Владислав Крапивин - Альфа Большой Медведицы
– Ясно!
– Вы сейчас – один отряд. А потом каждый из вас станет вожатым. И будет не один отряд, а сотня. Сотня только в нашем городе. А по стране зашагают тысячи и тысячи отрядов.
Ничего особенного не было в тот день, но запомнился Генке залитый мартовским солнцем двор, тополя с грачами и летящие тени облаков. И ребята, стоявшие тесным, еще неровным строем. Без формы, без знамени, без барабанов.
Потом появилась и форма, и знамя вручили в окружкоме. И два маленьких военных барабана принёс откуда-то Юра. Санька Черноскатов и Петька Бубенчиков вмиг напросились в барабанщики. Генка так не умел вперёд всех вылезать. Да и не хотелось ему барабанщиком быть. Вот если бы трубачом.
Дел в отряде было выше головы. Неграмотных рабочих с лесопилки надо грамоте научить. Газету надо к пасхе выпустить против попов. Представление про революцию для окрестных ребятишек устроить – тоже важное дело. Строем ходить надо научиться так, чтобы все завидовали, чтобы всем захотелось в пионеры. А когда все на субботник идут, отставать ведь тоже не годится.
С фабрики Генка ушёл. Юра Боровикин ему сказал:
– С осени в школу пойдёшь. А пока сам за книжками посиди. До лета. А летом, брат, будет одно дело.
Летом окружком решил организовать для отряда лагерь – походную школу будущих пионерских командиров. Достали несколько старых палаток, два котла, чтобы в лесу обеды варить. Старую шлюпку где-то для ребят раздобыли комсомольцы. Мальчишкам уже снились синие вечера у озера и жаркие костры…
Наступил последний вечер перед отъездом в лагерь. Генка забежал в клуб, чтобы проверить ещё раз, хорошо ли уложена палатка его звена, не забыл ли кто-нибудь принести из дома миску, кружку и ложку, у всех ли упакованы как надо заплечные мешки.
В клубе было пусто. Пионерская комната оказалась заперта. Генка нащупал в тайничке у косяка ключ, открыл дверь. Щёлкнул выключателем.
Всё имущество было сложено в одном углу и укрыто брезентом. Где же тут мешки и палатки третьего звена?
Генка откинул край брезента. Поверх палаточных тюков и свёртков из мешковины тускло блеснула медь.
Трубы!
Откуда?
Генка встал на колени, осторожно взял в руки горн. Такой же в точности, как у дяди Алексея. И мундштук не вынут.
Наверно, Юра достал трубы совсем недавно. И ничего не сказал. Кто же будет горнистом?
Если бы догадались дать трубу Генке! А как догадаются? Ведь никто же не знает, что он умеет играть. Самому попросить? Ни за что он на это не решится, не получается у него так, чтоб за себя просить. Ещё скажут, что похвастаться хочет. Вон Лёнька на скрипке играет, да и то не хвастается.
Генка выпрямился. Сердце стукнуло, но не мог он ничего с собой сделать.
"Только самую малость попробую." Он прижал к губам мундштук и взял первую ноту.
Это был плавный и красивый сигнал "сбор командиров".
Казалось, весь двухэтажный дом притих от удивления. Генка передохнул, положил трубу под брезент, прислушался. Где-то в коридоре раздались шаги. Генка запер дверь, спрятал ключ. И сбежал по лестнице на улицу.
6Спит лагерь. Тихо дышат в палатках мальчишки. Дышит в кустах ветер, чуть слышно. Колыхнёт кусты и замрёт. Небо стало темнее, разгорелись звёзды. Вода потускнела и теперь едва заметна меж стволов. По ногам тянет холодок, и плечам зябко. Курточку бы взять в палатке, да как уйдёшь с поста?
Опять колыхнулся в листьях ветер. Раз, второй. А может, это шаги? Похоже. Точно!
– Стой? Кто идёт?
Винтовку с плеча на руку, затвор на себя!
– Свои, смена! Старший вожатый и пионер Черноскатов!
– Ой, Юра! Я не узнал. Ты так незаметно подошёл…
Новый часовой Саня Черноскатов передернул плечами – прохладно. Зевнул, проверил винтовку. Спросил небрежно:
– Всё тихо?
– Вроде бы.
– Иди спать, – сказал Генке Юра. – На рассвете разбужу. Есть для тебя ещё одно дело.
– Какое, Юра?
– Спи. Утром узнаешь.
Генка забрался в темноту и тепло сонной палатки, втиснулся неизвестно между кем, натянул на ноги край чужого одеяла и мгновенно заснул.
– Гена, вставай.
– Чего?
– Поднимись. Дело есть.
– Ты же говорил: на рассвете.
– Уже и так рассвет. Самый настоящий. Давай, Гена.
Поёживаясь и зевая. Генка выбрался из палатки. Во всех жилах стонала усталость. Небо над головой было серым. Росистая трава будто мокрыми пальцами хватала за ноги. Пахло гарью погасшего костра.
Генка повернулся к озеру. Косматые пряди тумана лежали на воде. Вдали, где был город, алели облака и золотисто светился горизонт.
Юра скрылся в командирской палатке, крикнул оттуда:
– Иди сюда!
"Что у него за дело?" – подумал Генка, хотел нырнуть под брезент, по Юра уже сам вышел навстречу. И держал в руках трубу.
– Возьми, Генка. Сыграй, как только солнце покажется. Пусть в первое утро лагерь встанет вместе с солнцем. Да не отказывайся, я ведь знаю, что ты умеешь. Я тогда вечером в клубе слышал, как ты играл.
Генка не отказывался. Потому что всё было правильно. Он очень хотел стать трубачом, и вот – пришло время.
Генка вздохнул глубоко, улыбнулся и взял холодный, чуть запотевший горн в вытянутые руки. Шепотом спросил
– А что играть? Какой сигнал?
– А это уж сам смотри. Я ведь в такой музыке ещё не научился разбираться.
Генка вышел к озеру. Туман был как мохнатые гривы лошадей. Вспомнились Генке всадники и трубачи из книжек. Вспомнился дядя Алексей – в одной руке винтовка, в другой труба. И полк, уходящий на бой.
Генка ждал. И когда появился над огненным облаком малиновый краешек солнца, он вскинул горн и заиграл тот самый сигнал: тревога!
Сначала он играл хрипловато, а потом всё чище и звонче. Вставай, товарищ! Время такое – неспокойное! Много дел, много боёв впереди! Недаром у нас настоящие винтовки. Вставай…
Было лето двадцать третьего года. Над Уралом, над синими хребтами и светлыми озёрами впервые летел сигнал пионерского горна.
1971 г.
КРАСНЫЙ КЛИВЕР
В час пятнадцать, как по расписанию, появляется Владька. Он ставит у порога измочаленный портфель и старательно трёт о резиновый коврик подошвы. На меня старается не смотреть.
– Зашёл бы сначала домой, – сдержанно говорю я. – Хотя бы пообедал.
– Потом, – отвечает он. – Ладно? Я немножко посижу…
– Ну сиди, – обречённо говорю я, прекрасно понимая, что работать до вечера уже не придётся.
Впрочем, первые минуты Владька добросовестно соблюдает тишину. Сидит на краешке стула и почти не дышит. Разглядывает книжные корешки в шкафу. А я, тоже добросовестно, склоняюсь над статьёй, которую обязательно надо сдать в редакцию к следующему вторнику.
Потом на пол падает жестянка. Я оборачиваюсь. Владькины большущие глаза виновато смотрят на меня из-под берета, который он забыл снять. Затем мы оба переводим взгляд на жестяную баночку – виновницу шума.
– Что это? – спрашиваю я (имеется в виду: "Что это за жизнь? Дадут мне, в конце концов, спокойно работать или нет?").
– Мазь. Чтобы горн чистить, – торопливо объясняет он и ногой, дотянувшись, придвигает жестянку к себе.
Владька – горнист. Сигналист сводного юнкоровского пионерского отряда "Стрела". В горнисты он попал не очень-то законно, потому что ещё не пионер. Но играет он чисто, весело, и ребята сказали:
– Ладно уж. Всё равно его скоро примем.
Скоро… А когда?
Неделю назад ему исполнилось десять лет. Торжественное обещание он выучил давным-давно. И законы пионеров знает, и вообще всё, что полагается. Не знает лишь, когда будет долгожданная линейка. Говорят – на днях, а точно никто не говорит. Только усмехаются. Что за люди!
Всё у Владьки есть: и форма (морского юнкоровского отряда) с золотистыми нашивками, и голубая пилотка, и значок горниста на воротнике. Но всё это не то. Не так. Потому что отряд – пионерский, а он, Владька, пока здесь без всяких прав. И стоит навытяжку, не поднимая руки, когда все салютуют отрядному знамени.
Скоро ли уж?
Тут и нетерпение, и… разные беспокойные мысли.
Жизнь у третьеклассника тяжела и полна опасностей. То забудется почему-то басня, которую учил накануне, и тебе сразу отметочку – сами знаете какую; то дежурный восьмиклассник (высоченный, как директор) хватает тебя за плечо: "Ты что скачешь по коридору? Ходить разучился?" – и зачем-то записывает фамилию. А сегодня Владька случайно (ну правда же совершенно нечаянно!) зацепил плечом Лидку Васнецову, когда она чертила рамку в тетради по рисованию. Линия получилась кривая, Лидка захныкала и нажаловалась. И у Владьки в дневнике, конечно, написали: "Толкается на уроках! Тов. родители, примите меры!"
Родительских мер Владька не так уж и опасается. А вот не повлияет ли запись на его вступление в пионеры?
