Чэнь Мяо - Неофициальная история крупного писателя
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Отрицание отрицания. Чжуан Чжун выходит из колыбели и впервые ощущает прелесть боевого искусства
Время летело стрелой, дни и месяцы мелькали, словно ткацкие челноки, и за всеми нашими разговорами подошла весна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Что это была за весна! То оттепель, то заморозки, «расцвет природы», то снова «пасмурно и мрачно». Различные течения то возникали, то исчезали, с люд происходили всякие удивительные превращения, не именно в этой обстановке и выявлялись способност настоящих героев.
Чжуан Чжун снова сидел в кабинете Вэй Цзюе снова на краешке стула, потому что, хотя и был его учеником уже несколько лет, обладал достаточным умом, чтобы не задирать нос. Вместо этого он с пеной у рта излагал учителю сюжеты всех своих произведений, а Вэй Цзюе послушно помогал его творческому процессу. Чжуан пока еще не воспарил в небе и именно поэтому уважал Вэя, как и прежде.
— Учитель Вэй...
Вэй Цзюе снова протестующе вздымал руки, точно в гимнастической фигуре «птица задирает хвост», но его преданный ученик давал понять, что он никогда не ошибается в своих обращениях:
— Учитель Вэй! Председатель Мао в докладе на высшем государственном форуме выдвинул лозунг «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы». Я думаю, что это должно привести к грандиозному расцвету литературы и искусства...
Чжуан Чжун уже видел в печати немало произведений, в которых развивались очень смелые взгляды и вскрывались жизненные противоречия. Каждый раз, когда ему попадалась особенно удачная вещь, он вздыхал: «Этот автор далеко пойдет!» Второй вздох означал: «Как же я сам не догадался написать такое?», а третий вздох: «Я бы, конечно, написал, но время еще не приспело». Вовсю навздыхавшись, он брался за перо, однако мысли двигались медленно, а дело еще медленнее. Тогда ему оставалось только одно: идти за советом к Вэй Цзюе.
Вэй, естественно, весь пылал от возбуждения и был готов говорить не переставая:
— Лозунг «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы» в высшей степени соответствует закономерностям развития литературы и искусства. Когда я задумываюсь над тем, что и как писать, то часто вспоминаю Лу Синя, который говорил, что главное — это позиция автора. Если автор — революционер то все им написанное, вне зависимости от материала или объекта изображения, будет революционной литературой, потому что из фонтана всегда бьет вода, а из кровеносных сосудов — кровь.
Чжуан слушал, как Вэй Цзюе с горящими глазами говорит о Лу Сине, и уже прикидывал заголовок своей будущей статьи: «Революционер и революционная литература». И подзаголовок: «О фонтане и кровеносных сосудах». А Вэй тем временем продолжал:
— Поэтому я и толкую, что, если писатель дышит одним воздухом с народом, поле его творчества необозримо. «В море вольготно рыбе играть, в небе вольготно птице летать»,— говорили древние. Надо поощрять автора писать о том, что он хорошо знает; в изображаемом материале не должно быть никаких ограничений...
«В море вольготно рыбе играть, в небе вольготно птице летать» — пожалуй, это еще более привлекательный заголовок! — думал Чжуан, размышляя о своем коронном сочинении, с помощью которого он выйдет из колыбели. Но он хорошо помнил и те пакеты, какие ему возвращали из издательств.— Эти редакторы ничего не понимают, напишу-ка я о них фельетон...»
Как всегда, сказано — сделано. Чжуан Чжун не любил упускать решающего момента. Вэй Цзюе еще далеко не выговорился, но его ученик почувствовал, что на сегодня творческих импульсов уже хватит, и, поспешно распрощавшись, побежал домой. Там он трудился всю ночь до рассвета, из-под его пера выползали сплошные драконы и змеи.
Но когда его великий труд уже был близок к концу, он вдруг обнаружил в газете статью, фактически направленную против курса «Пусть расцветают все цветы», содержащую призывы «не перебарщивать», «не сводить личных счетов», «не увлекаться изображением любви» и так далее.
Если бы Чжуан Чжун не увидел этой статьи, все было бы в порядке, а так она его изрядно напугала: не успел председатель Мао выдвинуть лозунг, как кто-то уже поет ему отходную. Но вслед за испугом родился гнев: эта статья совершенно ошибочна, прежде всего потому, что она направлена против его, Чжуана, гениального произведения, с помощью которого он собирался выйти из колыбели! Затем пришла еще одна мысль – пожалуй, неплохо, что такая статья появилась,— это великолепная цель, по которой нужно ударить. Правильно, напишу-ка я статью, направленную против этой статьи!
Едва он воплотил свой замысел и понес его на почту, как один осведомленный человек сообщил ему, что председатель Мао похвалил автора той статьи, сказал, что это хороший товарищ, преданный партии и государству, что без таких хороших товарищей партия, государство и сам Китай могут погибнуть...
Тут уже южная дорога пошла по северной колее, все перепуталось. Если бы такое услышал человек трусоватый, то у него душа бы ушла в пятки и он навсегда бы зарекся писать статьи. Но героизм Чжуан Чжуна состоял как раз в умении ловить момент и меняться вместе с ним. Найдя достойное применение для своего пакета, он тут же принял участие в собрании, на котором выступил со следующей горячей речью:
— Товарищ, написавший эту статью, не боится ни молний, ни громов. Он поднял руку на сильного врага. Только такой человек может называться настоящим пролетарием!
Глупый Вэй Цзюе стоял среди публики и, сощурив свои большие глаза, смотрел на него с явным недоумением. По-видимому, он решил, что ему изменяет слух. А через несколько дней пришло официальное сообщение, из которого стало ясно, что до сих пор слова председателя Мао толковались неправильно. Оказывается, председатель критиковал того товарища, обвиняя его в левацких тенденциях, и заявил, что он фактически выступает против курса «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы».
— Я давно это говорил! — воскликнул Чжуан Чжун, с довольной улыбкой поглядев на Вэй Цзюе.— Вот учитель Вэй может подтвердить, что я сразу сказал: эта статья открыто направлена против курса «Пусть расцветают все цветы», выдвинутого председателем Мао! Разве не так?
Вэй Цзюе снова сощурил свои большие глаза и ничего не ответил, только загадочно ухмыльнулся.
Недаром Чжуан считал Вэя глупым. Человек написал столько превосходных произведений, а в жизни ничего не понимает, ему вечно самую суть подавай, не соображает, что иногда об этой сути лучше и не заикаться. Так оправдывал себя Чжуан, чувствуя, какие мысли таятся за загадочной ухмылкой учителя.
Между тем все цветы продолжали расцветать, а все школы соперничать. Одни яростно обличали злоупотребления бюрократов, другие нападали на мелочные философствования в культуре, третьи критиковали попытки чрезмерно расширить сферу борьбы и рассматривать товарищей как врагов, четвертые требовали устранить недостатки нашей общественной системы. Во всем этом Чжуан, конечно, не мог отставать. «Расцветайте, расцветайте, расцветайте!» — кричал он, смело бросаясь вперед.
Однажды он даже написал дацзыбао такого содержания: «Почему товарищу, который давным-давно участвовал в революции, без всякой причины уменьшили революционный стаж на целых два года? Разве это не грубое вмешательство в биографию человека? Почему самоотверженно трудившегося товарища на основании какого-то невинного письма понизили в служебном ранге? Разве это заслуженное наказание? Почему литератора, имеющего немалые творческие достижения, не пускают в Союз писателей и отделываются разными отговорками? Разве это не уничтожение кадров?»
В той провинции, где он теперь жил, мало кто знал его подноготную. Сам он, естественно, о ней не рассказывал, но некоторые все же знали и спрашивали:
— Это что, снова «три с минусом» вылез?
— Да, «три с минусом»! — гордо отвечал Чжуан, услышав оскорбительные разговоры.— Но что означают эти «три с минусом»? Сплошную несправедливость! А нынешняя кампания нацелена как раз на то, чтобы восстановить справедливость...
При этом он так бранился и распалял себя, что иногда даже плакал.
Через некоторое время цветы перестали расцветать и началась борьба против правых элементов. Многим людям, шумевшим слишком громко и вскрывавшим общественные пороки, «надели шапку правых». Почувствовав, будто он идет по тонкому льду через огромную реку, Чжуан долго бродил с печальным лицом и всклокоченными волосами, уголки его глаз покрылись таким количеством морщин, что стали еще больше напоминать рыбьи хвосты. Но если вы думаете, что наш крупный писатель сломился, то вы недооценили его стойкий характер. Чжуан обладал исключительной способностью момент подъема безудержно нестись вперед, а в момеи упадка — сразу поджимать хвост. На первом же собрании, посвященном критике правых элементов, он нача с гневом ругать правых, бить себя кулаком в грудь срывающимся голосом кричать:
