Светлана Лубенец - Школьная любовь (сборник)
– Давайте включим, проверим, – смущенно предложил Крохин.
– Нет уж, – отрезала она. – Ничего включать мы не будем!
Так мы и покинули кабинет информатики в полнейшей неизвестности.
Дома я взяла чистую тетрадку, расчертила ее и расписала, кто когда дежурит. Все оказалось просто: один день парта – то есть не сама парта, конечно, а те, кто за ней сидит, – класс моет, другой день – коридор. Соседняя парта – наоборот. Потом меняются. И далее по списку, по партам то есть. Так как все расселись кто с кем хотел, проблем с совместимостью быть не должно. Это раньше приходилось искать, с кем бы поменяться, или, если никто не соглашался, дежурить в компании какого-нибудь Пучкова. Дудинов, помнится, вообще предложил дежурить по отдельности – один день он, другой – я. Какой все-таки дурак…
Впрочем, нет, рано я обрадовалась, были проблемы: Димка Клюшкин и Ленка Папина. Оба малость не от мира сего. То есть Клюшкин-то вполне нормальный парень, просто роста мелкого и учится хорошо. А вот Папина – та точно со странностями. Она с нами в младших классах училась, потом исчезла, а в десятом снова появилась. Я относилась к ней с некоторым подозрением после одной давнишней истории.
Пригласила она меня в первом классе на день рождения. Я нарядилась, подарок взяла и отправилась в гости. С бабушкой: она сказала, что по адресу, данному Папиной, находится домоуправление. Так и оказалось! Никакой Папиной с ее днем рождения я тогда так и не нашла, вернулась домой, как дура, нарядная, с подарком…
Клюшкин с Папиной сидели по одному строго полярно – он на последней парте, она на первой, – и, конечно, сама собой напрашивалась идея объединить их в благих целях уборки. Но они, естественно, не согласились, так и убирались по одному, типа нас с Дудиновым.
Так что все нормальные люди на английский пошли, а мы с Иркой, как граждане второго сорта, коридор мыть.
– Ирка, давай быстрее, – сразу предупредила я. – Не хочу английский пропускать. Надеюсь, он мне больше в жизни пригодится, чем поломойство!
Тут хлопнула входная дверь, и кто-то громко сказал:
– Ой, блин!
Видать, шел себе товарищ в школу, ногу за ногу цеплял, а тут часы увидел, машинально отметила я, не поднимая головы. Я сосредоточенно развозила по полу грязную воду, как вдруг увидела – по свежевымытому участку топают ботинки, оставляя грязнущие следы. И где столько грязи в такую сушь нашлось, прямо какая-то классическая свинья из поговорки! Теперь перемывать, английский еще дальше откладывается, успела подумать я, прежде чем заорать:
– Ты куда? Не видишь, пол чистый?
Ботинки остановились, я наконец подняла голову и наткнулась на насмешливый взгляд парня с короткими вьющимися волосами. Где-то я его недавно видела… Ах да, во дворе в компании Рогожкина! И вчера я в каком-то затрапезном виде ему на глаза попалась, а сегодня и того чище, грязь после его ботинок убираю… Эти мысли отнюдь не привели меня в радужное настроение, и я буркнула:
– Ну, чего встал? Проходи давай. Только ноги вытри, – и шлепнула рядом с его ногами распластанную тряпку.
– Насть, не узнаешь? – вдруг услышала я, снова подняла голову, присмотрелась и недоверчиво спросила:
– Ромка?
– Ну наконец-то! – засмеялся он. – А то уж думаю, все, старость не радость, жизнь наложила свой отпечаток…
Пока я слушала весь этот веселый бред, в памяти всплывали картинки. Вот мы строим снежную крепость, Пименов с Крохиным нападают – надо же, неужели я с ними во втором классе играла во дворе? – а мы с Ромкой ее защищаем. Снежок попадает мне за воротник, и Орещенко – Ромкина фамилия вспомнилась сама собой – помогает вытряхнуть из-за шиворота холодное мокрое месиво…
А вот оттепель, дорожка вдоль дома превратилась в безразмерную лужу. Мы закладываем ее кусками шершавого льда, отколотыми от крыши лестницы в подвал. Ледяная вода обжигает руки, но стоит вытащить их из лужи, становится тепло без всяких варежек. По дорожке идет старушка, говорит: «Спасибо, ребятки…»
– Ты откуда? – глупо спросила я.
– Да родаки уезжали работать. Ну и меня, ясное дело, с собой увезли. А теперь вот вернулись, так что я снова к нам, – весело подытожил он и заглянул в какую-то бумажку: – В десятый «Б».
– Точно к нам, – обрадовалась я.
– Ладно, пошел я, – вдруг озаботился Ромка, взглянув на часы. – Опаздываю. – И посмотрел на меня с внезапной жалостью: – А ты что, тут подрабатываешь?
Я задохнулась от возмущения:
– Сам ты… Твои предки, наверное, на Северном полюсе работали, и ты там вконец одичал в компании пингвинов!
– Пингвины живут в Антарктиде, – невозмутимо заметил он. – То есть на Южном полюсе.
– Ну и топай учиться, умник! Посмотрим, как сам скоро будешь подрабатывать! – И я ожесточенно хлестнула тряпкой прямо по его ботинкам. Что, надо заметить, не сильно им повредило.
– Что это было? – осторожно поинтересовалась Ирка, когда Ромка наконец ушел.
– Да так, – мрачно отозвалась я. – Друга детства встретила.
– Ничего друг, – одобрила она. – Симпатичный.
– Забирайте, – язвительно откликнулась я, совсем как этот, как его… в общем, поддельный Иван Грозный из старинного фильма «Иван Васильевич меняет профессию».
4 Гоголь и отравляющие веществаНа прошлой истории мы писали первую самостоятельную по революции, и сегодня Яблоков – с такой фамилией историку даже прозвище как-то не придумывалось – должен был объявить результаты.
Мариновать нас до конца урока, как любят делать некоторые особо дружелюбные преподы, он не стал, сразу выудил из пачки один листок и сказал:
– Наиболее удачной я считаю работу Юлии Щегловой. Сделан совершенно верный вывод о том, что передача предприятий в руки новых владельцев способствовала появлению между ними конкуренции…
Я слушала про Юлькину конкуренцию, со стыдом вспоминала, что сама написала всего лишь о том, что предприятия продолжили работу, когда рабочие взяли власть в свои руки, и все больше убеждалась, что теперь мне придется привыкать к роли посредственности.
С расстройства я совсем не слушала историка, мы с Иркой азартно переписывались, обсуждая свой любимый фильм «Магия бессмертна» и его главного героя инспектора Виктора Крона.
– Использовались отравляющие вещества, – услышала я. – А какие – вы лучше у Николая Васильевича спросите.
Так звали нашего препода по ОБЖ, но я совсем об этом забыла, подняла голову от записки и громко спросила:
– Гоголя?
Класс грохнул. Ирка схватилась руками за голову, а историк иронически посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Придя домой, я первым делом увидела разбитое зеркало в прихожей.
– Это еще что такое? – возмутилась я.
– А это у нас Алеша в стрельбе упражнялся, – невозмутимо пояснила бабушка.
– Зачем? – поразилась я.
– Не знаю, спроси у него. И заодно уроки проверь, а то такое впечатление, что он вообще ничего не делает.
Я отправилась в нашу с братом комнату.
– Лех, ты что?
– Да это я случайно прицелился, – смущенно пояснил он. – Ну и как-то автоматически на спусковой крючок нажал… Кстати, ты знаешь, что неправильно говорить «нажал на курок»? На курок нельзя нажать, его можно только взвести, а нажимают на спусковой крючок!
– Ты мне зубы не заговаривай, – не поддалась я. – Зачем в зеркало стрелял?
– Ну я случайно… – снова забубнил он. – Я думал, он не заряжен, честное слово!
– Индюк тоже думал, – проворчала я. – Ну надо его хоть снять, а то в разбитое смотреться…
– Настя, ты же умный, образованный человек, – важно заговорил Лешка. – И веришь в какие-то там приметы?
– Да, я верю в приметы, что дома стрелять не к добру!
– Насть, ну я случайно…
– Эта песня хороша, начинай сначала. Ты хотя бы по оконным стеклам не стреляй, ладно?
– Ну что уж я, совсем дурак?..
– Вот не знаю! Ты, кстати, уроки сделал? – я вспомнила, зачем пришла.
– Вот, черчение осталось, – он с готовностью подсунул мне папку. – Нарисуй вот эту детальку, а?
– Ты что! – возмутилась я. – Какое черчение? Я уже все забыла.
– Тогда сочинение, – не расстроился он. – Скоро сдавать, а я ни фига не знаю, что писать.
– Когда это вам успели столько всего назадавать? – удивилась я. – Год ведь только начался.
Лешка молча развел руками.
Я замешкалась, вспомнив гусеницу, он, похоже, это понял и продолжал давить на жалость.
– У меня и так по литре одни трояки в том году были, надо исправлять… А ты такие сочинения классные пишешь, – подлизался он. – Вот, помнится, в прошлый раз…
– Ладно, – сдалась я. – Сочинение, так и быть… Какая хоть тема?
– «Роль описаний природы в романе Пушкина „Евгений Онегин“, – с готовностью зачитал Лешка и раскрыл передо мной тетрадку. – Вот, садись, я сейчас тебе черновичок…
– Да ладно, не суетись, – проворчала я. – Мне сейчас все равно некогда, свои уроки надо делать.
Я решила серьезно взяться за историю. Что такое, в самом деле! Неужели я глупее какой-то там собирательницы сплетен Юльки Щегловой?
