Анатолий Алексин - Необычайные похождения Севы Котлова
Когда же, наконец, он углубился в свой старый журнал и на несколько минут оставил меня в покое, оказалось, что вырез на майке маловат и «Двенадцать стульев» туда не лезут. Пришлось действовать, так сказать, с черного хода. Я вытащил майку из брюк — и тут добрый дядя вновь с любовью взглянул на меня. Заметив некоторое изменение в моем туалете, он очень удивился.
— Как-то жарко, знаете. Душно… — объявил я и стал обмахиваться краем майки, вытащенным из брюк.
— Температура вполне терпимая. И даже прохладно, я бы сказал. Но, может быть, вам не по себе, молодой человек?
Добрый дядя перегнулся через стол и схватил меня за кисть руки. Но пульс у меня оказался абсолютно нормальным.
— Да нет, ерунда, — тихонько вырывался я. — Сейчас все пройдет.
— Не говорите так, не говорите. Сердце — очень загадочный механизм. От него можно ждать всяких сюрпризов и неожиданностей. Вот я — врач, а и то не поручусь за свой двигатель внутреннего сгорания. — Он похлопал себя по груди. — Так что понюхайте немного нашатыря.
Он достал из потайного кармашка брюк маленький пузырек и, перегнувшись через стол, поднес его к моему носу. Пузырек был вонючий, но пришлось понюхать. Два раза чихнув, я почувствовал заметное облегчение, заправил майку обратно в брюки, а добрый дядя посоветовал мне:
— Если еще когда-нибудь почувствуете духоту, охлаждайте прежде всего голову, а не живот. И дышите поглубже.
Я обещал всегда действовать именно таким образом.
Еще некоторое время добрый дядя ворчал по поводу излишней перегрузки учащихся домашними заданиями, огорчался, что я так рано испортил свое зрение и уже вынужден носить очки. Но вот, наконец, он взглянул на часы, сказал «мне пора!» и направился к выходу.
Теперь уж ничто не могло помешать мне. Я запихал книжку под майку и тоже пошел к двери. Я старался идти как можно уверенней, но шаг у меня получался каким-то напряженным, деревянным. «Двенадцать стульев» неприятно щекотали живот и все время грозили вывалиться наружу.
Увидев меня, старая библиотекарша привстала и наклонилась над столиком:
— Вы куда же собрались, молодой человек?
Согласно паспорту я за один день постарел сразу на три года, но никогда еще мне так часто не напоминали о моей молодости: все — и милиционер, и добрый дядя, и старая библиотекарша — назвали меня «молодым человеком». А раньше меня называли просто мальчиком, без всякой добавки «молодой».
— Попить что-то захотелось, — объяснил я библиотекарше.
— Попить? Так у нас ведь графин с водой на каждом столе. По три раза в день воду меняем.
— Ах, графин? А я что-то не заметил… Мне, знаете, газированной воды захотелось. С сиропом…
— А книжку вы в читальном зале оставили?
Я хотел было сказать: «Да, конечно, оставил!», но сама книга не дала мне соврать — она потихоньку переползла через границу майки и брюк, проходившую как раз по линии моего кожаного пояса, и стремительно нырнула в левую штанину. Я вскрикнул, согнул ногу в колене, как аист, и схватился за штанину.
Разговаривали мы все время шепотом, а вскрикнул я полным голосом, так что библиотекарша от неожиданности вздрогнула и схватилась за край стола. Так мы оба и вцепились руками: я — в штанину, а она — в стол.
— Что с вами, молодой человек?
— Судорога ногу свела…
— Судорога? Странно! А почему у вас брючина так раздулась?
— Опухоль. Нога, что ли, опухла…
— А вот я вам сейчас разотру ногу — и судорога пройдет. — Библиотекарша подошла ко мне. — Да вы не стесняйтесь: у меня уж внуки такие, как вы.
— Не трогайте! Не трогайте мою ногу, — зашептал я. — Там воспаление…
— Воспаление хитрости, как говорит моя маленькая внучка. — С этими словами библиотекарша вытащила книгу из моей левой штанины и потрясла ею в воздухе. — Вы хотели похитить книгу, источник знаний?! — воскликнула она.
— Я не хотел похитить… Я только Витьке показать… Вынести на минутку — и сразу обратно…
— Сейчас вот занесу вашу фамилию в наш «черный список врагов книги» — и больше сюда не показывайтесь. На порог вас не пустим!..
Она достала из ящика мою темно-зеленую книжечку, переписала все данные о бедном Диме в свой «черный список» и буквально швырнула паспорт на край стола.
А я молча взял его и поплелся вниз…
Витька все еще петлял по вестибюлю. Заметив меня, он испугался:
— Что случилось, а?
— Молчи, Нытик несчастный! Все из-за тебя… Из-за тебя нашего Диму больше никогда не пустят в читальню. Никогда!.. И он умрет необразованным человеком! Понял?
Один на двоихВ очереди у кассы я оказался самым первым — так что мог даже опираться на маленький деревянный подоконничек. Само стеклянное окошко было еще закрыто, сквозь щелку пробивался желтый электрический свет и было слышно, как кассирша штампует билеты.
С другой стороны на деревянный подоконничек опирался еще и милиционер, следивший за порядком. Он был не похож на того милиционера, который переписал в растрепанный блокнот мой «адресочек»: этот был гораздо нарядней — в фуражке с красным околышем, в красных погонах и вообще весь какой-то начищенный и выглаженный.
Милиционер был очень вежлив и внимателен к людям, стоявшим в очереди за моей спиной.
— Очень прошу вас, товарищи, прижмитесь к стене. Вам же удобнее будет: никто не заденет, не толканет (он именно так и сказал — «не толканет»). И не волнуйте себя, пожалуйста. Билетов много, всем достанется.
Но я уже давно заметил, что даже самые воспитанные и вежливые люди как-то недоверчиво относятся к нам, к мальчишкам. Словно мы обязательно должны сделать что-нибудь плохое.
— Чего ты здесь разлегся? — совсем другим голосом, будто в нем сидело два разных человека, сказал мне милиционер. — Все равно билетов не получишь.
Услышав эти слова, Витька, прятавшийся где-то в уголке возле автомата, очень обрадовался и даже глупо заулыбался: вот, дескать, ничего у тебя не получится. Сейчас вместе домой пойдем!
Я поверх маминых очков взглянул на милиционера, потом с презрением — на Витьку, вынул из бокового кармана Димин паспорт и помахал им в воздухе.
— Тогда извиняюсь, — сказал милиционер и зашагал по вестибюлю. — Сейчас будем кассу открывать, товарищи. Прижмитесь к стеночке, получше прижмитесь.
Милиционер, заложив руки за спину, как победитель, один расхаживал по вестибюлю, а все прижимались к стенке.
Наконец кассирша убрала фанерную дощечку, закрывавшую окно, и по очереди пронесся радостный ветерок: «Дают! Дают!..» Очередь ожила, зашевелилась.
Я поверх очков взглянул на кассиршу, которая, как все кассирши кинотеатров, была усталая, строгая и не глядела на людей, а только — на билеты и деньги.
— Какие у вас самые дешевые? — спросил я, поверх очков изучая разложенные на столике синие билеты и план зала, в котором еще не было зачеркнуто ни одного места.
Кассирша подняла на меня глаза (это было очень плохим признаком!) и каким-то безразличным голосом процедила:
— Есть по двадцать.
Я протянул в окошечко двадцать копеек, запотевших у меня в ладони. А взамен получил узкий синий билетик на свое самое излюбленное место — в первом ряду партера.
Когда Витька понял, что домой ему все же придется идти одному, он очень загрустил:
— Ну во-от. Всегда так получа-ается…
Мы стояли в темном углу, возле автомата. Молодой человек в пиджаке, зеленом, как скамейки на нашем бульваре, подскочил к телефону, быстро-быстро набрал номер и заворковал:
— Мусенька, я достал самые лучшие места. Восемнадцатый ряд! Как ты любишь… Самая серединка.
— Нашел чем хвастаться, — тихо сказал я. — Восемнадцатый ряд! По пятьдесят, наверно. У меня вот по двадцать — это я понимаю!
Витька вздрогнул:
— По двадцать? Ты по двадцать достал? Так, значит, еще двадцать копеек у тебя осталось? Ведь десять-то ты со вчерашнего дня сэкономил… Чего же ты мне билет не купил?
— Ой, не догадался!
— Ну да-a, не догада-ался. А еще това-арищ называется. Теперь мне домой идти, да-а?..
Мне было стыдно перед Нытиком: «И как же я в самом деле не догадался?»
— А ты чего сам молчал? — набросился я с досады на Витьку. — Где ты сам был раньше?
— Я думал, у тебя ничего не вы-ыйдет… Я думал, не полу-учится… Да еще по двадцать копеек… Откуда я знал?
Вдруг несчастный Витик оживился:
— Слушай, Котелок, а если тебе еще раз в очередь стать? А? И мне билет достанешь. Тогда вместе пойдем. А?
— Да как же я второй раз?.. Нельзя.
Витька ничего не ответил, а молча, опустив голову и грустно постукивая себя портфелем по коленкам, побрел к выходу.
Мне стало жаль бедного Нытика. «И как же я не догадался сразу попросить два билета? Очень уж внимательно кассирша Димин паспорт разглядывала… Вот я и растерялся. Но что теперь делать? Не идти же Витьке домой одному. Это нехорошо будет, не по-товарищески как-то».
