Самуил Полетаев - Второе небо
Ребята давно уже удрали из овражка и опять лежали на берегу.
— Ну и влетит же ему! — вздохнул Васька Чаусов, обсыпая голову песком. — Поели арбуза, называется!
— Отпустит, — сказал Махтай, снова ползая на четвереньках вокруг пещеры.
— Дракин? — усмехнулся Васька. — Да он его держать будет, пока мать не придет. Дракина не знаешь?
— Отпустит. Он маленький.
— Да, поели арбуза!
И еще долго и лениво спорили, а вскоре забыли про Костика, играли в камушки, барахтались в песке и прыгали с мостика в воду.
А в это время Костик бегал голышом вокруг сторожки, заглядывал в щели и жалобно скулил. Из щелей доносился густой, как пчелиное гудение, храп Дракина, желтые табачные усы его равномерно взлетали и плавно оседали.
— Дедушка, отдай штаны! — Костик просовывал нос в щель. — Больше не бу-у-ду!
Но дед был крепок на сон, усы его по-прежнему мерно поднимались, словно бы крылья какие, и оседали. Штаны Костика лежали у него под головой.
Мимо бахчей шли женщины с вальками и связками белья на руках.
— Срамота какая! — заругались они. — Ты что же это без штанов, бесстыдник!
Не успел Костик спрятаться, как с другой стороны показались парни с ружьями — на охоту шли.
— Попался! — рассмеялись они. — Задаст тебе Дракин.
Тогда Костик взобрался по лесенке на чердак, просунул голову между жердинами и стал сыпать на деда труху.
— Дед, а дед! — строго прикрикнул он. — Нельзя на людях голым ходить! Отдай штаны!
Дед всхрапнул — усы разлетелись в стороны — и сел на лавку. Он глянул наверх, откуда сыпалась труха, достал кисет с махоркой и не торопясь стал свертывать козью ножку.
— Ну ладно-ть, — зевнул он. — Раз нельзя, так забирай свой наряд.
Костик слез с чердака, прошел в сторожку и быстро надел штаны.
— Я пошел.
— Куда же ты? Поешь-ка сперва холодненького. А то жарко нынче. Ну, я сам тебе выберу. — Дед выкатил босой ногой из-под лавки арбуз, вытер о волосатую руку широкий нож, ловко махнул им и отвалил кусок.
Дед курил, зевал и смотрел, как Костик, обливаясь соком, уплетает арбуз.
— Чего это моя бабка припозднилась сегодня с обедом? — сам с собой разговаривал Дракин. — А то поспать еще, что ли?
Костик съел кусок, вытер шею и грудь и повернулся к выходу.
— Дедушка, я пойду, ладно?
— Съешь-ка еще, — сказал дед и отмахнул ножом еще кусок.
— От него живот липкий, — сказал Костик, но все же взял кусок двумя руками и снова погрузился в мякоть по самые уши.
Правда, ел он на этот раз без удовольствия, но все же быстро управился. Он бросил корку, тяжело вздохнул и пощупал вспученный живот.
— Дед, я пойду, ладно? — сказал он не очень уверенно.
— А ты поешь арбуза-то, — зевнул Дракин, свертывая новую цигарку.
— Я наелся, во! — сказал Костик и хлопнул себя по твердому животу.
— Да ты лучше другого отведай, тот послаще будет. — Дед, не поднимаясь с лавки, выкатил из-под нее другой арбуз и отхватил ножом новый кусок.
— Не лезет, — просипел Костик.
— Хороший арбуз завсегда полезет. Ну как, скусный?
— Угу, — сказал Костик, вяло вздыхая и глотая приторный сок.
Живот наполнился по самое сердце, глаза его осоловели.
— Кто же так ест? — сказал Дракин. — Ценный продукт, а ты выедаешь только из середки.
Дед отрезал от арбуза маленький кусочек, съел его, аккуратно собрал косточки и вместе с коркой бросил под лавку.
— Нехорошо есть до обеда, а старуха чего-то припозднилась. Ты, малый, не смотри на меня, старика, ешь, ешь!
И вдруг с Костиком приключилось неладное. Он выбежал из сторожки, пошуршал в кустах и вскоре вернулся.
— Ну, я пошел, — сказал он и легко вздохнул.
— Что с тобой поделаешь. Иди, коли так.
Но Костик не уходил. Перетянул покрепче штаны и не уходил.
— Дедушка, а ты мне дай арбуз, ладно?
— Ну вот, я ж говорю мало ел. Садись. Арбуз такое дело — мале́ньку передышку дашь, а потом, стало быть, сызнова начинай.
— Не! — вытаращил Костик глаза и отступил от дверей. — Это не мне. Ребятам.
— Это каким же? Дружкам твоим?
— Ага. Они ждать будут.
— Значит, слову верность соблюдаешь?
Дед оглядел его щуплую фигурку своими острыми глазами, лукавыми глазами старичка лесовика, пыхнул дымком.
— Ну ладно, выбирай. Только дружкам в другой раз не больно доверяйся.
Ребята прыгали с мостика в воду, барахтались в песке, совершенно ошалевшие от жары и безделья. И вдруг появился Костик.
— Лопушок идет!
— Ей-бо, тащит!
Ребята повыскакивали из воды, налетели на Костика, выхватили у него арбуз и подняли страшный галдеж.
— Себе с середки, а мне с краю, да?
— Погляди, что мне дал — одной кожи, а мякоти чуть!
Ребята ели, обливаясь соком, пуляли друг в друга косточками, приплясывали от удовольствия. Вмиг от арбуза ничего не осталось.
— Ой, а Лопуху-то забыли оставить!
Но Костик, блаженно щурясь, похлопывал себя по животу.
— Не, я поел. Дедушка угостил.
— А он тебя не лупцевал?
— Не.
— Так-таки ничего и не сделал?
— Ничего. Посидели мы с ним, а он все бабку свою вспоминал. Ну, поел я арбуза, а потом он на дорожку с собой дал.
— Ловко ты его, — сказал Васька Чаусов, обгладывая корочку. — Зря я не пошел.
— Я же говорил, отпустит, — сказал Махтай и пощупал у Костика живот. — Видать, много съел.
И снова стали ребята валяться в песке, дремать и жариться на солнце.
Тарасик
Тарасик любил заходить в сельпо просто так, без всякого дела. Ему все здесь нравилось, даже запахи: какие-то особенные, необыкновенные запахи пеньки и сельдей, керосина и мыла. А чего только не увидишь там: и крупа, и соль, и конфеты, и повидло, и консервы — все бы перепробовал, если бы разрешили! А рядом — книжки и радиоприемники, мотоциклы и коньки, а кому нужны летом коньки? Но оттого, что в сельпо было много непонятных и ненужных вещей, было еще интересней — все бы потрогал, погладил, а были бы деньги, кое-что и купил.
Но сегодня Тарасик стоял в очереди и скучал — его послали за хлебом, а очередь двигалась медленно-медленно. Хлебные буханки, как кирпичи, поднимались друг на дружке до самого потолка и нависали над лысой головой продавца Харитоныча. Тарасик вдыхал идущий от них вкусный аржаной, с кислецой, дух и гадал: что, если буханки свалятся на лысую голову Харитоныча? До смерти убьет или живой останется?
Женщины толковали о том о сем — им здесь вроде клуба или посиделок, — а Тарасику хотелось побегать. Стоял он, переступал с ноги на ногу и вздыхал. Тоска.
Но еще тоскливее было маленькому существу, которое затерялось где-то в ногах у взрослых. Снизу, едва не с полу, слышался тоненький голосок:
— Ма-ам, купи конфету!
— Цыть! Конфету тебе! Ступай к папке — он тебе купит.
Легко сказать — ступай к папке! А как к нему попадешь, если у входа в леспромхоз, где он работает, стоит сторож и никого не пускает!
Девчонка в платочке, перевязанном по-бабьи, в сандалиях на босу ногу, с минуту молчала и сосредоточенно сосала палец.
— Давеча купил он им конфет, — рассказывала мать, не обращая внимания на девочку, — поели они и в один голос: дай им еще! Ребят четверо, им цельный килограмм нужен, чтобы всласть наесться. Все им дай да дай!
Девочка, услышав слово «дай», снова начинает ныть:
— Конфе-е-ету!
— Вот я тебе! Замолчи!
Но девочка еще пуще заливается.
— Ну что ты с ней поделаешь! — беспомощно оглядывается мать. — Замолчишь ты или нет?
— Да купи ты ей, не жадничай, — говорит соседка. — Гляди, душа помирает, конфеты хотца.
— Бабы, верите ли, мужик-то мой авансу еще не получал, задержка у них с деньгами. До получки занять вот пришлось…
Девочка, чувствуя поддержку очереди, с новой силой, уже отчаянно голосит:
— Конфе-е-е-ту!
В крик этот она вкладывает всю душу. Тонкий голосок ее покрывает все шумы в сельпо и дрожит, наполняя углы и наводя тоску. Сзади стоит аккуратная девочка с косичками, перевязанными бантиком, и, строго поджав губы, укоризненно смотрит вниз, на маленькую соседку.
— Нельзя так, нельзя! — говорит она.
Если бы не взрослые, которых она стесняется, отчитала бы похлеще. Но девчонка, заливаясь горючими слезами, ничего не слышит.
— Да-а-а-ай!
— Иди-ка ты лучше на улицу, поиграй вон с ребятами, — говорит мать.
— Конфету!
Все в сельпо притихли и с укором глядят на мать. Только лысый Харитоныч, ничего не замечая, деловито щелкает костяшками, бросает гирьки на весы и быстро вешает продукты.
— Следующий!
Наконец дошла очередь до Тарасика. Он купил хлеба и пересчитал сдачу.
— Дайте подушечек на десять копеек, — сказал он, бросив монетку на прилавок.
Продавец взвесил конфет и завернул в кулек. Тарасик взял из кулька две подушечки, а кулек сунул девчонке.
