Леонид Пантелеев - Республика Шкид (сборник)
Обычно кончились уроки – все остаются по классам, на местах; сейчас же Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом – буйное отделение.
В классе четвертого отделения кутерьма.
– Мыть полы! – кричит Воробей, староста класса.
И эхом откликается:
– Мыть полы!
– Полы мыть! Кто?
В руках у Воробья алфавитный список класса.
– Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
– Не согласен!
– Буза!
– Я мыл в прошлый раз!
– К че-орту!
Скульба, пререкания, раздоры…
Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы – им в отпуск… Купец тотчас же «откупается», то есть находит себе заместителя.
– Кубышка!..
Пухленький Кубышка – Молотов – вырастает как из-под земли.
– Моешь пол?
– Сколько?
– Четвертка.
– На псул!
– А сколько?
– Фунт.
Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает.
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:
– Получи в придачу.
Янкель и Пантелеев бесятся.
– Да как же это?.. Ведь в отпуск… А лотерея-аллегри?
Джапаридзе – председатель лотерейной компании – решается:
– Черт с вами!.. Хряйте… Мы с Японцем осилим. Верно?
– Верно!
Лица Пантелеева и Янкеля расцветают.
– Лафа.
По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье – и в гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать казенное белье и получить пальто и шапки.
– В очередь! В очередь! Куда прете?
– Пошел ты!..
Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх – улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную.
Там властвуют Лимкор и Горбушка – гардеробный староста.
– Прими, Горбушенция.
Горбушка преисполнен достоинства.
– Подожди.
Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы.
– В халдейскую!
В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле.
– Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты.
Халдей внимательно просматривает «Летопись». Янкель и Пантелеев – во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет:
«Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года».
Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен.
– Дежурный, ключ!
И на улицу.
А Шкида начинает мыться.
Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю.
– Вымой пол.
– Что дашь?
– Хлеба дам.
– Сколько?
– Четвертку.
Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски «Ната Пинкертона» и «Антона Кречета». Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть.
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность.
Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье.
Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи поднимаются наверх.
Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для мытья.
– Вымойте Белый зал, – говорит она.
Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал.
Зал большой, страшно браться за него. По положению надо мыть тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не было блеска.
Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе.
– Начинай!
Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду. Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого.
– Готово.
Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь, осторожно пускает дым по стене.
Просидев срок, который нужен для хорошего мытья, идут в канцелярию.
– Дядя Саша, примите зал.
Сашкец идет в зал, близоруко, мельком осматривает пол и возвращается в «халдейскую».
Японец и Дзе идут в класс, растопляют печку и, греясь у яркого огня, болтают о лотерее-аллегри и ждут понедельника.… В сумраке октябрьского утра Ленька Пантелеев бежал из отпуска в Шкиду. Обутые в рваные «американские» ботинки ноги захлебывались грязью, хлопали по лужам, стучали на неровных плитах тротуаров.
На улицах закипала дневная жизнь, открывались витрины магазинов, и из лавок «Продукты питания» вырывался на улицу запах теплого ситного, кофе и еще чего-то неуловимого, вкусного.
Ленька бежал по улице, боясь опоздать в Шкиду. У Покровки в витрине ювелирного магазина попались часы. Ленька взглянул и похолодел. Пять минут одиннадцатого, а в Шкиду надо было поспеть к первому уроку, к десяти.
Он прибавил ходу и крепче сжал объемистый узел, наполненный вещами, предназначенными для лотереи-аллегри.
Были в нем: «Пошехонская старина» Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки.
– Начались уроки? – спросил Пантелеев, когда ему, запыхавшемуся и усталому, кухонный староста Цыган открыл дверь.
– Начались, – ответил Цыган.
– Давно?
– С полчаса.
«Влип, – подумал Пантелеев. – Какой еще урок, неизвестно… Если Сашкец или Витя, то гибель – пятый разряд!»
Боясь попасться на глаза Викниксору или Эланлюм, он, крадучись, пробрался к классу, прильнул ухом к замочной скважине и прислушался. Сердце его радостно запрыгало. Через дверную щель глухо доносились отрывистые реплики:
– Карамзин… Тысяча восемьсот третий год… Наталья, боярская дочь…
Ленька приоткрыл дверь и спросил:
– Можно?
– Пожалуйста, – ответил Асси, – войдите.
Он был единственный халдей, который называл шкидцев на «вы». Ленька вошел в класс. При виде его, несущего узел, класс загромыхал.
– Ай да налетчик!
– Браво!
– Ура!
Ленька прошел к своей парте, уселся, отдышался и стал развязывать узел. Тотчас же к нему подсели Японец и Джапаридзе.
– Ну, показывай.
Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи.
– А Янкель пришел? – спросил он.
– Нет еще, – ответил Японец, перелистывая «Пошехонскую старину».
Парту Пантелеева обступили Воробей, Горбушка и Кальмот.
– Ну, хряйте, хряйте, – прогнал их Ленька, – нечего глазеть. Тут профессиональная тайна.
Любопытные отошли. Ленька засунул вещи в ящик парты, отложив отдельно принесенные продукты: хлеб, сахар, кусок пирога и осьмушку махорки.
В это время в класс ворвался раскрасневшийся и вспотевший Янкель. В руках он нес огромный, перевязанный бечевкой пакет. Улигания встретила его еще более громким «ура».
Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул:
– Фу ты, я-то думал – у нас Гусь Лапчатый, а тут…
Асси, на минуту притихший, бубнил, спрятав голову в плечи:
– Карамзин – выразитель эпохи… Разбирая его произведения в хронологическом порядке, мы…Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из классной.
– Компания, сюда! – закричал Японец.
Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и, развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток, палитру красок и комплект «Нивы» за 1909 год. Притащил свои вещи к пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги, которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей.
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства, взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
Когда все вещи были собраны, Янкель предложил:
– Приступим к технической части. Надо составить каталог.
Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки:
...1. Первосортные беговые коньки «Джексон».
Вторым записали обмотки Дзе:
...2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца.
Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого «почти в натуральную величину»…
Дальше оценка вещей стала затруднительна.
Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с циферблатом, но без механизма.
– Идея, – сказал Японец. – Пиши: «Изящные часы-будильник „ohne Mechanismus”».
– Это что значит? – спросил Дзе. – Уж больно звучно.
– Это значит, что часы без механизма… А ребята не поймут – подумают, что фирма «Оне Механизмус».
Потом записали «Полный комплект журнала «Нива» за 1909 год в роскошном коленкоровом переплете», ломаный десертный ножик под громким названием «дамасский кинжал вороненой стали», зажигалку и «Пошехонскую старину».
Затем стали записывать мелочь – статуэтки, карандаши, вставочки. Под конец пустили бумагу:
