Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак
— У нас ведь есть друзья в Рудне, — разрешила его сомнения Лидия Леопольдовна. — Найди подводу, возьмем с собой самое необходимое и выедем хотя бы на несколько дней.
— Да где ты возьмешь ее, подводу? — сердился Иван Михайлович, но все же ходил в город, расспрашивал, допытывался и нашел наконец человека, согласившегося отвезти их в Рудню.
Решили ехать под вечер, когда садилось солнце, в надежде, что ночью будет безопасней — обойдется без налетов авиации и бомбежек.
Но, как сказала бабуся, такими «умниками» оказались не только они.
По направлению на Рудню двигалось множество народа. Кое-кто на подводах, а большинство пешком, толкая впереди себя тачки с пожитками. Взяли в руки дышло с поперечной перекладиной и давай бог ноги! Пыльная проселочная дорога забита беженцами. Одни увязают в песке, другие объезжают их и загораживают проезд. И каждому не терпится, каждому хочется поскорее. Крики, ссоры, препирательства, слезы…
Сагайдакам тоже пришлось остановиться, и не раз. Но то были мелкие неприятности. А вот где-то поблизости от Рудни их возница зазевался и попал передним колесом в яму. Лидию Леопольдовну сильно качнуло, и она вместе с Лялей и узлами домашнего скарба вывалилась на обочину дороги. Иван Михайлович гневно напустился на возницу, а Нина с Толей кинулись поднимать бабушку и Лялю. Они, как и дед, всю дорогу шли за возом, подгоняя бабушкину козу Белку, которая со страху то упиралась, как ослица, то шарахалась в сторону.
Стали поднимать воз с помощью срубленной сосенки. Тут, в довершение всех бед, на дороге появилась автомашина и, подъехав едва не впритык, засигналила. Коза дернулась и оторвалась от подводы, задрала хвост да как рванула в лес! Дед за ней, Нина вслед, но где им догнать ошалелую животину!
Иван Михайлович вскоре запыхался и отстал. Кричит где-то сзади, клянет и бабу и козу. А Нина бежит, зовет, не спускает с Белки глаз. И не только потому, что она их с Толей любимица, что жаль будет, если пропадет: ведь на молоко Белки большая и, пожалуй, единственная надежда в эвакуации. Взрослые да и они с Толей как-нибудь перебьются с едой, но чем кормить Лялю, если Белку загрызут волки или уведут чужие люди?
Выбежав на лесную полянку, Белка вдруг остановилась.
— Белочка, хорошая моя, ну куда ты? — упрашивала Нина, словно коза могла понять ее. — Не бойся меня, я ведь тебе хлеба и сахару дам, иди сюда, слышишь?
Коза увидела свою кормилицу, заблеяла и пошла навстречу девочке. Ухватив за веревку, Нина притянула к себе Белку, обняла, гладила, успокаивала ее. А когда увидела, что коза присмирела и не боится ее, Нина выпрямилась и попыталась сориентироваться, далеко ли поляна от проезжей дороги. Лишь сейчас она заметила, что начало темнеть, и заволновалась: не заблудиться бы в неизвестном лесу.
Вдруг ей показалось, что совсем близко послышался голос деда.
— Я здесь, дедушка! — крикнула Нина так радостно и громко, что эхо разнесло ее слова по всему лесу и, наверно, услышали их не только Иван Михайлович, искавший внучку в лесу, но и Лидия Леопольдовна с Толей, оставшиеся на дороге возле подводы.
В Рудню рассчитывали приехать в сумерки, а пришлось стучаться к друзьям поздно ночью. Единственным утешением и наградой за все пережитое в дороге было то, что подруга бабушки Оксана Конек приняла Сагайдаков радушно и приветливо. Она так заботливо устраивала гостей на ночлег, что у них сразу отлегло от сердца, спокойнее стало на душе.
Видно, на всю жизнь запомнила Оксана, как много лет тому назад Лидия Леопольдовна выручила ее из беды. Тепло и благодарно любила она свою старую подругу и теперь всячески старалась, чтобы она, и дед, и внуки чувствовали себя как дома.
III
Фронтовые дороги прошли мимо Рудни, но здесь уже знали, что Щорс захвачен немцами, войска оккупантов продвинулись далеко на восток, и только бойцы, попавшие в окружение, иногда сталкиваются с ними на лесных тропах, напоминая о себе короткой, временами сильной стрельбой.
Люди прислушивались и надеялись: может, не правда, что немцы так далеко ушли на восток, может, наши скоро вернутся?..
Но они не возвращались. И день, и второй, и третий. А потом в Рудню вошли немцы. Пришли и посеяли страх, убили надежду.
Лидия Леопольдовна и Иван Михайлович как потерянные слонялись из угла в угол, не знали, чем заняться, куда себя деть.
— Что будем делать, старая? — спрашивал Иван Михайлович.
— А что нам остается делать. Давай вернемся домой. Нелегко будет прожить в городе с тремя детьми, но там все-таки своя хата да и вещи припрятаны. Какие ни есть, а все же пригодятся…
— А что, если немцы сожгли или разрушили дом? — возразил Иван Михайлович. — В городе шли бои, бомбили его, да и горел он, говорят люди.
— Може, правда, — вмешалась в разговор Оксана. — Что, если немцы сожгли хату или в нее попала бомба? Где вы будете тогда жить? Если уж надумали ехать домой, то пусть сперва отправляется Иван Михайлович. Разузнает, что и как, а потом и за вами приедет. А если, борони боже, дом разбит, то и ехать незачем, живите у нас.
Лидия Леопольдовна нашла совет Оксаны дельным. Иван Михайлович хотя и промолчал, но, видимо, был с ней согласен.
Утром он ушел искать попутную подводу.
Через два дня после отъезда Ивана Михайловича Лидия Леопольдовна стала беспокоиться. Хотя дорога из Рудни не такая уж важная, чтобы по ней двигались немецкие войска, но кто его знает, как оно обошлось там. Может, наткнулся дед на немцев, и те приняли его за партизана. В такое время все возможно.
На четвертый день не знали уж, что и думать. То была суббота, и Нина уговорила бабушку, чтобы та позволила ей выйти за околицу села. Глядишь, кто-нибудь едет и подвезет ее в город… Или, по крайней мере, встретятся люди, идущие туда, и возьмут ее с собой.
К счастью, ни подводы, ни попутчиков Нина не встретила, а на другой день, в воскресенье, вернулся Иван Михайлович.
Вести он привез более или менее утешительные: хата цела, можно возвращаться домой. Правда, когда Нина спросила: «А как же город? Что там слышно?» — дед помрачнел и сказал:
— Про город, внучка, не спрашивай. Приедешь — сама увидишь.
И она вскоре увидела его, родной свой город. Он лежал, приткнувшись к берегу речки, притихший, печальный, потемневший, словно на дворе не сентябрь — пора сбора румяных яблок, время осеннего буйства красок, а ноябрь или март, когда моросят надоедливые дожди и город становится грязным, неприветливым. Повсюду чернели пожарища и развалины, глубокие воронки в садах и на дорогах. Необычная, гнетущая тишина навевала уныние.
— Как грустно теперь в городе, — задумчиво сказала Нина.
— Скорбно людям, скорбно и городу, — отозвалась Лидия Леопольдовна. — И когда это было, чтобы на улицах во дворах ни души!
Толя бросил на них удивленный взгляд из-под надвинутой на брови фуражки.
— А что люди? Паровозы не гудят, потому и грустно в городе.
Нина пренебрежительно глянула на брата, словно хотела сказать: «И ты суешь свой нос, будто понимаешь, в чем дело». Но, подумав, согласилась: «В самом деле, паровозы-то молчат, оттого так тихо и грустно в городе».
Усадьба Ивана Михайловича — рядом с кладбищем, а погост, как обычно, — на окраине, и Сагайдаки надеялись проскочить к дому незамеченными.
Но их остановили. И не кто-нибудь — немцы.
Нина впервые увидела их вблизи… В Рудне она только слышала о них, а тут увидела. Один стоял около свежеотесанной будки и упорно смотрел на их подводу. Когда подъехали и по его знаку остановились, из будки вышли еще двое.
— Ком цу мир![1] — поманил пальцем тот, кто стоял первым.
Иван Михайлович несмело слез с подводы и подошел к немцу.
— Папир![2]
Старик торопливо полез в карман, вытащил паспорт. Подавая немцу, не удержался, стал объяснять, кто он, откуда, куда едет. Для большей убедительности махал руками, показывая, где живет.
Немцы, видимо, плохо понимали его, стали о чем-то переговариваться между собой. Лидия Леопольдовна увидела, что грозит опасность, и заговорила с ними по-немецки.
— О-о! Матка ист дойч?[3] — удивились немцы.
— Да, да. Я из Пруссии, — ответила бабушка.
Лидия Леопольдовна выросла и до замужества жила в окружении немцев, в приморском городишке в Латвии, потому свободно говорила по-немецки.
Постовые снова о чем-то посовещались, потом возвратили Ивану Михайловичу паспорт и велели ехать своей дорогой.
IV
После возвращения из Рудни Нина все время проводила дома, помогала бабушке по хозяйству, нянчила Лялю. Ей совсем не хотелось выходить в город, интересоваться новостями. Достаточно было того, что приносили в дом подруги и соседи.
