Павел Головин - Как я стал летчиком
— Павел Иванович! А как же аэроплан?
— А что аэроплан?
— Откуда он?
— С кладбища.
— Как с кладбища?..
— А ты думаешь, с какого кладбища? С машинного. Понимаешь? И у машин тоже кладбище есть. Когда машина сломается, заболеет, то ее лечат — чинят… А когда совсем уже негодной станет, такой, что и чинить нельзя, ее несут на свалку. Есть такой двор, весь заваленный негодными машинами, — это и есть их кладбище.
— Значит, этот самолет — мертвый?
— Ну да! — засмеялся Павел Иванович. — Он уже давно умер! Он еще в гражданскую войну летал, белых бил. Видишь в боках у него дырки? Это от пуль. Раненый! Его лечили, чинили — он опять летал. А теперь вот не может…
Когда пришел в школу, там только и разговору было что о самолете, о Павле Ивановиче, о планерном кружке.
«Ага! — подумал я. — Заговорили! А то — «воро́ны»! Теперь, небось, не будете дразниться «воро́нами», когда у нас настоящий самолет есть».
Из всех ребят только я один знал, что самолет «мертвый» и летать не может. Но молчал об этом. И даже хвастался, что скоро с Павлом Ивановичем буду летать над городом. Я же понимал, что «мертвый» самолет никому не интересен. Кто же пойдет в наш кружок, если узнает правду? Приходилось немножко врать, чтобы побольше записалось ребят в планерный кружок. Веселее будет строить «Нарофоминец-2».
И действительно, чуть ли не вся школа целиком явилась на другой день к Павлу Ивановичу. Пришлось многих обратно отправить.
Всю зиму мы готовились. Заготовляли материалы для будущего планера, инструменты, фанеру, доски. Делали чертежи, придумывали, каким он должен быть. Очень интересно! Бывало долго спорили, какое лучше сделать крыло или хвост.
Павел Иванович научил меня чертить, и я ему помогал делать расчеты.
Словом, стал заправским конструктором. Хотя я ни разу еще не летал, но знал уже, что требуется для того, чтобы планер был хороший.
Прошла зима, а весной я кончил школу. Мне было пятнадцать лет.
Нужно бы учиться дальше, да не пришлось. В семье работник — один только отец. Тяжело было ему кормить всех нас. Пришлось мне помогать ему.
Сначала хотел поступить куда-нибудь счетоводом или конторщиком. Потом узнал, что нужны ученики в артель плотников. Ба, думаю, а почему бы мне не быть плотником? Чем плоха профессия? С деревом я возиться люблю, а если стану хорошим плотником — значит, и планер хороший построю.
И вот началась моя трудовая жизнь — я поступил в плотницкую артель.
Весной у нас появилась новая забота: нужно было найти помещение для планерной мастерской. В старом сарайчике стало тесно. Искали долго и наконец нашли. В старом парке была когда-то усадьба князя-помещика. После революции князя прогнали, а усадьба осталась. Мы отыскали в парке большой сарай и решили в нем устроиться. Оказалось, что сарай этот только снаружи хорош, а внутрь войти нельзя. Кучи щебня, кирпича, мусора лежали в нем. Разный старый хлам и навоз громоздились до самого потолка.
Делать нечего. Нужно наводить порядок. Объявили субботник и всем кружком принялись за чистку. Работали весь день и едва только к вечеру освободили от мусора один уголок.
На другой день весь кружок разбежался. Нехватило терпения у ребят. Осталось нас в кружке всего четверо. Но мы не унывали. Четверо, так четверо. Целый месяц чистили сарай. Наконец-то одолели. Такую чистоту навели — любая хозяйка позавидует. По стенам развесили плакаты, чертежи, портреты вождей. На чердаке устроили койки для отдыха. Принесли шашки, шахматы, газеты…
Внизу мастерская, а наверху клуб: «клуб летчиков», как в шутку мы называли наш сарай.
Совсем было устроились, как вдруг — беда. Нам позавидовали футболисты.
Футбольное поле находилось недалеко от вашего сарая, а помещения, где можно бы приютиться в ненастную погоду, у футболистов не было. Вот им и понравился наш сарай.
Едва мы успели его вычистить и привести в порядок, футболисты и нагрянули к нам. Тоже хитрые! Ждали момента, когда в сарае будет чисто, а до этого ни один из них и глазом на сарай не глянул.
Вот однажды подступили они к нашему клубу целым войском. Несколько команд. Впереди — капитаны. А за ними — беки, форварды, инсайты, хавбеки — вся футбольная братия! Загорелые, мускулистые, в трусиках, в бутцах — здоровенные дяди! А нас — всего четверо. Решало обороняться. Заперлись изнутри в сарае, ждем, что дальше будет. Подошла футболисты и заорали:
— Вылезайте, воро́ны!
А мы их не пускаем. Обозлились наши неприятели, забарабанили кулаками в двери:
— Вылезайте, а то гнездо ваше разорим!..
А мы им сверху:
— Ло-о-одыри! На готовое пришли? А когда чистить, так вас не было?
Таким манером воевали они с нами до вечера. Не сдались мы.
На второй день — та же история. А потом мы рассказали об этом в комсомольской организации. Учиться, мол, не дают футболисты. Не драться же с ними! Их вон сколько, а нас — четверо. Заступился за нас комитет комсомола. Унялись футболисты, хотя и остались нашими врагами на все времена. Ну, и мы со своей стороны тоже не упускали случая отомстить футболистам.
Однажды на футбольном поле был матч. Играли наши футболисты с московской командой.
Все поле было полно зрителями. Играл духовой оркестр. Нашим футболистам, что называется, «везло»: они обыгрывали москвичей. И были поэтому важные, как индюки. Очень гордились. А зрители в ладоши хлопали:
— Ай да наши!
Вот тут-то пришло нам в голову: испортить футболистам праздник. Пусть позлятся! Сказано — сделано. Мы дождались конца первого тайма и, пока футболисты отдыхали, принялись за дело.
Нужно было перетащить наш старый самолет с прежнего моста на новое — в «клуб летчиков». Нужно сказать, что к этому времени самолет кое-как починили. Летать-то он, понятно, все равно не мог, но вид у него был приличный. Его заштопали, покрасили, приделали крылья и все медные части начистили кирпичом до блеска. Мало того, городской шофер Вася Червяков починил у самолета мотор, и он заводился. И при этом из него валил черный-пречерный дым с таким треском, что земля дрожала, а городские собаки выли от страха…
Вот мы и потащили наш самолет прямо через футбольное поле в наш сарай.
Едва только мы показались, как все, кто был на поле, побежали навстречу.
— Летать хотят! Летать! — кричали зрители.
Музыканты бросили играть и тоже бежали к нам.
Через минуту у футболистов ни одного зрителя не осталось. Все перебежали смотреть нага самолет.
А футболисты, обозленные, бегали по полю одни-одинёшеньки.
Вот вам и «воро́ны»!
С той норы жизнь наша стала спокойнее.
Планер строили всё лето. Мне доставалось трудно. День бывало плотничаешь в артели, а вечером отправляешься в клуб и вместо отдыха выпиливаешь и выстругиваешь планерные части. Очень уставал.
Частенько и ночью работать приходилось. А летние ночи короткие. Не успеешь оглянуться — уже рассвет. Где же тут спать! Заберешься на чердак, часок-другой вздремнешь на койке — и уже вставать пора. Когда начался монтаж планера — самое интересное в его постройке, — я взял отпуск в артели и почти две недели не вылезал из «клуба летчиков». Утомился я и здоровье расстроил. Голова стала кружиться.
Я всё крепился и ничего не говорил Павлу Ивановичу. Узнает — прогонит домой отдыхать.
Но однажды не уберегся: так заработался, что свалился без памяти у своего верстака и уснул. Меня отнесли домой.
Когда разбудили, увидел Павла Ивановича. Он был сердитый.
— Лежи в постели, пока доктор не разрешит встать, — сказал он, по-военному чеканя слова. — Если без его разрешения заявишься в клуб, исключу из кружка…
Дисциплина у нас в кружке была строгая. Ослушаться нельзя.
— Есть, — ответил я Павлу Ивановичу печальным, но покорным голосом.
Во время болезни Павел Иванович каждый день приходил ко мне и подробно рассказывал, как идет монтаж планера.
Когда я поправился, он был почти совсем готов.
Глава V
НЕУДАЧА
Опять наступила осень. В нашем «клубе летчиков» шли последние приготовления к отправке планера в Крым на состязания. В этот раз мы надеялись, что «Нарофоминец-2» с честью выдержит все испытания.
Вместе с планером должен был поехать и я. Это право я получил за отличную работу. Когда члены кружка решали, кого послать в Крым, все назвали мое имя.
Понятно, для меня это было большой радостью. Еще бы: увидеть знаменитых летчиков, планеристов, конструкторов, разговаривать с ними, видеть, как они летают… А там, может быть, и сам поднимусь в воздух, полетаю хотя бы пассажиром.
Кроме того, сама поездка в Крым тоже казалась интересной, заманчивой. Увижу море, горы, купаться буду, виноград кушать… Словом, от радости я, как говорится, земли под собой не чуял.
