Петро Козланюк - Путешественники
— Да не глупости, не бойся! Ха-ха-ха! — рассмеялся боровик, поняв, наконец, чего испугалась подружка. — Ой, какая ж ты глупенькая! Я ж придумал чудесную переправу…
И стал объяснять ей свою затею. Значит так: боровик ляжет на воду вниз шляпой и получится из нее прекраснейший плот. А она сядет на этот плот и будет грести посошком прямо на противоположный берег ручья…
— Ну что, разве плохо придумано, Рябенькая? — спросил боровик гордо.
— Очень хорошо! — обрадовалась сыроежка.
— Ну, тогда за дело, племянница…
Так они и переправились благополучно через ручей на великолепной шляпе боровика.
Горемычный музыкант
Пока они переправлялись, зашло солнце. Теперь нужно подумать о том, где переночевать. А где заночуешь в чужой стороне? Ложиться прямо в траву у берега — холодно и опасно. Идти куда-то под кустик, в затишье, — еще хуже, там-то больше всего червяков и водится! Вот если б где камень, как в прошлую ночь, или пень сухой нашелся…
Идут они среди травы, идут, осматриваются, и видят: сидит на завалинке около своей убогой избушки кузнечик и мечтательно бренчит на гитаре. Подходят к нему.
— Добрый вечер музыканту!
— Добрый вечер!
— Хорошо играете… — похвалил боровик.
— А что ж мне делать? — пощипывая струны, ответил Кузнечик. — Дома, знаете, душно, скучно, а вечер такой тихий, прекрасный, душа радуется… Приятно посидеть и поиграть для себя на воздухе… Молодые годы вспоминаются…
— Очень уж грустная только мелодия, дяденька, — вставила сыроежка, заслушавшись. — Красивая, но печаль какую-то навевает на сердце…
— Эге!.. — закончил Кузнечик длинным аккордом, прозвучавшим как тихая жалоба в вечернем воздухе. — Невеселые мои песни, правда… С того времени как покинула меня жена, не выходят у меня веселые мелодии…
— Ааа!.. — сочувственно протянула сыроежка. — В таком горе…
— Бросила, да… Ушла с каким-то жуком-краснобаем…
Кузнечик глубоко вздохнул и отложил гитару. Боровик, воспользовавшись паузой, решил попытать счастья:
— А мы вот, путешественники, и хотели б попросить у вас ночлега…
— Что ж, ночуйте пожалуйста, я никогда добрым людям не отказываю. Только вот неудобно вам будет у меня… Тесновато, да детишки маленькие…
— Ничего, мы где-нибудь примостимся… Мы же не баре, чтоб на перинах валяться, — успокоил боровик хозяина, объяснив ему тут же, почему им так опасно ночевать под кустами.
Выслушав, Кузнечик сказал:
— Эй, да я и так бы вас не отпустил никуда на ночь глядя… Но в комнате вам будет душно, а постелю-ка я вам на крылечке. А чтоб страшно не было, я буду до утра возле вас сидеть и наигрывать потихоньку… Хорошо?
— Конечно, спасибо, — подтвердили боровик с сыроежкой.
— А вот… — замялся Кузнечик. — Стыдно признаться, знаете, но угостить вас мне нечем. Разве что хлебом и солью не погнушаетесь.
— Ничего, не беспокойтесь, ради бога, у нас еще есть немного своих запасов в сумке, — поторопился успокоить хозяина Шапочник.
Путешественники уселись на крылечке, а Кузнечик кинулся в дом. Он вынес гостям подушку, рядно, теплое одеяло из мха и старательно устроил на крылечке удобную постель. Затем принес кусок черствого хлеба и щепотку соли на тарелке.
— Извините, — поклонился он, — за такое убогое угощение, но бедность, говорят, не порок. Сами понимаете, какое мое житье, холостяцкое!.. Живешь, как бобыль, голый и босый…
— Куда! Горек такой хлеб, известно, — участливо вздохнул боровик.
— Да еще как горек! Музыкой, знаете, на хлеб не заработаешь — не такой теперь лес… Вот если б я умел выдирать все зубами, грабить и убивать, как другие…
— Да, да… — подхватил Шапочник. — Верно говорите, что теперь в лесу все стоит на грабеже, обмане да кровопролитии. Ой, верно!
За ужином говорили о многом. О Тихой поляне, о червяках, о путешествии, о страшных болезнях и чудесных докторах, о которых слышал и Кузнечик. Под конец зашел разговор и о Кузнечихе.
— Эх, как же я ее любил, и сейчас еще люблю! — говорил Кузнечик. — Нет для меня другой на свете… А вот покинула меня, как видите, покинула с детками малыми… Не вынесла такой жизни, что ж… Не виню я ее. Что она видела со мной? Нехватки да недостатки, нужду да беду! День-деньской гоняешь за куском хлеба или спишь, чтоб нищеты этой не видеть, а ночью играешь до утра. И не играл бы, да не могу почему-то. Не знаю.
— Артист! — шепнул тихонько боровик сыроежке.
Излив свое горе, Кузнечик опять взялся за гитару. В вечернюю тишину полились нежные, бархатные ноты, которые, казалось, плакали тихонько об утраченном и несбыточном.
Долго еще прислушивались боровик с сыроежкой к задушевному звону гитары печального музыканта. Задумались и незаметно задремали. Так приятно было засыпать под нежную, убаюкивающую мелодию…
В муравейнике
Рано утром, сразу же после завтрака, путешественники заторопились дальше. Невыспавшийся музыкант проводил их до леса и показал дорожку в чаще.
— Вот по этой дорожке и идите, никуда не сворачивая, а то заблудитесь, здесь ведь дорожек всяких уйма.
Путешественники поблагодарили его за ночлег и все хорошее и сердечно распрощались.
Вокруг указанной им дорожки росли стройные дубы и буки. Идут они, значит, правильно — это и есть Дубовая роща. Хорошо выспавшись ночью, путники чувствовали себя прекрасно. Радостно настроенный боровик шутливо ловил по пути синих мотыльков, а сыроежка даже песенку затянула:
Ой, куда же, куда
Я с досады пойду,
Ой, куда же, куда
Свое горе снесу?..
В лесу стояла торжественная тишина, и звонкий голосок сыроежки серебряным колокольчиком долетал до пушистых вершин самых высоких деревьев.
Внезапно из кустов выбежали два вооруженных клешнями муравья и преградили грибам дорогу:
— Стойте! — крикнули они. — Кто такие, откуда?
— Странники мы, — ответил перепуганный боровик. — Идем издалека — с Тихой поляны, если знаете…
— Куда идете? — грозно допрашивали муравьи.
— Идем на Муравьиный хутор, может быть, скажете где такой, и нас направите?
— Что вам нужно на хуторе?
— Слыхивали мы, что там живут хорошие доктора, вот к ним мы и идем.
— Угу! — гмыкнули недоверчиво муравьи. — Ну, пошли с нами!
Свернув с дорожки направо, они пропустили боровика и сыроежку вперед. Шапочник открыл было рот, чтоб спросить что-то у одного из конвоиров, но неумолимый страж не дал ему и слова молвить.
— Идите спокойно и не болтайте! Мы часовые, и разговаривать с нами запрещается!
— Ну, строгие дяди! — шепнул боровик, а перепуганная сыроежка только вздохнула тихонько. Шли молча, и долгонько-таки шли лесом. По дороге изредка встречали удивленного зайца или ежика, иногда вытаращивала на них глаза пучеглазая серна или белочка. — «Смотрят, как на висельников!» — досадовал боровик и ворчал сердито: — Ну, чего глаза выпучили, как телята на новые ворота? — На зайцев, ежей, белок и прочих встречных муравьи не обращали внимания — свои, видно, знакомые…
Наконец, пришли на хутор. Боровик и сыроежка разинули рты от удивления. Ничего подобного они никогда не видели и представить себе не могли. Да это ж не хутор, а целый замок-крепость! Первым попался им на глаза огромный домина с широкими воротами и высоченной многооконной башней. Но дом, очевидно, ремонтировали. Около него так и кипела работа. Больше сотни муравьев трудились вокруг. Одни месили глину, другие делали кирпичи и обтесывали камни, третьи тащили балки и пилили доски, четвертые носили кирпич и другие материалы, а пятые лазили по лесам с кельмами и штукатурили выщербленные стены.
— Что это у вас за толчея сегодня? — не вытерпел таки и полюбопытствовал Шапочник. Но ответа на вопрос не получил. Часовые держались данного слова, и путешественникам оставалось только молча удивляться.
К дому вела ровная, посыпанная песком дорожка. По этой дорожке беспрерывно двигалось два потока муравьев. Один спешил из лесу к дому, второй от дома в лес. Все что-то тащили в зубах, на плечах и спине и спешили как на пожар…
Тут и там по двору ходили высокие часовые с клешнями, часовые также стояли и у ворот дома. Они уморительно тыкали каждого приходящего из лесу муравья лбом, и лишь после этого пропускали его во двор. На боровика и сыроежку они только удивленно взглянули.
Сопровождавшая грибов стража ввела обоих в небольшую чистенькую комнату с картами и рисунками на стенах. Здесь их тщательно обыскали. Не найдя ничего предосудительного, часовые вежливо извинились, попросили путешественников присесть и вышли из комнаты.
— Вот мы и попались, дяденька! — сказала вздохнув сыроежка.
