Гавриил Кунгуров - Артамошка Лузин
Вызвался ватажник Степан Громов всполошить бурятские юрты, поднять на войну все бурятские улусы[12]. Взял он в лазутчики себе Артамошку.
Рыскали по тайге, по лесам дремучим, по бурятским улусам, по стойбищам эвенков Филимоновы посланцы. Наполнялась тайга людским гамом, забушевала в ней невиданная буря.
Чалык и Никита Седой вихрем метались по тайге. Чалык подъезжал к стойбищу и, не слезая с усталого оленя, пускал стрелу-войну. Взвивалась стрела ястребом, схватывал ее старейший чума и тут же садился на оленя и без оглядки летел с нею по чумам своего рода. В одном стойбище зашли Чалык и Никита в чум, чтоб передохнуть и рассказать эвенкам тайну Филимонова похода. Эвенки приняли их за изменников, схватили Никиту и, связав, бросили в яму, а Чалык успел вырваться и убежать.
Быстро стрелу-войну донесли до самого Чапчагира — вожака эвенков. Стар был Чапчагир, но крепок, крутонрав. Схватил он стрелу из рук посланца, повернул ее к огню очага.
— Стар я и глазам своим плохо верю. Калтача, — обратился он к сыну, взгляни-ка ты!
Сын взял стрелу, посмотрел и от неожиданности уронил ее у самого очага. Чапчагир спросил:
— Почему молчишь, сын, что увидели твои острые глаза?
Сын торопливо ответил:
— На мои глаза туман пал, не верю я им… Не позвать ли нам нашего малыша Еремчу? Глаз у него острее лисьего.
— Зови!
В чум вошел младший сын Чапчагира, Еремча. Поглядел он на стрелу, забегал по чуму:
— Это стрела-война. Что ж вы ждете! Война! Война!
— Молод ты еще, Еремча, чтоб отца своего учить. Стрелу-войну я и без тебя вижу. Ты посмотри, хорошо посмотри; чьего рода знак на стреле.
Взглянул Еремча:
— На стреле видят мои глаза два знака: один — Лебедь-Панаки, второй славного Саранчо.
— Не залетел ли в твою голову худой ветер? Посмотри еще!
Еремча вновь ответил то же.
— Кто принес стрелу? — вскочил Чапчагир.
— Стрелу принес нашего рода эвенк Левкай, — враз ответили сыновья.
— Левка-ай? — испуганно протянул Чапчагир и задумался.
Калтача склонился к очагу, долго рассматривал значки на стреле:
— Отец, помню я, эти знаки были на стреле, оставленной в нашей сайбе.
— Бросьте стрелу через плечо в темное место, бегите к Меч-скале, зовите старшего шамана![13] — закричал Чапчагир.
Сыновья мигом выбежали из чума, скрылись в тайге.
К вечеру пришел в чум старый шаман. Белые космы закрывали ему глаза, и брел он, как слепой. Привязанные к его одежде кости и зубы зверей, железные и медные погремушки, деревянные божки звенели, стучали, щелкали. Беличьи и соболиные хвосты раздувались на ветру. Шаман хватал воздух сухим беззубым ртом, как рыба, только что выброшенная на берег. Высохшими, желтыми пальцами он держал бубен и колотушку.
Чапчагир подбежал к шаману, но тот рукой сделал знак, и Чапчагир молча отошел. Шаман приказал привести ему белую собаку. Когда собаку привели, он вцепился в нее и в одно мгновение всадил ей под лопатку нож. Собака беззвучно повалилась к ногам шамана, дергаясь в предсмертных судорогах. Горячей кровью собаки шаман вымазал себе лицо, густо намазал губы деревянному божку, бубен и колотушку и пустился с диким воем вокруг чума Чапчагира.
Долго визжал, прыгал и кружился шаман, в исступлении упал, с трудом поднялся на ноги и знаком попросил развести костер. В пылающий костер он бросил убитую собаку и закружился вокруг костра. Остановился, закатил мутные глаза под лоб, оторвал от своего пояса пушистый хвост лисицы и бросил его в костер. Чапчагир и его сыновья принесли из чума по шкуре чернобурой лисицы и тоже бросили их в костер. Пламя вмиг сожрало добычу.
Шаман выл и кружился. Едкий дым стлался низко по земле, разъедая глаза. Шаман упал и забормотал. Чапчагир и его сыновья старались не пропустить ни одного слова шамана.
Стрела человека.
Хо-о-хо-хои…
Стрелу ловите,
Человека ловите.
Хо-о-хо-хой…
Война… война!
Пейте кровь.
Хо-о-хо-хой…
Шаман умолк и заснул. Чапчагир закрыл его желтое лицо ветками пихты.
— Калтача, принеси стрелу — та стрела человека.
Калтача принес стрелу-войну. Чапчагир взял ее в руки:
— Надо хозяина искать. Чапчагир хочет знать, с кем война.
Лишь на другой день люди Чапчагира отыскали в тайге Чалыка. Чапчагир встретил его в своем чуме. Он долго вертел лук храброго Саранчо. И гость и хозяин молчали. Чалык озабоченно и виновато посмотрел на Чапчагира:
— Я должник твоей сайбы. Чем отдавать долг буду?
Чапчагир ответил:
— Эвенк отдает то, что брал.
— Взятого отдать не могу, — опустил глаза Чалык: — чума своего не имею.
— Сайба моя может обождать, — с достоинством ответил Чапчагир и, раскуривая трубку, выпустил серое облако дыма.
Чалык оживился, глаза его забегали, блеснули радостью. Чапчагир заметил это:
— Почему горят глаза у тебя, как у рыси, а молчишь ты, как рыба?
Чалык сделал знак рукой:
— Война!
— С кем?
— С лючами!
— Смерть лючам! — вскочили сыновья Чапчагира, потрясая в воздухе ножами.
Чапчагир сдвинул узкие брови, сощурил глаза и, задыхаясь от злобы, грозно замахал кулаками:
— Лючи большого деревянного чума сделали меня, старого Чапчагира, мальчишкой. Они обманули старого Чапчагира, эвенков побили, пограбили, землю отобрали… Зверь — и тот из лесов наших сбежал, птица улетела… Умирают эвенки…
Вокруг чума Чапчагира собрались эвенки. Чапчагир за руку вывел Чалыка к эвенкам:
— Стрела твоя легкой птицей облетела наши стойбища. Говори эвенкам правду.
Чапчагир протянул Чалыку лук Саранчо, который он до этого не выпускал из своих рук. Чапчагир с сыновьями и Чалык шли впереди, а за ними большой толпой двигались вооруженные эвенки. Шли к старому священному месту: только там могло решиться большое дело. Пройдя перелесок, вышли на широкую поляну. Трава на этой поляне была начисто вытоптана, вокруг белели груды обмытых дождями, изглоданных ветром костей, черепов птиц и зверей. Валялись высохшие оленьи головы с раскидистыми рогами, шкуры зверей, исклеванные воронами. В конце поляны стояла огромная сосна, сплошь унизанная ремешками, шкурками зверей, хвостами белок, лисиц, волков, перьями птиц, костями животных и людей. На середине поляны стоял высокий шест, с вершины которого смотрел на землю глазами-дырами широкоротый деревянный божок.
Шаман ударил в бубен. Собаки жалобно заскулили и поджали хвосты. Чапчагир поднял вверх пику, на конце которой развевался хвост волка:
— Эвенки, война!
— Кто идет на эвенков? — спросил старый охотник Латогир.
— Эвенки идут войной, — с гордостью ответил Чапчагир, храбро потрясая пикой.
— На кого эвенки идут войной? — вновь раздался голос Латогира.
— На лючей! — с еще большей гордостью ответил Чапчагир.
— А кто этот молодой эвенк, какого он рода? — указал Латогир пикой на Чалыка.
— Этот эвенк из рода Лебедь-Панаки.
— Изменник! Он продался лючам! Убейте его — он обманщик!
— В его руках лук храброго Саранчо! — грозно блеснул глазами Чапчагир.
— Он пришел в наше стойбище с краснобородым лючей. Лючу мы связали веревками, бросили в яму.
Чалык рванулся вперед:
— Эвенки! Вот лук Саранчо, он передал его мне умирая! Злые лючи замучили его. Я убежал от них. Я клянусь солнцем, луной и звездами: все стрелы моего колчана я воткну в сердца злых лючей!
— Изменник!
— Смерть ему!
— Он продался лючам! Они его прислали за нашей смертью!
Чалык выпрямился, выхватил из колчана родовую материнскую стрелу, самую дорогую — ту, которую обычно вкладывает в колчан мать, омывая ее своей слезой. Он приложил ее к глазам, потом переломил о свою голову:
— Эвенки! Я — один, вас — море. Убейте меня, если я изменник!
Толпа остановилась.
— Я пришел от других лючей. Те лючи добрые, те лючи за эвенков. Они идут войной против страшного деревянного чума, который пожирает вашу добычу!
— Чум тот огорожен крепкой стеной, его нам не взять! — крикнул кто-то из толпы.
Вновь заговорил старый охотник Латогир:
— Из черных дыр того чума вылетает страшный огонь и гром. Ты хочешь нашей смерти, изменник!
Чапчагир поднял пику:
— Война!
— А кто ответит за нашу смерть? — дерзко бросился на вожака Латогир.
— Я! — гневно ответил Чапчагир.
— Эвенки уйдут на войну, кто будет кормить их жен и детей? — не унимался Латогир.
— Я! — опять ответил Чапчагир и шагнул вперед.
Глаза его налились кровью, сухие губы тряслись, дергалась седая бровь. Чапчагир вскинул копье и пронзил им труса и крикуна Латогира.
Все притихли. У Чапчагира дергалась бровь, злобно кривился рот:
