Юз Алешковский - Дедушка и музыка
— Еще кто пожалуется — все коромысло о бока обломаю! Дела себе не найдешь!..
«Наверно, его мать…» — подумал я, проходя мимо мальчишек. Нести ведра было все тяжелее. Я собрал все силы и прикусил губу от натуги, но все равно коленки у меня подкашивались и челюсть оттягивало вниз, как у летчиков во время перегрузок. Смеха мальчишек я не слышал из-за глухого звона в ушах.
«Еще немного… так, так… десять шагов… пять… четыре».
Я уже был у крыльца, но подняться на ступеньки не смог. Коленки подкосились от тяжести, я так и присел между чуть не опрокинувшимися ведрами, даже не успев снять с плеч коромысла.
«Да-а. Тело у меня никуда не годное. Это уж точно. Хорошо, что во время опытов нужно работать только головой. Хотя воду придется таскать каждый день… и дрова придется рубить… и мало ли чего еще надумает дедушка…»
Передохнув в тени, я расколол еще четыре полена и до прихода дедушки, обессилев, лежал на прохладной половице. И почему только Пушкин приветствовал «пустынный уголок — приют спокойствия, трудов и вдохновенья»? Какое уж тут спокойствие, когда все тело, особенно спину, после этих трудов так жжет и ломит, что даже встать тяжело.
— Ну, как опыты? — спросил дедушка.
— Завтра начну. — Я, чуть не застонав, поднялся и сел за стол.
— Полешки складывай, да поровней. — Дедушка нарезал хлеб и разлил в миски щи. — А ведра таскай в руках. С коромыслом тебе несподручно.
— Зато интересней, — сказал я, чувствуя, что дедушка доволен. — А кто сварил щи?
— Отец твой договорился с соседкой Жуковой. Она будет готовить обед и носить молоко. Лишь бы тебе впрок шло.
— Вкусно! — сказал я. — Налей еще!
— То-то. Ешь, трудись и чахлость как рукой снимет. Эх, запустили тебя крепко!
— Еда не главное в жизни, — заметил я, хотя ел с удовольствием и даже подумал, что в будущем в питательных таблетках, которые я мечтал изобрести, трудно будет сохранить горячий, добрый дух щей, заправленных луком, петрушкой и укропом, только что сорванными с грядки.
11
Еще два-три дня мы с дедушкой с утра ходили на пруд, и меня уже самого тянуло поскорей окунуться, потому что в воде было теплее, чем на берегу.
Потом дедушка намыливал меня, обмазывал песком и мылом и растирал так, что я вскрикивал, когда он шлепал по лопаткам и до хруста сдавливал ребра. Но я быстро привык к этому и с удивлением чувствовал, как мое тело наливается силой, и думал, что вот так же много лет назад дедушка ахал под руками моего прадеда и тоже набирался сил…
Потом я поливал горох, рубил дрова, таскал воду, окучивал картошку и к вечеру, усталый, залезал на сеновал и как убитый спал до самого утра…
12
Наконец настал день, когда я вынес в огород пластинки и проигрыватель, подсоединил к нему провода и положил на диск «Героическую симфонию» Бетховена.
Я с волнением смотрел на грядку для «симфонического» гороха и вообразил, что нахожусь в огромной лаборатории среди сложнейших приборов с мерцающими экранами и разноцветными лампочками.
Вокруг — мои ученики и представители научных кругов… У меня седая борода. Я похож на дедушку и одновременно на академика Павлова.
К стебелькам опытного гороха подсоединены электроды и датчики. Еле слышно гудят мощные усилители.
Мой помощник держит палец на кнопке белого магнитофона.
— Коллеги! — говорю я, покашливая от волнения. — Прошли те времена, когда я, мальчишкой, в первобытной обстановке, начал серию опытов с горохом и музыкой. Простите за нескромность, я доказывал, что музыка является, так сказать, звуковым удобрением и наконец-то может прийти на помощь людям, вместо того чтобы отвлекать их от прогресса. Пришел конец возмутительному факту потери времени во всяких консерваториях и танцзалах. Хватит слушать! Пора действовать! (Бурные аплодисменты).
Коллеги! Возможно, сегодня откроется новая страница в науке. Ведь сколько звуков зря пропадало, когда горох просто слушал музыку. Мелодии и аккорды уносило ветром и глушило дождем. И долго пришлось нам идти к простому, но гениальному решению. Так всегда в науке. И мы произведем в ней очередной переворот. Музыка с помощью электродов войдет прямо в горох. Вернее, в ядро клетки гороха, и в тысячу раз ускорит его рост. Дух захватывает от возможностей, открывающихся перед нами. Не надо! Не надо аплодисментов!.. Жуков! — кричу я своему помощнику. — Нажимайте кнопку!
— Вот эту?
Я вздрогнул и отшатнулся. Вожак мальчишек, похожий на матадора, протянул палец к проигрывателю и вопросительно смотрел на меня.
— Как вы сюда попали? — спросил я, надев темные очки.
— Вы же сами позвали меня… вот я и перелез через забор.
— Как ваша фамилия?
— Жуков. — Парень был растерян. Я тоже.
— Хм. Странно. Более, чем странно. Очевидно, телепатия. Хотите быть моим помощником?
— Хочу! — сказал Жуков.
— Э-э, умеете ли вы, батенька, держать язык за зубами? — спросил я по-профессорски.
— Всегда могу.
Я коротко рассказал о своих планах, отметив про себя, что Жуков слушал с интересом и не хихикал.
— А теперь нажимайте кнопку! — Жуков нажал. — Увеличьте громкость… Ручка — слева. Так.
Музыка заиграла. Я подвинул проигрыватель поближе к гороху.
— А что дальше? — шепотом спросил Жуков.
Казалось, опыты захватили его больше, чем меня.
— Дальше! Мы не можем, к сожалению, наблюдать за процессами, происходящими сейчас в ядре клетки гороха. Вам скучно?
— Не то чтобы скучно… Но делать-то что-нибудь надо?
— Вы умеете размышлять?
Жуков смутился.
— Нужно учиться. Сколько вам лет?
— Тринадцать…
— Ого! А вы на голову выше меня. Даже на две. Так вот: ждать результатов скучно, но необходимо. Вы любите симфонии?
— Я все люблю слушать.
— А кибернетикой интересуетесь?
— Что это?
— Это, коллега, — высшее достижение человеческого разума. Я вас введу постепенно в курс дела.
— А я вас научу плавать.
Я отметил, что Жуков без всякого притворства разговаривает со мной, как со старшим, и что мой маленький рост нисколько этому не помешал. Это было приятно.
— Кстати, на время опытов, — сказал я, — нужно забыть обо всем. Об играх, и так далее. Иначе нельзя в науке.
— Это к лучшему, — обрадовался Жуков. — Хоть забудут и обо мне. К Сенашкиным залезли в огород, а виноват я. Свинье глаз подбили, опять я. Так она же Витьку первая укусила. Прямо домой неохота идти. Ругают день и ночь! А тут еще трактор…
— Ну, вот и хорошо. Пора стать человеком своего века. — Я достал тетрадку и ручку. — Сюда вы будете записывать свои наблюдения…
— А если ошибки?
— Это исправимо.
— А как вас звать?
— Зовите меня шефом, — сказал я. — Пойду рубить дрова.
Жуков кивнул и поставил пластинку.
13
Пока я колотил молотком по обуху, симфонии не было слышно, а когда складывал полешки, до меня доносилась тихая, тягучая и какая-то нудная музыка, мешая как следует настроиться на работу.
А Жуков, усевшись по-турецки, слушал ее, что-то записывал и изредка кидал в сторону забора комки земли.
«Каждому ученому, конечно, нужен помощник и ученик. Кто бы сейчас отгонял от забора мальчишек?»
Когда половина симфонии кончилась, Жуков перевернул пластинку на другую сторону и продолжал что-то записывать.
Перед концом симфонии Жуков встал, взмахнул травинкой, словно дирижировал, сказал: «Трам-пам-пам!» — и нажал кнопку.
Мы перенесли проигрыватель к джазовым грядкам. Я поставил пластинку «Вокруг света» и спросил у Жукова:
— Не надоело?
— Что вы! Я и не заметил, как время прошло. Почему она называется «Героической?»
— Наверно, так показалось композитору.
— Да-а! — тихо и с удивлением сказал Жуков.
Я пожал плечами.
Под джаз было веселее рубить дрова, и я колотил по обуху молотком и орудовал топором, двигаясь в ритме какого-то бразильского танца. Потом пошел посмотреть на горох, прослушавший симфонию.
«Мне она только мешала рубить дрова. А джаз не мешал. Наоборот, помогал. Наверно, поэтому в опытах ученых успешней вырос «джазовый» горох… Надо около каждого стебля вбить планки с делениями и еженедельно делать замеры…»
— Шеф! Шеф! — вдруг крикнул Жуков. — Сюда! Скорей! — Я подбежал к нему, перепрыгивая через грядки. — Смотрите! Как бы нам не попало!
Я залез на забор. Прямо на дороге, подняв тучи пыли, четыре пары танцевали под нашу музыку.
— Это — из десятого класса, — сказал Жуков.
— Включи погромче! — попросил один из танцующих.
— Обойдешься! — сказал Жуков.
— Включите, — сказал я, чтобы избежать нападения.
Тут фокстрот кончился и тоскливо заиграл аккордеон. Ребята пошли медленнее, а девчонки смешно полузакрыли глаза. Пыль немного улеглась.
