Борис Раевский - По следам М.Р.
— Но, но! Ты не очень! Молод больно! Небось когда я с немцами воевал, ты еще из обезьяны в человека произойти не сумел, под столом на карачках путешествовал. Это, поди, в сорок втором снято?
Витя, вспомнив записи Яна Яныча, немедленно выдал точную справку:
— Восемнадцатого августа сорок второго года.
— Вот, вот и майор так говорил. Спрашивал, помню ли это дело? Давеча позвонил мне: придут, мол, к тебе ребята, так ты им расскажи. Но только, что положено… — Кубарев нахмурился. — Который раз талдычит…
Витя, приготовивший блокнот и карандаш, недоуменно засопел: что-то не очень понятно.
Но дальше пошло интереснее. По словам Василия Дмитриевича, тем летом у дивизионных разведчиков работы было по горло. Почти каждую ночь приходилось выползать в «нейтралку» — между нашими и немецкими окопами — то за «языком», то саперов прикрывать, то еще по какому делу. Посылали поотделенно: человек пять-шесть. И вдруг приказ: наблюдать за немецкой передовой и, если там начнется какая-нибудь суматоха, всей роте быть готовой к броску. Сигнал для броска — две красные ракеты в сторону бывшей мельницы.
Василий Дмитриевич увлекся. На замасленном клочке бумаги он вывел волнистую полосу — нашу передовую. Она шла по северному скату небольшой лощины. Там, под прикрытием развалин двух домов, тянулась траншея, сползая к засохшей речке, где чернела разбитая мельница. А по другую сторону лощины, за тремя рядами проволоки и минными полями, в подвале бывшей школы, в землянках и в окопах засели немцы.
— Был я там в запрошлое лето, — усмехнулся Кубарев. — Школа вовсе новая, домов понатыкали уйму, а от мельницы — ни следа. Кому она нужна? Лощинка-то ерундовая: курице две минуты ходу. А когда на пузе ползешь — вроде конца-краю нет.
Но в ту ночь, о которой рассказывал Василий Дмитриевич, ползти не пришлось. Рота до утра не смыкала глаз, все были наготове, но обошлось само собой.
— Проторчали мы, значит, до утра, пока отбой не дали. Ну, а тут фотограф — собрал в кучу тех, кто поближе, и давай своей пушкой щелкать. Обещал со связными снимок прислать, да где уж! Вишь, через сколько лет повидать довелось.
Витя, торопливо строчивший в блокноте, остановился и потряс онемевшей рукой.
— А почему задание считалось особым?
— Ты о чем? — удивился Кубарев.
— Так снимок же называется… «После особого задания»…
— Может, для кого и особое, а для нас в привычку. Я же говорю, — почитай, каждую ночь лазали. Вот ежели другие… Только то не нашего ума дело…
Кубарев вдруг умолк. Сидел он теперь прямо, лицо стало таким каменным, словно Кубарев приготовился фотографироваться.
Потом, насупившись, он спросил:
— А зачем вы, парни, все это затеяли?
На этот раз удивился Генька:
— Зачем? Как зачем?
Глаза у Кубарева были какие-то странные. Он что-то хотел сказать, но тут в коридоре послышался визгливый голос:
— Василья моего не видели? И куда он, ирод, подевался?!
— Ну, парни! — засуетился Кубарев. — Сыпьте отсюда. И чего ей понадобилось, господи прости?!
…Ребята вышли из широких ворот манежа на осенний желто-зеленый бульвар. Долго шли молча. Потом Витя хмуро сказал:
— Да, ни черта!
— Опять ноешь?
И Генька со злости так пнул ногой лежащую возле урны консервную банку, что она, звеня и дребезжа, поскакала по улице.
Глава VIII
ПЛОХО БЕЗ ФИЛИМОНЫЧА
«Прелестно, — думал Генька. — Великолепно. Вот так… Уперлись в стену лбом. И все… Хорош звеньевой! Здорово он ведет свое звено вперед, к новым победам!»
С Филимонычем бы посоветоваться… Но… До конца месяца осталось еще почти две недели.
И вдруг!..
Идея! Такая простая! Такая чудесная! Впрочем, известно — все гениальное просто.
Радио! Немедленно передать по радио просьбу. Вернее, не просьбу, а обращение:
«Граждане! Всех, кто знает хоть что-нибудь о немецкой пушке «Большая Берта» и, главное, — почему она не стреляла по Ленинграду, убедительно просят сообщить об этом по телефону…» — ну, и номер телефона. Свой или Олин.
Это обращение передавать дней десять подряд.
Конечно, в громадном Ленинграде отыщется хоть один человек, знающий, в чем заковыка с этой «Бертой». И все! Полный порядок!
Генька так обрадовался, что разбежался, подпрыгнул и достал рукой лампочку. Он всегда на радостях прыгал до лампочки.
Честно говоря, у Геньки была еще одна причина для радости… И, пожалуй, немаловажная. Генька, конечно, никому не признался бы, но…
Оля… Уже не раз, сидя на уроке или шагая из школы, Генька думал: а вот здорово бы… Выкинуть что-нибудь такое — остроумное, сногсшибательное, чтоб Оля сразу убедилась… И у него шарики крутятся, пусть Витя со своим «четким логическим» не задается!
Генька представлял себе, как Оля, широко открыв и без того огромные глаза, подойдет и скажет:
— Ой, Генька, какой же ты молодец! Я даже не ожидала!..
Или наоборот. Лучше наоборот. Она скажет:
— Ой, Генька, какой же ты молодец! Я всегда это знала!..
И великолепная коса будет чуть колыхаться на груди…
В тот же день, под вечер, Генька помчался в Дом радио. Возле служебного телефона висел список номеров.
Собравшись с духом, Генька набрал тридцать седьмой.
— Да, — прогудел в трубке низкий мужской голос.
— Мне главного, — сказал Генька. — Самого главного…
— Самого-самого? — трубка усмехнулась. — Ты не туда попал, мальчик. Звони один — двадцать шесть… — что-то щелкнуло, и в трубке послышались частые гудки.
«Вот так ария Хозе!» — Генька чуть не выругался.
Прошло несколько минут, пока он вновь собрался с духом и опять набрал тридцать седьмой.
— Я же тебе сказал, мальчик?! — «главный» уже сердился. — Звони в детское вещание…
— Дяденька! — завопил Генька, больше всего боясь, что тот опять положит трубку, так и не выслушав его. — У меня очень важное! Очень срочное! Государственное дело!.. Мне — не в детский! Мне — к вам!
— Гм… — трубка на минуту замолчала. — Как фамилия? Башмаков? Хорошо, закажу пропуск…
Вскоре Генька уже входил в кабинет «главного». Это был рослый, толстый мужчина.
— Ну, — сказал «главный». — Выкладывай. Какие у тебя государственные дела? Только — в темпе.
Генька торопливо рассказал ему о «Большой Берте». Он заранее аккуратно написал обращение «Ко всем ленинградцам» и теперь положил бумажку «главному» на стол.
— Роскошно! — сказал «главный». Прищурился и внимательно оглядел Геньку.
У «главного» была странная привычка: разговаривая, он все время мял, тискал, поглаживал, ощупывал свой подбородок.
«Если он каждый день так, — подумал Генька, — подбородку не поздоровится…»
— Роскошно! — повторил «главный» и тихонько засвистел себе под нос.
Генька сразу узнал песенку из «Укротительницы тигров».
«Несолидный какой-то «главный», — подумал Генька. — А мотивчик, между прочим, врет…»
«Главный» вдруг оборвал свист.
— Недавно, понимаешь, у одного гражданина украли «Волгу», — сказал «главный». — Так этот товарищ приходил к нам, просил передать сообщение:
«Граждане! Кто знает что-либо об автомашине «Волга», синего цвета, которую угнали прошлой ночью с улицы Марата, прошу сообщить» и так далее.
А вчера приплелась старушка: у нее песик пропал.
Любимый песик. Тоже просила передать в эфир. «Граждане, кто знает что-либо…»
Генька насупился.
— Но у меня же не песик, — пробормотал он. — У меня государственное…
— Ты не куксись, парень! — сказал «главный» и опять стал мять и корежить подбородок. — Пойми. В Ленинграде три миллиона жителей. Даже с гаком. И каждый день — сотни всяких историй, загадок. Если все в эфир выплескивать… — «главный» развел руками.
На столе у него зазвонили сразу два телефона.
— Пропуск давай, — сказал «главный» и взял трубку.
Он говорил по телефону и одновременно подписывал Генькин пропуск.
— Шагай, следопыт, — сказал он, зажав трубку ладонью. — А насчет «Большой Берты» — интересно. В самом деле: почему она не стреляла?
* * *
Больше новых идей у Геньки не появлялось.
Все сейчас раздражало его. И особенно — Витя. Ходит по школе вялый какой-то, полусонный.
— Эй! — сказал ему Генька. — Проснись!
Только плечами пожал.
Вот именно! Когда нужно изо всех сил шевелить извилинами, он только плечами дергает. Работничек!
— Экзема несчастная! — в сердцах пробормотал Генька.
Недавно он был в кожном диспансере (на шее вскочил какой-то волдырь), и там на стенах висели очень выразительные плакатики про кожные болезни. С того дня Генька, когда совсем уж невтерпеж делалось, выражался диковинно: «Лишай! Экзема! Фурункул!»
