Бьянка Питцорно - Удивительное путешествие Полисены Пороселло
«Вторая девочка?» – задумалась Полисена. Она почувствовала легкий укол ревности оттого, что Лукреция так быстро нашла ей замену. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Она объяснила еще в тот день, когда они встретились в лесу: нельзя бродить по свету в одиночку, со зверями. Ей не обойтись без еще одного актера-человека.
Пока отец вручал торговцу обещанное вознаграждение, Полисена отошла к окну и начала читать, заинтересованная больше всего намеком на «кое-какие новости». Но не могла даже предположить, какой сюрприз преподнесет ей это письмо.
Дорогая Полисена!
Знала бы ты, сколько всего мне надо тебе рассказать! Начну с того, что мое настоящее имя – не Лукреция Рамузио, а зовут меня по-другому, и когда ты прочтешь как, то разинешь рот от удивления.
Дело в том, что я вовсе не сирота, как думала всего лишь несколько месяцев назад, а мои родители вовсе не бедные крестьяне, могилу которых мы навещали на кладбище в Болотисе.
Все это я обнаружила совершенно случайно спустя два дня после моего «побега» из Камнелуна. Извини, что я ушла втихаря, не попрощавшись, и передай мои извинения также моей подруге Ипполите. Но тогда я была за тебя спокойна, так как вернула тебя живую и здоровую твоим родителям, и мне не хотелось мешать вашей семье, собравшейся вместе.
Как ты знаешь, у меня оставалось несколько Изабеллиных монет, и, чтобы не мучить животных, я заплатила извозчику, который должен был отвезти нас к Туманной Скале. По дороге, как это часто случается, мы с ним разговорились, и когда извозчик услышал, что меня зовут Рамузио и родилась я в Болотисе, то воскликнул:
– Послушай, дорогая, ты случайно не приемная дочь моего бедного кузена Эгберта?
– Да, моего отца звали Эгбертом, – говорю я, – а мою мать – Терезой. Но они меня не удочеряли, я им родная дочь!
– Тот, кто тебе это рассказал, знать не знает о случившемся, – хмыкнул извозчик. – Единственная родная дочь Эгберта, малютка, которую окрестили именем Лукреция Мария Элеонора Адалинда, умерла семимесячной, задохнувшись в подушке колыбели.
– Да нет, вы ошиблись, – говорю я. – Я и есть Лукреция Мария Элеонора Адалинда. И, как видите, я вовсе не умерла. Напротив, я выжила единственная из всех обитателей деревни. Это даже священник отметил в приходской книге.
– Наверное, священник имел в виду вторую, приемную, девочку, – настаивал извозчик. – Маленькая Лукреция Рамузио умерла, и ее похоронили. Если ты будешь в Болотисе, то найдешь ее могилу возле родительской.
Помнишь, Полисена, могилу, на которой было написано мое имя, и мы подумали, что так звали мою бабушку? Мы не разобрали даты. Она не была такой уж давней. Сделана она была всего лишь за три года до смерти Терезы и Эгберта Рамузио. За месяц до моего появления.
Я не хотела верить, но извозчик привез меня в Болотис, чтобы я сама во всем убедилась. (Разумеется, после всей этой истории мы уже не поехали к Туманной Скале, а отправились на поиски моих корней.) Он также обратил мое внимание на то, что в приходской книге было написано не «дочь», а «девочка» супругов Рамузио, которые опекали меня, но не удочерили по закону.
В общем, все было более менее так же, как с твоими родителями. Примерно месяц спустя после смерти их единственной дочери кто-то отдал им девочку-подкидыша, которую они назвали именем покойной дочки.
Разумеется, мне стало любопытно – а вдруг моя история похожа на твою? Но ведь первая Лукреция не исчезла без следа, как первая Полисена. Она умерла в своей колыбели, на глазах у матери. В этом нет никаких сомнений. Порывшись еще в приходской книге, которую мы тогда просмотрели в спешке, я сама обнаружила запись о ее смерти. Мало того, могильщик, предавший ее земле и высекший имя на надгробном камне, Евгений Бальзок, был дальним родственником ее родителей, который спасся от чумы и мог все это подтвердить.
Никто как ты меня не поймет, если скажу, что узнав, что я найденыш, я тут же начала фантазировать на тему своих родителей.
– На мне были какие-нибудь отличительные знаки? – спросила я у извозчика, вспоминая твою шкатулку, рыбку и все остальное.
– Понятия не имею, – ответил тот. – Я даже не знаю, где они тебя нашли – на обочине дороги или на пороге монастыря. Надо бы поинтересоваться у того, кто принес тебя в дом Рамузио.
Я боялась, что этот человек умер, как и все обитатели Болотиса. А оказалось, что это был знаешь кто? Единственный оставшийся в живых, Евгений Бальзок – могильщик, похоронивший когда-то Лукрецию номер один.
Разумеется, я не успокоилась, пока извозчик не проводил меня к этому Евгению, который жил в деревне между Болотисом и Особесом.
Евгений – старый чудак, он живет один и ни с кем не общается. Выходя из дома, он осматривается в панике, будто кого-то или чего-то боится. Несмотря на это, в деревне его все любят, хоть и считают чокнутым.
Когда извозчик объяснил ему, кто я такая, Евгений, задрожав, принялся рыдать. Потом пролепетал:
– Невозможно! Не верю, докажите мне.
А ведь это я явилась требовать от него доказательств!
К счастью, в этот момент я вспомнила о медальоне. Я всю жизнь была уверена, что на нем изображены Тереза и Эгберт Рамузио. Но, по-видимому, ошибалась. Он благополучно висел на шее вместе с другими подвесками. Я показала его Евгению, который сразу же его узнал.
– Но оправа была из золота и рубинов! – воскликнул он. – Кто-то сменил ее. А вот миниатюры – те же самые, что были у тебя на шее, когда я, услышав плач, вытащил гвозди из гробика…
Ты поняла, Полисена? Догадываешься, о чем речь?
– Я уехал на заработки в Маломир, – продолжал рассказывать Евгений, – так как эпидемия при дворе сулила неплохие деньги. Ежедневно хоронили по семь-восемь человек, и мы, могильщики, неустанно трудились. Однажды королевский педиатр послал за мной и передал мне закрытый гробик.
– Я слышал, ты откуда-то из Болотиса, – сказал он. – Этот маленький покойник – сын бельевщицы, умершей неделю назад, а она как раз из тех краев. Последней волей бедной матери было то, что если ее ребенок тоже умрет, чтобы его похоронили в родном краю.
Он дал мне денег и велел закопать маленький гроб на кладбище в Болотисе. Вы, небось, думаете, что я должен был догадаться – в этой просьбе что-то нечисто. Доктор даже не назвал имени бельевщицы, да и я не знал ни одной землячки, которая бы уехала работать в королевские гладильни. Но в те дни во дворце царила такая суматоха, что самые странные вещи казались абсолютно нормальными.
Я сел на коня, привязал гроб к седлу и тронулся в путь. К ночи я отъехал далеко от города, как вдруг услышал звуки, от которых кровь застыла в жилах: из маленького деревянного гроба послышался плач покойника. Он был слабым и тихим, как будто плакал бледный призрак.
Я мгновенно снял гроб с седла и при помощи ножа вырвал гвозди из крышки. И как раз вовремя, так как малыш, еще живой, мог задохнуться! Я поднял его, обхватил руками, энергично хлопнул по спине, и он закричал, позволяя войти в легкие чистому воздуху. Я растер ему заледеневшие ручонки и дал попить воды из фляжки, прикрепленной к седлу.
Ребенок был слишком хорошо одет для сына прислуги. Его платьице было из розовой парчи с маленькими жемчужинами. На шее у него висел золотой медальон в оправе из рубинов.
Представляешь, Полисена, в каком шоке я была от этих слов! Я уже начала кое о чем догадываться, когда Евгений говорил о странном поручении придворного педиатра. Но это могло быть обычным совпадением. Но когда речь зашла об одежке, расшитой жемчужинками… Можешь в такое поверить? Оно было всегда при мне, все эти годы, и я одевала в него Казильду каждый раз, как ставила салонную сценку… Старый мерзавец Жиральди, наверное, оторвал жемчужины на продажу, когда я была маленькая, а медальон обменял на латунный. Не знаю, в каком таком порыве щедрости он оставил мне миниатюры – настоящие портреты моих родителей в молодости. Но это были не Рамузио, а король с королевой.
Словом, на этом месте рассказа я уже в точности знала, кто я такая. Да, Полисена, в это трудно поверить. Но твоя подружка Лукреция никакая не дочь покойных крестьян и даже не найденыш, а самая что ни на есть принцесса, наследница престола, настоящая Изабелла, единственная родная дочь покойного короля Медарда и королевы!
Кстати, я не младше вас с Изабеллой, как мы всегда думали. Я ваша ровесница. Когда Жиральди прочел запись в приходской книге Болотиса, там уже было пятно, помнишь? Из-за него невозможно было прочесть дату, а сам он так плохо разбирался в детях, что дал мне всего два года, в то время как на самом деле мне стукнуло четыре.
