Леонид Савельев - Комната № 13
— Триста лет Россией правили Романовы, — говорили придворные, — неужели их свергнут в три дня? А полиция на что, жандармы, казаки, гвардейские полки!
Но на одной из станций к паровозу подошел железнодорожник и сказал:
— Дальше ехать нельзя.
Дальше станции были заняты войсками, перешедшими на сторону революции. Тогда паровоз перевели на другой конец поезда, и поезд двинулся назад к Бологому: царь решил проехать окружным путем, через станцию Бологое. Но и там его не пропустили: железнодорожники прислали сказать, что мост впереди испорчен. На самом деле мост был в исправности, но дальше стояли уже революционные войска.
— Ваше величество, — сказал один из придворных, — в Царское Село не пробраться, куда прикажете ехать?
— Все равно, — ответил царь. — Поедем туда, где есть прямой телеграфный провод, — в Псков.
Повернули и поехали в Псков.
У Таврического
Восставшие солдаты и рабочие взяли арсенал.
Сорок тысяч винтовок расхватали по рукам. Подняли другие полки. Раскрыли тюрьмы. Подожгли Окружный и Охранное отделение. Останавливали и проверяли автомобили и разоружали офицеров.
Все улицы, ведущие к Таврическому, полны народом.
Пронзительным гудком разгоняя толпу, летит автомобиль с вооруженными матросами и крутым поворотом подъезжает к Таврическому.
Навстречу ему ползет, тяжело ворочая цепями передач, огромный грузовик.
Ползет, тяжело ворочая цепями передач, грузовик.
Во все стороны торчат штыки. На грузовой платформе стоят, навалившись на плечи шоферов, рабочие, солдаты, студенты, женщины. Они держат винтовки наготове.
Вот проезжают гвардейцы-артиллеристы. Они скачут на откормленных, лоснящихся конях. Блестящими шашками отдают они салют народу.
Толпа кричит «ура», дети подбегают к лошадям, солдаты палят в воздух.
Посредине улицы митинг. На телегу взбираются один за другим ораторы. Толпа плотным кольцом окружила телегу и слушает. Тут же несколько человек в арестантских халатах, мужчины и женщины: это выпущенные из тюрьмы.
У Таврического огромная толпа. На улицах трещат костры. Мороз. Таврический дворец сияет огнями. Во всех его комнатах в эту ночь горит свет.
Ораторы — в пальто, без шапок — говорят с каменных, занесенных снегом ступеней Таврического. Толпа хлопает, кричит «ура» всем, не разбираясь, кто что говорит.
Еще не все войска перешли к народу. Еще сидят на чердаках городовые с пулеметами, но город уже во власти восставших.
А из-за домов, над городом, полыхают огненные столбы, разметавшись дымом: это горят Окружный суд и Жандармское управление.
В комнатах №№ 11–13 Таврического собрались уже выборные от рабочих и солдат. Двенадцать лет назад, в 1905 году, выборные от рабочих образовали Совет Рабочих Депутатов. Тогда армия еще подчинялась правительству и Совет просуществовал недолго. Теперь солдаты идут вместе с рабочими. И Совет называется: Совет Рабочих и Солдатских Депутатов.
Революционный штаб
В сорок второй комнате Таврического дворца устроился революционный штаб Совета: несколько солдат, представители от восставших полков, и революционные офицеры.
Вырвали план из «Всего Петрограда» и стали размечать, где восставшие войска, где полки Хабалова.
Но оказалось, что толком никто ничего не знает.
Беспрестанно звонили телефоны: из разных мест требовали подкреплений. Были посланы отряды на все вокзалы.
Ночью пришло известие: хулиганы собираются напасть на винный склад.
— Если склад разобьют, восстание потонет в водке, — говорили в революционном штабе.
«Триста штыков к складу, — отдал приказ революционный штаб, — рабочие и солдаты вперемежку. Действовать оружием, в случае нападения на склад, без всякой пощады. Если кто-нибудь из команды дотронется до бутылки — расстрелять на месте».
В одной из комнат был устроен склад оружия. Там собирали и складывали револьверы, винтовки, патроны, пулеметные ленты. На крышу Таврического взгромоздили четыре пулемета. Правда, стрелять из них нельзя было, — они были не смазаны, а вазелина под рукой не было, — но зато они придавали бодрость.
В коридорах, вповалку, подложив шапки под голову, спали солдаты с винтовками в руках.
В комнатах, на диванах, на креслах, на столах, на полу, не снимая пиджаков и фраков, спали члены Государственной Думы.
Вдруг в сорок второй комнате распахнулась дверь, и туда тяжелой поступью вошел хмурый Родзянко. Он сел в широкое кресло, уперся ладонями в стол и сказал:
— Господа офицеры, Временный Комитет Государственной Думы взял власть для восстановления порядка в городе. — Он помолчал и добавил сердито: — с этой минуты ваш штаб подчинен Временному Комитету.
Временный Комитет решает
Вот почему Временный Комитет Думы решил взять в свои руки власть.
— Я не бунтовщик, не революционер, — говорил Родзянко. Я не хочу брать власть без царского указа. Но ведь правительства сейчас нет, а не может же быть страна без правительства! Ко мне рвутся со всех сторон. Все телефоны обрываю!. Спрашивают, что делать. Как же быть? Брать ли власть?
— Берите, Михаил Владимирович, — советовали ему члены Государственной Думы. — Никакого в этом нет бунта. Ведь министры сбежали, где Протопопов — неизвестно, никого нет. Должен же их кто-то заменить? Если же все обойдется, то государь назначит правительство, и мы ему дадим власть. А не обойдется, так по крайней мере возьмем власть мы, а не те мерзавцы, что выбраны на заводах. Что же, наконец, делать, если императорское правительство так спряталось, что с собаками его не сыщешь!
И Временный Комитет Думы взял власть до назначения нового правительства. С досадой слушали члены Комитета Думы, как в соседнем зале воинский оркестр играл революционные песни. Но приходилось мириться с революцией: у нее была сила.
К Таврическому подходили полки с офицерами и знаменами.
К войскам выходил Родзянко и зычным голосом кричал:
— Воины православные! Поддерживайте порядок, слушайтесь ваших офицеров; не позволим врагу, проклятому немцу, загубить нашу матушку-Русь!
Потом он возвращался в комнату Комитета Думы и, отдуваясь, ворчал:
«Хоть бы скорой пришли войска с фронта и навели порядок».
Городовые в очереди
То там, то здесь раздавалась пулеметная стрельба. Это стреляли городовые, засевшие на чердаках.
Народ прежде всего искал городовых. Когда находили где-нибудь городовых, убивали их тут же на улице.
Городовые перепугались. Они поняли, что единственное их спасение — попасть скорей под арест. Поскорей снимали они свою форменную одежду, переодевались, и тайком, чтобы их по пути не узнали, пробирались к Таврическому дворцу.
И вот во дворе Таврического образовалась странная очередь — огромный, закручивающийся «хвост» городовых. С нетерпением ждали городовые, когда же их пропустят в дверь.
— Счастливец, — говорили городовые в конце хвоста, когда передний проходил в дверь, — его уже арестовали, ему теперь нечего бояться.
Солдат одного из восставших полков привел городового в Таврический и просил:
— Арестуйте его, тут он целее будет, а в городе, не ровен час, убью; а он — отец мне.
Явилось все жандармское управление и, выстроившись, точно на смотру, по чинам, от генерала до ротмистра, прошло под арест. Когда перетрусившие при аресте жандармы увидели, что им ничто не угрожает, что Дума взяла их под свою защиту, они приободрились.
— Не все ли равно, кому служить, Протопопову или Родзянко, — переговаривались они, — лишь бы жалованье платили. Мы еще понадобимся новому правительству!
И повеселевшие жандармы стали нацеплять красные банты.
Арест бывших министров
К студенту, проходившему по дворцу Таврического дворца, подошел пожилой человек в дорогой шубе. У него было серое, изможденное лицо, он еле держался на ногах.
— Скажите — вы студент? — спросил он.
— Студент.
— Я — Протопопов, отведите меня в Думу.
Взволнованный студент бросился искать Керенского, а по дороге сообщал всем:
— Протопопова веду!
Собралась огромная толпа. Раздались крики:
— Чего ждать, прикончить его на месте!
Солдаты взяли штыки на-перевес, кто-то схватил Протопопова за воротник.
В эту минуту появился Керенский. Он шел бледный, подняв одну руку вверх, точно для клятвы, другую вытянув вперед. Страшным голосом кричал он:
— Не сметь трогать этого человека! Он — великий преступник против революции.
— Ваше превосходительство, — сказал Протопопов срывающимся голосом. — Отдаю себя в ваше распоряжение.
Торжественно и мрачно, точно он ведет осужденного к месту казни, вел Керенский Протопопова в отдельную комнату. Вооруженный конвой окружал съежившегося человечка в помятой шубе, бывшего министра.
