Иосиф Ликстанов - Первое имя
— Как Калугин? — криво улыбнулся Паня. — И Калугину нужно лучше стараться, и Степану надо от Калугина не отставать… А Федьке ты ничего о траншее не говори, не надо, а то расстраивается, чудак!
— Я тоже так расстраиваюсь, и мама, и все…
— Хватит тебе ныть, без тебя тошно! — разозлился Паня.
Просвет
Вечером, сделав уроки, Паня включил репродуктор, чтобы прогнать тишину, стоявшую в доме, и с первых же слов, произнесенных диктором, понял, что передается статья о новых задачах машиностроителей. Железногорцы получили много заказов на оборудование для разных строек, всё больше требовалось хорошего металла.
Слушая эту статью, Паня задумался, и растаяли тысячи километров, лежавшие между Железногорском и Сталинградом, Куйбышевом… Нет, не извилистая, капризная Потеряйка шумела по ту сторону Крутого холма, а бескрайная Волга величественно катила свои воды. И сквозь Крутой холм, взрывая и ломая камень, рвались к мирным стройкам горняки, неся им металл Горы Железной.
Звонок телефона ворвался в дом.
— Пань, ура! — прокричал Вадик. — Папа сам позвонил мне из горного цеха и разрешил прийти на Крутой холм, когда кончится дождь, и принести ему справочник по горным машинам, потому что я уже исправил двойку и чуть не получил пятерку по истории, а все равно получил четверку. Я сейчас побегу, потому что дождь никогда не перестанет. Идем вместе, хорошо?
— Мне нельзя, дома никого нет… И сейчас смена моего батьки, а он запретил мне в гору соваться. Ты посмотри все на траншее, потом расскажешь.
— Всё, всё посмотрю! Ты знаешь, мама мне сегодня сказала, что долг «Четырнадцатого» почти совсем не растет.
— Так и меньше не становится… Ну, беги на холм.
Он едва успел положить трубку, как с улицы послышался голос Натальи. Выскочив на парадное крыльцо, Паня в полутьме увидел сестру и Степана Полукрюкова.
— Иди домой, Ната! — приказал Паня. — Ждешь тебя, ждешь… Весь вечер дома сижу, а мне в кино надо.
— Иду, иду!.. Видите, Степан Яковлевич, какой строгий у меня братик. — На прощанье она сказала Полукрюкову: — А математики вы не бойтесь. Скоро в техникуме начнутся консультации, и вам будет легче.
— Я ведь не жалуюсь, Наташа, но врать не стану: туго с ученьем. Сижу в аудитории, а голова на траншее. На два фронта поспевать приходится. Сказал я Григорию Васильевичу: «Не лучше ли мне ученье отложить, пока траншею не сдадим?», так он мне всыпал: «Только посмей техникум бросить! Мы тебе на парткоме строгий выговор с предупреждением запишем».
— И правильно сделают! — сказала Наталья. — А что слышно с вашим предложением?
— Ничего как будто… Колмогоров и Борисов одобряют…
Налетел порыв сырого ветра. Полукрюков попрощался с Натальей:
— Простите, что задержал вас разговорами, время отнял. У вас тоже ведь фронтов хватает…
Когда Наталья, шурша макинтошем, прошла в дом, Степан наклонился к Пане и вполголоса спросил:
— Трудно твоей сестрице, правда? И учится, и общественной работой в техникуме занимается, и домашним хозяйством… Ты проследи, Панёк, чтобы она не переутомлялась. Ты ведь ух какой строгий!
— Все равно не послушается, — ответил Паня. — Она говорит: «Всем трудно, и я не хуже других».
— Она лучше других, а не хуже! — поправил его Степан. — Верно говорю?
— А то нет! Наша Натка — боевая деваха!
— Деваха? — обиделся Степан. — Ты такие слова о ней не говори. Грубо это, некультурно.
Земля ушла из-под Паниных ног. Степан подбросил его к самому небу и затем так крепко прижал к своей груди, что косточки хрустнули.
— Не повредил я тебя? — испугался великан. — Иди домой и Наташе мой нижайший поклон передай. Запомни: нижайший, не иначе.
— Вы же с ней сейчас разговаривали.
— Все равно передай. Не трудное дело…
Громадная тень стала удаляться, и из темноты донеслась песня о друзьях-однополчанах.
— Степан Яковлевич тебе нижайший поклон с товарищеским приветом передает, — сказал Паня, войдя в столовую. — Чудной он! Сейчас с тобой разговаривал и опять, здравствуйте вам, нижайше кланяется.
— Ничего смешного нет, просто он вежливый человек, чего и тебе от всей души желаю, — мимоходом ответила Наталья, готовившая стол к чаю.
— Вежливый и танцевать в комбинезоне умеет, да? — подхватил Паня, обиженный этим замечанием. — Лучше бы он вообще не поклоны передавал, а работал как следует. Это из-за него у нашего бати на траншее такой большой долг, что никак не покроешь…
Он даже вздрогнул, когда Наталья крикнула:
— Дурак!
— Чего, чего? — спросил ошарашенный Паня. — Ты чего?
Никогда сестра не была такой, как в эту минуту: она сразу стала удивительно большой, лицо ее разгорелось, брови сдвинулись, а глаза потемнели, заблестели — хоть беги от гневного взгляда.
— Безголовый ты, бессовестный! — сказала Наталья, наступая на Паню. — Что ты болтаешь! Чего ты хочешь от нового человека на трудной работе, на известняках?.. Не понимаешь ты этого, да? Не понимаешь?
— Нет, понимаю! Прекрасно даже понимаю, почему ты… Полукрюкова защищаешь…
Теперь Наталья опомнилась, провела ладонью по щеке и проговорила тихо:
— Уходи!.. Если не уйдешь, я сама уйду, слышишь?
— Пожалуйста, мне уже давно нужно в кино.
Он выскочил в переднюю, надел пальто, потом выставил голову из передней в столовую, пропищал:
— Понимаю, все понимаю! «Пэ» — это Полукрюков, Полукрюков!.. — и с грохотом закрыл за собой входную дверь.
С Вадиком Паня столкнулся на площади Труда, когда вышел из кино Дворца культуры. Забавную фигуру представлял Вадик в слишком длинном непромокаемом плаще, с нахлобученным на голову необъятным капюшоном.
— Пань, мы с папой совсем помирились! — чуть не плясал он от радости. — Мы шин чай с вареньем, и папа сделал мне отчет о строительстве… Знаешь, Васька Марков все наврал. Папа говорит, что известняки уже кончаются, а как только они совсем кончатся, на «Четырнадцатом» поставят новый ковш. Работа пойдет веселая, и траншея сразу покроет долг.
— Какой новый ковш?
— Не трехкубовый, а четырехкубовый. Даже, может быть, больше. Папа мне не все рассказал, потому что его вызвали на траншею, и я тоже пошел. Ух, Панька, там очень трудно работать! Целых три бурильщика разбуривают валуны, перфораторы так и трещат… Ну, пока! Нужно еще повторить уроки. Теперь я часто буду бегать на Крутой холм.
Домой Паня вернулся вовсе не в том настроении, в каком ушел. Вести, принесенные Вадиком, обрадовали его. Уж инженер-то Колмогоров, конечно, знал положение дел на траншее лучше кого бы то ни было, и его уверенность передалась Пане. Зачем же он поссорился с Натальей? Ей было трудно в эти дни: она делала все, что нужно, по дому, даже белье стирала, а училась в техникуме, как всегда, отлично. Мать боялась, что «девочка вовсе замается», а он взял и обидел сестру…
Ему хотелось помириться с Натальей, но он не знал, как это сделать, не роняя своего достоинства, и поэтому явился в столовую нахмуренный.
— Садись ужинать, Паня, — ласково сказала Наталья, выйдя навстречу ему из «ребячьей» комнаты. — Кушай запеканку, потом выпьешь молока… знаешь с чем? С фруктовыми вафельками.
— Можно, — солидно ответил Паня.
— А я чаю хочу…
Сохраняя вполне независимый вид, Паня управился с запеканкой из макарон, принялся за молоко, взял из пакетика вафельку — любимое лакомство Натальи — и украдкой взглянул на сестру. Помешивая ложечкой в чашке, она ответила ему улыбкой, точно совсем забыла о недавней ссоре.
— Ната, что это Вадька говорит, будто на «Четырнадцатом» какой-то новый ковш поставят? — спросил Паня.
— Да… Это Степан Яковлевич предложил. — Наталья охотно рассказала: — Понимаешь, в Половчанске копают однородную глину, и ковши там больше, чем у нас на руднике. Наши трехкубовые ковши для твердых пород хороши, а на легких они непроизводительны. Степан Яковлевич предложил поставить на «Четырнадцатый» четырехкубовый ковш, как в Половчанске. За известняками начнется легкая наносная порода, и выработка на траншее сразу сильно поднимется. Ты всё понял?
— Так и надо сделать! — Паня, не кривя душой, добавил: — Умный этот Полукрюков, хорошо соображает, как на экзамене.
— Правда? — благодарно взглянула на него сестра. — Ох, скорее бы кончились эти проклятые известняки! До чего я на них зла, Паня, зубами готова их грызть… В Железногорске все волнуются, что траншея не поспеет к пуску домны Мирной, а я уверена, что Гора Железная не отстанет от металлургов, уверена, хоть режь меня!
— Ясно, батя не отстанет! — воскликнул Паня. — Помнишь, как батя взял обязательство срыть к празднику Рудную горку? Даже мама боялась, что он не успеет. Мы каждый день ходили смотреть, сколько еще ему горки осталось. Придем и смотрим, а батя разворачивается, батя разворачивается! И все сделал так, как обещал… Об этом в газетах писали… Непременно на траншею пойду, сам все посмотрю.
