Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан
Витя сидел с отцом за миской горячего, попахивающего дымком супа, когда в шалаш протиснулся коренастый паренек с огненно-красным чубом.
— Кто тут у вас? — деловито осведомился он. Витя вгляделся в паренька, бросил ложку и, сорвавшись с места, кинулся к нему. — Васька!
— Витька! Ты как сюда попал?
— Ну вот и нашел приятеля! — торжествовал устроивший эту встречу партизан. — Магарыч, магарыч с обоих!
Но Витя ни на кого уже не обращал внимания. Они вышли с Васей Марковым из шалаша, сели на усыпанную палым листом землю и начали бесконечный разговор. Витя рассказал о знакомых ребятах, об арестах в городе, о листовках, о том, почему пришлось им с отцом уйти в лес. Вася, перебивая его, говорил о своем отряде, о своем друге — командире минеров, о том, что он научился устанавливать мины и, может быть, скоро пойдет на операцию. Витя узнал, что они с отцом находятся в одной из бригад Восточного соединения партизан. Командует бригадой «дядя Саша» — боевой, строгий, но справедливый.
Через какие-нибудь полчаса Витя был посвящен во все тонкости партизанского быта, знал все правила и порядки лагерной походной жизни. Вася хорошо знал многих партизан этого отряда. Оказалось, что совершенно необходимо познакомиться и подружиться с разведчиком Федоровым. Есть еще разведчик Андрей, смелый парень. Но к нему не подступись. Нипочем не возьмет, всегда в одиночку ходит. Не мешает также завести дружбу с минером Донченко…
— Какой это Донченко? — встрепенулся Витя. — Не моряк ли?
— Моряк. Свойский парень, молодой вовсе.
— Так это ж наш, наверное! Мы его в лес отправляли.
Витя почувствовал себя в родной семье. Отец, Вася, Петр Донченко да и все кругом свои, свои! Даже капитан Сизов, с которым Витя познакомился в начале войны, — здесь. Кончилось ощущение зависимости от врага, от негодяя Мирханова, сознание, что враг может прийти в твой дом и делать, что хочет: безнаказанно избить, выгнать, обругать…
В тот же день их с отцом вызвал командир Александр Куликовский, «дядя Саша». Он оказался человеком невысокого роста, со светлыми серыми глазами и небольшой бородкой на исхудавшем обветренном лице. Двигался Куликовский необыкновенно стремительно и легко.
Вите понравился его открытый, твердый и спокойный взгляд, привыкший к опасности.
Командир бригады встретил их у землянки. Долго и обстоятельно расспрашивал отца о жизни в городе, обсудили, можно ли усилить связи с подпольщиками и как это сделать.
Закончив беседу с Михаилом Ивановичем, дядя Саша обратился к Вите:
— А ты, хлопец, тоже в партизаны?
Отец объяснил, что пришлось взять сына с собой: в городе ему оставаться опасно, а здесь пригодится.
— Опыт подпольной работы имеет, — коротко добавил Михаил Иванович.
Командир покрутил прокопченный табачным дымом ус:
— Что ж, смелые хлопцы нам нужны. Давай, партизан, знакомиться, — он протянул Вите руку: — Дядя Саша. А тебя как?
— Витя.
— Добре, Витя, — сказал командир и вдруг попростомy, задушевно подмигнул ему, как приятелю, густой бровью. — Значит, повоюем?
— Повоюем, — робко ответил Витя. Он не знал — шутит или всерьез говорит командир.
— Так что ж, Витюсик. Надо определить тебе должность. Давай-ка для первого раза на кухню. А? Как думаешь, Иваныч? — обратился он к старшему Коробкову.
Витя обомлел. Его охватило возмущение нелепым, как ему казалось, решением командира. Он покраснел до корней волос:
— На кухню? Не пойду на кухню!
— То есть как это — не пойду? — удивился дядя Саша. — Ты что, думаешь, к партизанам попал — что хочу, то и делаю? Приказ — на кухню и все. У нас, брат, строго. — И он погрозил пальцем.
Витя с мольбой взглянул на отца. Тот молчал.
— Бочаров! — крикнул дядя Саша ординарцу. — Проводи хлопца к деду Савелию. Пусть учится костры разводить. — И, обернувшись к Вите, ласково добавил: — Нужное в партизанской жизни дело.
Николай Бочаров, бравый парень, перетянутый ремнями, в черной, слегка надвинутой на лоб кубанке, лихо щелкнул каблуками:
— Есть проводить на кухню хлопца, — и, обернувшись к Вите, весело кивнул: — Пошли, браток!
ВСТРЕЧА В ЛЕСУ
Витя проснулся задолго до восхода солнца. Всю ночь его преследовали какие-то бестолковые сны, стоило закрыть глаза, как начинала мерещиться всякая чертовщина. То снился полицай Мирханов — он размахивал банкой с клеем и норовил угодить ею Вите в лицо. То вдруг являлась какая-то собачья морда, и оказывалось, что это злая овчарка: гестаповцы ведут ее на поводке по партизанскому следу. Потом выяснилось, что на поводке шла вовсе не овчарка, а какая-то страшная зверюга: у нее были собачьи ноги и человечье лицо с черными, коротко подстриженными усиками. Витя стонал, ворочался, наконец, стряхнул с себя этот тревожный полусон. Отца не было, он ушел по заданию в деревню. Витя вышел из шалаша. За ночь земля остыла, и ногам было холодно. Он свернул с тропки и пошел по траве, как ковром покрытой слоем свежеопавших листьев, которые будто хранили еще золотое солнечное тепло. Он остановился у куста орешника.
Темнота редела, словно кто-то невидимый медленно открывал на востоке ночные занавеси. Всей грудью вдыхая хмельные запахи леса, Витя смотрел на синеющие внизу гряды гор. Чем-то напоминали они родное море. Может быть, густой синевой, сливающейся на горизонте с небом, а скорее всего необъятностью и таинственным безмолвием. Казалось, что они хранят какую-то большую тайну. И, наверное, не одну.
Витя долго простоял в раздумье. Восток сначала зарозовел, потом покраснел и запылал яркими золотистыми красками, будто там, за горами, развели костер и все подбрасывали большими охапками хворост. Коршун на соседней скале расправил длинные, широкие крылья, лениво взмахнул ими и легко поплыл над лагерем, острым глазом высматривая добычу.
Совсем рядом в просветах между деревьями мелькнул огонек костра. Витя пошел к нему не спеша, но, увидев деда Савелия, ускорил шаги. Старик сидел у костра и, попыхивая трубкой, смотрел в огонь. Витя неслышно подошел и опустился рядом.
— Кто это? — вгляделся Савелий. — Витька… Ты что бродишь? Не спится?
— Не спится, Савелий Петрович, — Витя протянул к огню озябшие руки. — Вот вышел и на рассвет загляделся. До чего ж хорошо тут…
Дед Савелий погладил бороду.
— Да… Хорошо, говоришь? Это ведь как кому. А иные скучают. Другим эта красота ни к чему. — Он помолчал, выпуская колечки дыма. — Мне вот тоже не спится. Вышел огонек поддержать. Сижу, думаю. Разные мысли иной раз приходят в голову.
Витя доверительно сказал:
— Мне тоже разная чепуха снилась. Чудилось, будто гестаповцы с овчарками гнались, полицаи разные: морды страшные, хвосты собачьи…
— Не зря, видать это тебе в голову лезло. — Дед Савелий поднял руку. — Слышишь? Стреляют. Я уже с полчаса вслушиваюсь. Все ближе и ближе.
— По деревням каратели ходят, — заметил Витя.
— Только ли по деревням? Я вот гадаю, ежели это к нам, то почему они сюда пожаловали? И в который уже раз: уйдем в глухомань, в горы, куда и Макар телят не гоняет, заметем все следы. А они опять тут как тут. Словно их собаки на нас наводят. Неспроста это.
— С самолетов высматривают, — предположил Витя.
— Да не видать же ни черта с самолетов, — махнул рукой Савелий. — Не видать. Наши летают, высматривают, высматривают, чтоб груз нам сбросить, да так иной раз и уходят ни с чем. Маскировка у нас приличная. Скрываться умеем.
Витя перестал уже обижаться на командира бригады, который определил его в повара. Он убедился, что находиться при партизанской кухне да еще под началом старого знакомого — Савелия Петровича Гвоздева вовсе не значит, как он думал, быть в обозе. За несколько дней дед Савелий научил его так разводить костры, чтобы они не дымили, а потом быстро гасить и маскировать опавшими листьями, чтобы даже опытный разведчик не смог распознать следов огня. Раздобрившись, дед Савелий дал своему помощнику настоящую боевую гранату и обещал в скором времени раздобыть наган. Сам дед давно отошел от кухонных дел. Он лишь строго следил, чтобы экономно расходовались и регулярно пополнялись запасы продовольствия, да изредка, когда бывал в лагере, снимал с обеда пробу. Обычно, вернувшись из очередной разведки, он отдыхал дня два-три, а потом опять шел к командиру и просил дать ему новое задание. Витя надеялся, что с дедом Савелием и он быстро попадет в разведку. Недаром с первого же дня Савелий Петрович стал учить его обращаться с автоматом.
— Учись, сынок, стрелять, — внушал Савелий. — Партизан, знаешь, такой человек: ему все знать надобно, в любое дело проникать.
Витя с азартом взялся за партизанскую науку. Хотелось постичь все поскорее, чтобы можно было прийти к командиру и смело попроситься на боевое дело.
