Рудо Мориц - Его большой день
Однажды его назначили часовым под утро. Мела пурга. Ветер с диким воем вздымал падающий снег. Он взметал снежные комья, швырял их и сваливал в перины-сугробы. И как раз перед входом в землянку снегу намело по самые уши. Чтобы выйти, пришлось прорыть в сугробе туннель.
Йожо с трудом выбрался наружу. Хотя на нем была отцовская шинель, мороз пробрал его до костей.
Йожо стал ходить взад-вперед. Но в глубоком снегу переставлять ноги было трудно, а правый ботинок почему-то жал.
«Пустяки. Наверное, я плохо намотал портянку», — подумал он. Потом спустился вниз по склону к старой пихте. У толстого ствола ветер намел снежный вал, за который можно было укрыться от ветра. А мороз свирепел. Йожо прислонился к стволу, так что только голова торчала из-за сугроба. При этом он все время внимательно смотрел по сторонам, но забывая, что как часовой несет большую ответственность. В такие минуты он чувствовал себя взрослым.
В ненастье часовых сменяли каждый час.
Но и час тянулся долго. Минуты ползли очень медленно.
Мальчик притаился под пихтой за сугробом, держа обеими руками автомат. Пар изо рта застилал ему глаза, оседал на отворотах поднятого воротника, превращаясь в белую изморозь. Ворс на сукне покрылся тонкой наледью.
Йожо думал только об одном: «Ты на часах! Смотри в оба!»
Сначала эта мысль владела им целиком: «Смотри в оба, смотри в оба!» Но отцовская шинель хорошо грела, и внимание его стало ослабевать. Ему хотелось дремать, и слова «смотри в оба!» все слабее звучали в его сознании. Пришлось ущипнуть себя за руку. «Что же это со мной, черт возьми?!» Он очнулся, протер снегом глаза и посмотрел вокруг. Но как ни старался всматриваться в пургу, никак не мог ничего увидеть сквозь ее густую подвижную пелену.
Так он терпел до тех пор, пока от бункеров не донесся слабый зов:
— Йожо!.. Йожо!..
Он знал, что это смена караула.
Поднявшись, мальчик почувствовал, что правая йога одеревенела. Как будто это была не его нога. Йожо подумал: «Наверное, я слишком долго просидел на корточках».
Только по пути в командирскую землянку он сообразил, что, вероятно, отморозил йогу. В лагере случалось, что кто-нибудь приходил с побелевшим ухом, а кто-то с отмороженными пальцами. Он это знал и испугался.
Когда он пришел в землянку, ему дали кружку черничного чаю.
— Ну что, промерз? На, выпей!
Кружка чаю с двумя вареными картофелинами — вот и весь скромный завтрак. Йожо был голоден как волк. Он хотел есть, но все время думал о ноге, быстро разулся, размотал портянку. Нога от пальцев до лодыжки была белой.
— У Вртиака есть мазь! — закричал Никита и сразу выбежал, чтобы привести от «соседей» врача.
Вртиак быстро выпел Йожо на воздух и начал растирать отмороженную ногу снегом. Он так ее тер, что капельки пота выступили у него на лбу. И при этом ворчал:
— Тьфу! Ты что, не почувствовал?
— Мне казалось, что ботинок жмет, но… — признался мальчик, стискивая зубы, потому что к ноге начала приливать кровь и он почувствовал жгучую, дергающую боль.
— Послушай, ты… — врач никак не мог вспомнить его имя, — ты ведь заметил, что жмет… А там, где ботинок слишком прилегает, там нога замерзает быстрее.
Нога болела все больше и больше. Она распухла, и кожа на ней вздулась.
— Придется полежать, братец, — сказал Вртиак, натирая отмороженное место коричневой мазью.
Сначала Йожо мучили боль и лихорадка, нога казалась тяжелой, как из свинца. Потом отмороженное место начало гноиться. Доктор каждый день его осматривал и перевязывал чистыми тряпками.
Мальчик не мог выходить из землянки и очень от этого страдал.
— Иди сюда, Йозеф! — подзывал мальчика Никита, видя, что тот понуро сидит в углу на нарах. Надо немного развлечь мальчишку, чтобы он не думал только о больной ноге.
Йожо начал интересоваться передатчиком. Кроме того, его обязанностью стало поддерживать огонь. И он не забывал подбрасывать в очаг хворост. Ни разу не случалось, чтобы очаг остыл.
Никита тем временем научил мальчика азбуке Морзе. И он стал проникать в секреты профессии радиста. Йожо повторял за Никитой «ти-та-та… ти-ти-ти… та-та-та».
Потом получил наушники и пытался ловить передачи, различать знаки. Записывал их на бумаге грубо оструганным карандашом. Сначала у него почти ничего не получалось, из слова он улавливал один или два знака. Но чем упорнее занимался, тем больше совершенствовался.
Никита только улыбался и повторял:
— Добре, Йозеф, добре!
Когда Йожо напрактиковался в «ловле» морзянки, Никита начал учить его обращаться с телеграфным ключом.
— Мягко, кончиками пальцев отбивай знаки, — объяснял он ему.
Пока Йожо корпел над передатчиком, Никита напевал. Вообще он был самым веселым жителем командирской землянки.
Чаще всего он пел о Чапаеве:
Гулял по Уралу Чапаев-герой,
он соколом рвался с полками на бой.
Вперед вы, товарищи, не смейте отступать:
чапаевцы смело привыкли умирать.
Блеснули штыки, мы все грянули «ура» —
и, бросив окопы, бежали юнкера.
— Хорошая песня, — похвалил Йожо. Песня в самом деле ему понравилась. Он перестал выстукивать морзянку и прислушался к мелодии.
— Нравится тебе?.. Чапаев был настоящий герой.
— Научи и нас ее петь, — попросил Йожо.
Мальчишки выучили песню и пели ее, увлекая всех жителей землянки.
Отмороженная нога заживала очень медленно и сильно болела. Потом вокруг раны напало чесаться.
— Чешется — значит, заживает, — говорил Вртиак. — Это хороший признак.
А тем временем Йожо изучил все устройство передатчика, и Никита разрешил ему самостоятельно передавать и принимать сообщения.
Но чем больше интересовался Йожо передатчиком, тем чаще Габо смотрел на него исподлобья.
Он завидовал своему другу, удостоенному такой чести. И ему тоже хотелось бы «поиграть» с морзянкой, но Никита никогда ему не предлагал.
Когда они сидели однажды вместе в углу на парах, у Габо вырвалось:
— Все тебе удается… Даже отмороженная нога и та принесла тебе счастье.
Йожо удивленно посмотрел сначала на приятеля, потом на ногу, обмотанную большим ярким куском фланелевой рубахи. Ну и счастье!
— С чего ты взял?
— Еще спрашиваешь!.. Никита тебе все объяснял, а меня никогда не звал.
— А меня он разве звал? — засмеялся Йожо. — Я сам стал присматриваться.
— Но на меня он даже внимания не обращает, — преувеличивал Габриель, упорно выковыривая какой-то палочкой мох из щелей на стене сруба.
— Не болтай! Вот увидишь, как он будет смеяться, когда я ему расскажу об этом. Смех, да и только!
И Никита действительно весело рассмеялся:
— Ну и ну, вы что, рехнулись, ребята? Этого еще не хватало!
Габо покраснел до самых корней волос.
Он и стыдился и радовался.
— С Йозефом я занимался, потому что ему было скучно. Нога болела, ну, чтобы он отвлекся от боли, я и научил его морзянке. Даже дым он не так чувствовал, когда занимался. Вот и все…
— Но если Габо хочет… — стал просить Йожо за друга.
— Конечно!.. Если хочет, пожалуйста.
С тех пор и Габриель почувствовал себя счастливым, он уже не испытывал обиды, уже не считал, что его оттолкнули. И ему разрешили притрагиваться к радиолампе, которая волшебно светилась.
Зима постепенно сдавала свои позиции. Здесь, высоко в горах, снег под лучами солнца стал зернистым, как кристаллики сахара. В ложбинках под языками снега журчали веселые ручейки. Внизу, в долинах на глазах увеличивались и разрастались темные пятна оттаявшей земли.
Над извилистой лентой Вага по утрам держалась густая пелена тумана, который днем поднимался вверх и таял в воздухе.
Йожо стал снова ходить. Наконец кончились эти долгие, тоскливые дни.
Но отмороженную ногу надо было поберечь. Поэтому командир запретил ему принимать участие в вылазках и приставил к Никите помощником.
— Ноты он мне, что ли, перед носом держать будет? — смеялся Никита Владимирович.
— Нечего смеяться. Может быть, то, чему он возле тебя научится, потом ему в жизни пригодится, — сказал Шимак.
И Йожо сидел возле Никиты, наблюдая за каждым его движением. По малейшему изменению в его лице он мог догадаться о содержании принятого сообщения.
Однажды отряд спустился в долину, чтобы нанести очередной удар по вражеским частям.
Никита с Йожо сидели в землянке при открытых дверях. Солнышко на дворе боролось с исчезающим снегом.
Никита был в черных наушниках. Двумя пальцами левой руки он поворачивал черные ручки на аппарате. И вдруг пальцы замерли, словно окаменев. Лицо расплылось в улыбке, а губы под черными усами зашевелились.
— Пиши!.. Пиши, братец! — схватил он Йожо свободной рукой за локоть. И стал диктовать сообщение: — «Говорит Сергей… Говорит Сергей… Наступление от Микулаша началось. Подготовиться! Подготовиться!.. Говорит Сергей…»
