Илья Дворкин - Трава пахнет солнцем
«Заваривают! — презрительно подумал Димка. — Это твоя мамка чай заваривает. А сталь сваривают. Серые!»
Тот, который Владька, схватил электрод, хлестнул им по бетонному столбу.
Электрод брызнул осколками обмазки и в руках у Владьки остался голенький тонкий стержень.
— Ух ты! Видал, Жорка? Ай да УОНЯ! — закричал он.
Жорка тоже попробовал, и ему понравилось.
Мальчишки стояли друг против друга и по очереди лупили электродами по столбу. Только искры летели.
Ну, уж такого Димка стерпеть не мог. Ишь, явились! Размахались. Вся Димкина душа возмутилась. Этой пачкой можно было десяток раскосов сварить, а они еще ржут, как кони.
— Эй, вы! А ну, положите электроды, — сказал он и вплотную подошел к мальчишкам.
— Это еще кто такой? Ты его знаешь? — с притворной озабоченностью спросил Владька.
Жорка с таким же притворным сожалением покачал головой.
— Не знаешь? Ну, тогда катись, пацан, колбаской по Малой Спасской.
— А я говорю, положите электроды, — тихо повторил Димка и встал поудобнее. На всякий случай.
— Ты чего за нами шпионишь? Я тебя давно приметил, — сквозь зубы спросил Жорка. — Ты кто здесь? Хозяин? Это твое?
— Мое, — твердо ответил Димка.
— Чего, чего? Может, и это все твое? — Жорка неопределенно прочертил в воздухе рукой.
— Мое.
Мальчишки переглянулись: ну уж от такого нахальства просто кулаки зачесались.
— Дай ты ему, Жорка, в лоб, чтоб не завирался, — лениво посоветовал Владька.
— Сначала электроды положи, — сказал Димка.
— Ну, положил.
— А теперь дай. Попробуй.
— Просишь? — сказал Жорка.
— А ты попробуй.
— Двинь ему, Жорка, двинь! А я судить буду, — обрадовался Владька. Он любил глядеть, как дерутся. Это было гораздо интереснее, чем драться самому.
Жорка размахнулся и заехал Димке по уху. И тут же получил сдачи.
Через мгновение они, сцепившись, возились в пыли и сопели — красные и разъяренные. Сквозь стиснутые зубы они выталкивали всякие обидные слова. Норовили оседлать друг друга.
Но ни одному это не удавалось, а Владька бегал вокруг и подзадоривал Жорку. Владька уже примеривался, как бы поудобнее двинуть врага, но вдруг он оторвался от земли и нелепо заболтал в воздухе ногами.
Две здоровенные руки схватили разъяренных бойцов за воротники, приподняли, встряхнули и поставили на ноги.
— Это еще что такое? Солнце затылок напекло? Как тебе, Димка, не стыдно? Так-то ты гостей принимаешь?
Димка взглянул на дядю Федю — вечно он появляется в неподходящее время. Видно, пообедать спустился — из кармана спецовки торчит промасленный сверток. Обедал бы у себя на верхотуре. Там воздух чище. Теперь опять смеяться будет, подковыривать.
Димка мрачно молчал. Не ябедничать же.
— Чего помалкиваешь? А ну-ка, миритесь! Быстро. Дай ему руку.
— Еще чего, — буркнул Димка.
— Фу, какой стыд! — сказал дядя Федя. — Ты здесь хозяин или нет?
— Угу.
— Тогда мирись.
— Не буду.
— Знаешь, Дмитрий, это просто некрасиво, — рассердился дядя Федя, — придется с тобой иначе потолковать, посерьезней.
И он отошел.
Мальчишки помолчали.
— Ну, ты, хозяин, — тихо сказал Жорка, — тут у тебя, я гляжу, всюду защитнички. Так, может, в другом месте встретимся? Если не боишься.
— Тебя-то? Хихикс! В каком месте?
— А приезжай на Каменный остров. К дубу Петра I. Знаешь?
— Узнаю. Когда?
— Завтра. В десять часов.
— Ждите, — сказал Димка, повернулся и непримиримо зашагал прочь.
Что кому интересно
На круглых электрических часах большая стрелка судорожно дернулась и перескочила на цифру 2.
— Пошли, — сказал Владька, — не придет он. Сдрейфил, наверное.
— Что-то не похоже. Не такой он, по-моему, парень, — ответил Жорка.
— Чего ж его нет? Может, его целый день ждать?
— Ну ладно, пошли.
— На бон?
— Нет, Владька, пойдем к той девчонке. К Тамико. Ладно? Она же нас звала.
— А-а, ну ее! Опять реветь начнет. Терпеть не могу, когда ревут.
— Терпеть не могу! Будто сам никогда не ревел. Откуда ты знаешь, отчего она плакала. Может, у нее горе какое?
— Скажешь тоже — горе! Какое, интересно знать, у нее горе может быть? Смех один. Куклу потеряла? Просто плакса она. Да и мамаша, видал, какая злющая. Того и гляди уши надерет…
— Привет, — раздался сзади голос.
Жорка и Владик враз обернулись и увидели мальчишку со стройки.
Он был красный, потный и дышал, как загнанная лошадь. Видно, бежал со всех ног. Торопился.
— Привет, — отозвался Жорка.
Ишь ты! Не испугался. Один пришел. В такую даль приперся и не побоялся засады. Умеет слово держать.
Драться Жорке ни капельки не хотелось. Он попытался сам себя разозлить, представил, будто этот мальчишка здорово его обидел, да не как-нибудь, а подло: Жорка увидел себя привязанным к дереву, как Пятнадцатилетний капитан, а рядом этого мальчишку с плеткой. Он всегда так себя распалял.
Но на этот раз ничего не вышло. Никак он не мог представить этого мальчишку с плеткой.
Драться решительно не хотелось.
Мальчишка молчал. Молчали и Жорка с Владиком.
На чугунный заборчик, огораживающий дуб Петра I, села маленькая желтая птичка, с любопытством оглядела мальчишек черными юркими бусинками глаз и вдруг, запрокинув голову, разразилась переливчатой, звонкой трелью. И снова поглядела на мальчишек. Будто спрашивала:
«Ну как? Здорово я пою?»
— Здорово, — сказал Жорка и рассмеялся.
— Это чиж, — сказал незнакомый мальчишка.
— А тебя как зовут? — спросил Жорка.
— Димка.
— А меня Жоркой зовут. Его — Владиком. Он мой друг.
— А чижихи не поют, — сказал Димка, — поют только чижи. У них на горлышке темное пятнышко. Если с пятнышком — хороший певец.
— А ты откуда знаешь? — спросил Владик.
— Жил у меня чижик. Всю зиму жил. Я его семечками кормил. Надавлю семечек бутылкой, он и клюет. Совсем ручной стал.
— А где он сейчас?
— Выпустил весной. Он улетать не хотел, все в форточку бился. Потом улетел.
— Слушай, а чего тебя тот дядька хозяином называл? Ты работаешь на стройке?
— Нет. Я еще учусь. В шестой перешел. У меня батя в мостоотряде работает. А дядя Федя шутил. Он меня с пеленок знает. Мы всюду вместе ездим.
— А ты любишь корабли? — спросил Жорка.
— А как же! Ясно.
— Я буду моряком. Вот. Владька музыкантом. А ты?
— Я строителем стану. Мосты буду строить.
— Ну… интерес собачий. Была нужда, — протянул Владька.
— Много ты понимаешь, — обиделся Димка.
— Брось, Владька! Может, ему и вправду интересно. Тебе интересно на скрипке пиликать, ему мосты строить. Чего пристал к человеку, — решительно сказал Жорка.
Владька удивленно на него поглядел и смутился.
— Да я ничего. Пусть себе строит. Пожалуйста, — сказал он.
Мальчишки неторопливо зашагали по аллее.
— Сейчас мы на гребную базу зайдем, — сообщил Владька, — у нас там тренер знакомый. Ты, Димка, академические лодки видел?
— Видел. Издали.
— Издали — ерунда. Сейчас вблизи посмотришь. Даже потрогать можешь. У нас там тренер — приятель. Олег Баранов.
Владька говорил гордым таким, солидным голосом — пыль в глаза пускал.
— Может, сперва к Тамико сходим? — сказал Жорка.
— А кто такой Тамико? — спросил Димка.
— Девочка такая.
И Жорка рассказал о вчерашней встрече.
Димка слушал, и видно было, что не просто так слушает, а с понятием. Это сразу видно, когда человек с понятием слушает, а не так — лишь бы номер отбыть.
— Да, странно, — задумчиво сказал Димка, — не может человек просто так, ни с того ни с сего плакать. Даже если этот человек девчонка. Причина значит есть.
Гичка «Акула»
— А-а, друзья-приятели явились, — сказал Олег, — молодцы, что пришли. Хотите лодку?
— Чего спрашивать-то! Конечно, хотим, — ответил Жорка.
— Тогда вот что: видите эту длинную лодку? Называется она гичка. Сейчас пойдем в кладовую, я вам дам скребки. Гичку надо очистить от старой краски — ободрать ее, потом прошпаклевать, наложить грунтовку и покрасить. Сумеете?
Мальчишки молчали.
— Кто из вас красил когда-нибудь? — спросил Олег.
— Я, — сказал Димка.
— Ты? Что-то я тебя не видел раньше. Ты кто такой?
— Это наш приятель, — сказал Жорка, — его отец в мостоотряде работает. Новый мост строит.
— Очень хорошо, — Олег кивнул, — а что ты красил?
— Лодки красил. И балки стальные суриком грунтовал. Малярам помогал, — сказал Димка.
— Ну? Да ты, оказывается, классный специалист. Решено: будешь инструктором — научишь своих дружков. Пошли за инструментом.
Через несколько минут, вооруженные скребками и жесткими стальными щетками, мальчишки принялись очищать гичку от старой потрескавшейся краски.
