Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало
Алешка топал вдоль заводского забора, разбрызгивая талый снег. Зима никак не становилась, все время то холодало, то теплело. Фонари вдоль улицы горели, как бусины. Трамвай отчаянно визжал на повороте. Дунул мокрый ветер, брызнул дождем. Руки у Алешки стыли, он замахал ими, как мельница, и вдруг запел громко: «Шли лихие эскадроны…»
— Лопухов, да это ты? Или не ты?.. Ай, батюшки, никак, выпивши?
Уборщица из их общежития, на которую Алешка чуть не налетел, шарахнулась от него в сторону и тотчас вцепилась в плечо.
— Что вы, тетя Маруся, я просто…
— Здрасте-пожалте, племянничек! Ну-ка, дыхни. Дыхни, говорят! Нет, вроде тверезый. А то б распатронила, даром что из общежития на квартиру утек.
— Я, тетя Маруся, вернусь.
— А уж Федосеев твой кралю себе отхватил, чисто веточка вишневая! Быть ей у нас активисткой, помяни мое слово! Нынче баб подбила в кооперации кроликов покупать, хозяевать теперь учит. Зашел бы хоть, поглядел…
— А я к ним и иду! — гаркнул Алешка, одним махом перепрыгивая лужу и сворачивая в переулок к бывшему своему общежитию.
Он знал: ребята мехцеха отхлопотали у коменданта разрешение, пока завод выделит Ваське с Найле, как молодоженам, самостоятельную комнату, перегородить их общую. И как раз сегодня собирались городить. Надо было помочь, ну и, конечно, поделиться своей радостью.
Как обычно по вечерам, общежитие походило на громадный гудящий улей. Хлопали бесконечные двери, гоняли по коридору приведенные из детского сада ребятишки, журчала и плескалась в умывальной вода. На кухне особенно часто и бойко перестукивали ножи.
Мимоходом Алешка заглянул туда. Необычайное его поразило зрелище…
У выстроившихся вдоль стен столиков дружно колдовали над чем-то розовым с десяток старух. А посредине, как полководец, держа на весу такое же розовое, командовала Найле. Над головой у нее покачивался от кухонного жара плакат: задорная дивчина в красной кофточке и подпись: «Домашние хозяйки, ломайте заплесневелый быт!»
— Кролика надо разделывать так, — четко и ясно говорила Найле, поворачиваясь поочередно к каждой старухе. — Самая нежная у него часть — грудка. Ее тушат в сметане с добавлением перца и лаврового листа… Ой, Леша, это же вы! — заметила она вдруг стоящего с вытаращенными глазами Алешку. — Проходите к Василию Федоровичу, я скоро освобожусь…
Алешка не выдержал, прыснул в кулак. И, трясясь от смеха, заспешил в конец коридора, к своей старой комнате. Оттуда слышался уже не дробный стук ножей: удары топора, молотков, пронзительный визг. Алешка вошел в дверь и свистнул.
Знакомая, с круглой высокой печкой и рядами коек комната превратилась в столярную мастерскую. Койки были сдвинуты к стене и прикрыты газетами, тумбочки тоже. Там, где раньше висела ситцевая занавеска, возвышались брусья-стойки. Два парня молотили по ним, крепя к полу. Два других старательно распиливали визжащей пилой доску. Кто-то разводил в жестянке, грея на углях печки, столярный клей, кто-то тесал топором стойку… Сам Васька с довольным и деловым лицом, зажав зубами гвозди, ползал на карачках по полу, мудруя над фанерным листом.
— Здорово, друзья! — крикнул Алешка. — Меня начцеха вызвал, потому и запоздал. Показывайте, чего делать? Понимаете, какая штука: на рабфак посылают…
— Вот оно что! Неплохо… А мы знали, нарочно тебе до срока не говорили! — загудело в ответ. — Валяй, раздевайся, комендант к десяти перегородку принимать зайдет…
Алешка сбросил куртку, ушанку и включился в общую работу.
Час спустя самодеятельному коллективу плотников был дан сигнал на перерыв. Просигналила о нем Найле. Вместе с ней и одной из старух в комнату вплыл изумительный щекочущий аромат чего-то жареного, домашнего. Найле внесла шипящий противень, ее спутница — большую сковороду с румяной картошкой. Что шипело на противне, обложенное зеленью и кореньями, ребята недолго разглядывали. Живехонько расселись как попало на опрокинутые табуретки, доски, прямо на пол. По-доставали из тумбочек миски, вилки, ножи…
Найле и ее помощница оделяли крольчатиной всех строго поровну. Комната наполнилась теперь хрустом, довольным причмокиванием, смачными возгласами. И это продолжалось до тех пор, пока не обглодали все до косточки!
Перегородка была готова. Комендант принял ее и ушел. От гордо белевшей новенькой дощатой двери терпко пахло смолой.
Васька, Найле и Алешка сидели втроем на расставленной по свежевымытому полу койке. Вторая койка была еще сложена. За перегородкой притихло; видно, все разбрелись по общежитию кто куда. Незавешенное, тоже чисто вымытое оконное стекло светилось и блестело то ли от заводских вспышек, то ли от всходившей луны. Вася неумело и крепко держал Найле за руку.
— Вы, Леша, теперь к нам чаще приходите, — говорила она.
— Ну да, будет у него с рабфаком время по гостям бегать! — пробасил Васька.
— Нет, я все равно приду.
Алешка встал, подошел к окну. От него по полу стелился косо срезанный желтый квадрат.
— Ты чего это вроде загрустил? — спросил Васька.
— Нет, я не загрустил. Я знаешь о чем думаю? — Алешка приложился лбом к прохладному стеклу. — Отчего это все так получается? Вот росли мы вместе, одинаково, да? А сейчас у каждого свое. Ты встретил Найле, у тебя по-другому пошло. Личное, конечно… Я на рабфак иду. Динка все ищет чего-то, на фабрике не ужилась. Ленка? Не поймешь, какая у нее жизнь… Что это, судьба? Нет! Нету никакой судьбы! Собственная воля? Нет. Что ж тогда? Я считаю, за-ко-но-мерность!..
— Развел философию! — засмеялся Васька. — Тебе бы с Динкой потолковать, она на этот счет горазда.
— Да. — Алешка повернулся от окна. — Найле, скажи, а Динка… она к этим… Стахеевым, ну, в общем, к Ленке, пока ты там жила, часто приходила?
— Нет. — Найле подняла к нему правдивое лицо. — Мало приходила. Не по душе ей у них, так и Еленочке говорила.
— А… Ленка? С кем же она? Ведь Стахеевы старики! Скучно же с ними. Ходили к ней кто помоложе? Ребята, подруги?
— Нет, Леша. Только один к ней ходил, знаете вы кто… — Найле смутилась. — Его Ольга Веньяминовна приваживала.
— А она сама как? — Алешка снова смотрел не отрываясь в озаренную вспышками темноту. — Нравилось ей это?
— Я, Леша, обманывать вас не могу, — грустно и виновато ответила Найле.
ПОДВАЛ ЗА МОСКВОЙ-РЕКОЙО том, что Всеволод вернулся из командировки, Лене сообщили две болтливые, кокетливые копировщицы.
Она сидела на своем высоком, обитом клеенкой табурете и старательно водила рейсфедером по голубой кальке. А когда Всеволод вошел в чертежную в необыкновенном полосатом джемпере, посадила на чертеж большую жирную кляксу. Стук арифмометра из конструкторской, шелест ватмана, запах восковки, пляшущие снежинки за окном — все вдруг стало другим… Всеволод издали помахал Лене рукой, улыбнулся. Соседки-копировщицы дружно пронзили завистливым взглядом ее и злорадным — кляксу.
Во время перерыва Всеволод отыскал Лену в очереди за чаем. Сжимая локоть, отвел в сторону. Усатая блондинка, ее учительница по черчению, заметив все, жеманно продекламировала:
Ты не его в нем видишь совершенства,
И не собой тебя пленить он мог…
Лена разозлилась, а Всеволод, как на пустое место — он умел делать это, — посмотрел на блондинку и сказал:
— Леночка, бесконечно рад видеть вас. Я был в гнуснейшем месте. Камвольная фабричонка под Костромой, пыль, вонь и ржавые трубы, представляете? Сегодня я не отпущу вас никуда, мы пойдем развлечься. Согласны?
— Согласна, — громко, в пику блондинке, сказала Лена.
Большой дом в Замоскворечье, куда сразу после работы привел ее Всеволод, был ярко освещен. Минуя подъезд, они прошли двором, спустились в подвал и постучали в обитую рваным войлоком дверь.
— Куда это мы? — удивилась Лена.
— В бывшую дворницкую, где живут теперь бывшие бельэтажники. Социальное перемещение, ничего не попишешь!
Открыли дверь, завешенную пыльным ковром, и очутились в прихожей, заставленной старинными вещами. Овальное трюмо с треснутым зеркалом, резной ларь, шаткий столик в виде боба… В прихожей никого не было. Всеволод повесил пальто на сломанные оленьи рога, провел Лену в комнату. Она была тоже заставлена: широченная тахта со множеством мятых подушек, рояль, дубовый стол и высокая лампа под платком с черными розами.
— Севочка, вы? Один?.. С дамой? — пропел из соседней двери низкий женский голос.
И нарядная, как-то странно одетая, большая черноволосая девушка появилась перед Леной. На ней было очень короткое платье с косым вырезом и кусок кисеи на плечах.
— Это же персик, совершенный персик! Севочка, вы преступник, что до сих пор не приводили ее… — Она рассматривала Лену с головы до ног без улыбки. — Прелесть. Но требует доработки.
