Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша
Они брели по дороге, развлекаясь игрой теней, но вдруг позади эстрады Ольга остановилась.
— А ведь я совсем не удачлива, Жоли. С тех пор как я вернулась из Ши?офока, я каждый день ходила вокруг скамьи, где тебя укусила Кристи. Уже неделя… наверняка.
— Ты была в Шиофоке?
— В Шиофоке я думала непрерывно о том… — Она оборвала фразу.
Жолт упрямо молчал. Ольга тихонько засмеялась:
— А папочка в доме отдыха следил за мною в бинокль.
— Я так и знал, что у него есть бинокль.
— Раньше я папу очень любила. Целыми часами дожидалась его на площади Се?на. Я его и теперь люблю, но уже не так сильно.
Это была тема, которую Жолт ненавидел всей душой. Он считал, что часовщик с его подзорной трубой — случай весьма примитивный. Но Ольга, к сожалению, не мальчишка, она даже не представляет, как разделаться с этой трубой. На миг Жолт прислушался к себе: что у него там внутри — там было спокойно. Ольга поглядывала на него украдкой с непривычно смущенной улыбкой.
— А Чаба как… испарился? — рискнул спросить Жолт.
— Тебе это интересно? Я больше с ним не дружу.
— Хм!..
— Ну ладно. Он не дружит со мной. Разве это имеет значение?
— Понятно.
Жолт поджал губы. Он жалел, что задал этот вопрос, задел ее больное место, к тому же умышленно, и тогда вдруг вынырнула другая глупая боль, теперь уже его собственная. Он тяжело вздохнул.
— Скоро я пойду в школу. Надоело шататься без дела.
Ольга подняла на него глаза, в вечернем тумане они казались непроглядно черными.
— Когда ты один, — продолжал Жолт, — толку от тебя мало.
— Послушай, Жолт! Ведь ты здоров уже, правда? Ну, скажи, ты выздоровел уже или нет?
В голосе Ольги Жолт слышал искреннюю тревогу. Он был тронут до глубины души.
— Не знаю, — ответил он.
— Как ты можешь не знать, Жоли?
— Амбруш считает, что я на верном пути.
— Амбруш?
— Врач. У которого я лечусь. Но смешнее всего, что излечит меня не он.
— А кто?
— Я сам.
Какое-то время Ольга робко молчала, так как явно не поняла сущности его слов. Она думала, что дело в каких-то речевых упражнениях, и потому спросила с непривычной робостью, не может ли она ему как-то помочь.
Он покачал головой, хотя знал, что этот отрицательный жест чистая ложь. Но он скорее бы навсегда онемел, чем принял бы от кого-нибудь помощь из жалости. Жалость Ольги! Нет! Никогда!
Но, не желая объяснять эти чувства, он сразу сказал:
— Дело вовсе не в этом. Я прощелкаю тебе сколько хочешь слов без единой запинки и остановки. А ну, попробуй за мной повторить:
За дровами на дворе трава
За дворами на траве дрова.
Ольга принялась повторять, но путалась и сбивалась, и они оба над этим смеялись. Потом они обнаружили, что сумерки кончились и наступил вечер. Ольга заспешила домой. После этого на углу улицы Чабы они еще добрых полчаса говорили без умолку. В Шиофоке, рассказывала Ольга, она как-то села верхом на козу. У козы был такой твердый, прямо каменный позвоночник, что несколько недель у нее, Ольги, не проходили синяки. Жолт, держа ее за руки, признался, что никогда не сидел верхом на козе, зато в Надьма?роше сделал попытку сесть на муракёзского жеребца. Но коварный жеребец схватил зубами его рукав и оторвал от рубашки. Иными словами, лошади тоже кусаются. А вчера, на лету подхватила Ольга, в продовольственном магазине она хотела погладить совсем крохотного ребенка, но мать отчаянно закричала, что он кусается. Жолт тут же рассказал о четырехлетнем мальчугане, разговор с которым передавался по радио. Когда корреспондент, знакомый Жолта, на секунду отвернулся, малыш запихнул себе в рот микрофон. Потом Жолт рассказал, как он ворует иногда черешню в саду на склоне холма. Ольга скороговоркой сообщила, что в день рождения ей подарили зонтик от солнца и что Жолт непременно должен его посмотреть. Снова напомнив, что ей надо спешить, она все же спросила, принимает ли он лекарства, и, получив утвердительный ответ, удивилась, откуда лекарству известно, в каком месте и что болит. На прощание они торопливо поцеловались и разошлись.
Расставшись с Ольгой, Жолт повернул к горам. И подумал, что с лета почему-то страшится тьмы. Как давно прошло лето! Они шли с Зебулоном по Хе?дьалской дороге, пес бежал рядом и поминутно с удивлением оборачивался назад, потому что хотел домой. Но Жолт, не оглядываясь, мчался вперед. Он задыхался, и грудь его распирала новая, совсем незнакомая радость.
Зебулон внезапно исчез, и тут же послышался подозрительный шум.
— Назад! Ты гоняешь кур? Может, ты спятил? — спросил его Жолт.
Зебулон, запросив прощения, завилял хвостом, а Жолт прибавил шагу: в саду кто-то ругался.
Жолт шел торопливо, но через некоторое время устало прислонился к дереву. Зебулон дрожал от холода.
— Я и представить себе не мог, что на свете бывает такое, — говорил Жолт, глядя перед собой и счастливо улыбаясь.
Владевшее им с утра ощущение, что он похож на подопытную букашку, осталось в такой неизмеримой дали, словно это касалось не его, а другого, постороннего человека.
На красном циферблате своих часов он с великим трудом разглядел стрелки. Было десять часов.
*Незадолго до десяти Тибор ворвался в кабинет Керекеша.
— Где мальчик? — спросил он.
Из-за лампы, похожей на пушку, Керекеш грозно взглянул на брата. Но взгляд должного эффекта не произвел: старик ничего не замечал и лишь пытался что-нибудь разузнать.
— Я не имею ни малейшего представления, — продолжал Тибор торжественно, — где сейчас находится мальчик.
Магда, расчесывавшая красной гребенкой искрящиеся от влаги русые волосы Беаты, молча взглянула на мужа.
«У кого из нас есть представление?» — спросил сердитый взгляд Керекеша.
«Ни у кого», — терпеливо ответил взгляд Магды, не терявшей надежды, что Жолт сию минуту заявится, выпалит какую-нибудь свою дурацкую шуточку и Керекеш усталой улыбкой сотрет со своего лица гнев. Потому что мальчика надо обязательно щадить.
— Я уже догадался, что вам это неизвестно. Никто не знает, где шатается мальчик. Дрова в подвале складывал я один, и у меня разломило поясницу. Стал искать Жолта, его нигде нет. А стемнело уже изрядно. Да, изрядно. Тамаш, заявляю тебе, что такое положение ненормально. Помнишь, что было в прошлом году? Мальчик пришел домой пьяным!
— Я приготовила тебе югурт, Тибор, — сказала Магда, стремясь направить разговор в другое русло.
— Прекрасно, — коротко отозвался старик. — Но куда девался мальчик?
— Я думаю, on идет по следу, — беспокойно вертясь, подала вдруг голос Беата.
Керекеш, жалея девочку, заставил себя улыбнуться. Магда протянула руку за феном с таким озабоченным видом, словно сейчас это было самое важное дело на свете.
— Ночью? По следу? — сердито прошипел Тибор. — По чьему ж это следу, позвольте узнать? В одиночку никто по следу не ходит.
— Постой, я вспомнила: Жолт звал с собой Дани, — сказала Беата.
Керекеш со слабой надеждой слушал их диалог, но не унизился до расспросов Беаты. Девочка явно лгала. «Это мне напевает синичка», — раскрыл он быстро немудреную тайну.
— Тебе изменила память, девочка! — воинственно затоптался Тибор. — Как раз вчера я и мать Дани обменялись между собой мнениями. Да, по-моему, это было вчера.
— А сегодня совсем не вчера! — стараясь запутать старика, воскликнула с загоревшимися глазами Беата.
Но Тибор был в боевом настроении.
— Это я знаю прекрасно, милая. Сегодня же воскресенье.
— Да, конечно…
— При чем же тут «да, конечно»? Я ведь говорю о другом.
— Дядя Тиби, послушай! В воскресенье у Зебулона экзамен.
— В воскресенье? — неуверенно спросил Тибор, потому что с временем он был в неладах постоянно.
— Конечно. В будущее воскресенье.
Вот тут-то Беата и просчиталась — Тибор снова попал в колею верного времени. По лицу его разбежались хмурые морщины, и он обратился к Керекешу:
— Тамаш, не верь, что в такой поздний час Дани выпустят из дома на улицу. Вчера я разговаривал с его матерью, и должен тебе сказать, что Дани такой свободы не предоставляют…
— Разумеется, — сказал Керекеш, любуясь розово-белым личиком Беаты.
— В каком это смысле? — спросил Тибор.
— В каком я сказал.
— Тамаш, я удивлен. Мальчик бродит допоздна неизвестно где и вовсе не с Дани. Если бы с Дани, куда ни шло. Дани прекрасно воспитанный, совершенно нормальный мальчик…
Тишина. Магда включила фен. Беата следила за лицом Керекеша. Он пристально и задумчиво смотрел на светлый круг, который отбрасывала лампа. Беата, пожалуй, знала, о чем думал отец.
