих рысях, дядя Богдан! — пристал я, стоя у шкафа, на котором лежали рядком девять рысьих черепов.
Дядя Богдан смотрит на черепа, потирает рукой подбородок — раздумывает, очевидно. Потом берет череп с пометкой; «1951 год».
— Это самый интересный случай. — И дядя Богдан стучит по белой кости. — О нем я вам и расскажу.
Старый, продавленный диван скрипнул, я придвинул к нему ближайший стул. И дядя Богдан начал свой рассказ:
— Однажды обходил я охотничье хозяйство и дошел до самых Шудовых выгонов. Тамошние крестьяне пасут здесь скотину все лето. Только я появился, как пастухи кричат мне что-то и к себе манят.
«Что вам, ребята, надо?» — спрашиваю.
«Дядя Богдан! — закричали они наперебой. — На этом холмике мы дохлую лису нашли!»
Мало ли отчего лиса околеть может. Поэтому я только рукой махнул. Меньше одним разбойником на участке, только и всего. Лишь спросил у мальчишек, что они с ней сделали.
«А чего с нею делать? — скалятся озорники. — Бросили там, где лежала, ведь в ней уже черви завелись».
Обо всем этом я тотчас же позабыл, но через несколько дней пастухи сказали мне, что снова дохлую лису нашли.
«Вон там, в ярочке лежит», — указали они на лощину.
Тут уж я призадумался: отчего это лисы вдруг дохнуть стали?
«Покажите-ка мне ее!» — попросил я ребятишек. Они охотно отвели меня к ручью.
Это была давно околевшая старая лиса.
