KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детская литература » Детская проза » Ирина Лукьянова - Стеклянный шарик

Ирина Лукьянова - Стеклянный шарик

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Ирина Лукьянова - Стеклянный шарик". Жанр: Детская проза издательство неизвестно, год неизвестен.
Перейти на страницу:

— Сама ты дура, — по инерции хохочет Оля. — Партизанка Ася!

Оля легко вскакивает на ноги и убегает. Она радуется своему партизану и почти летит от смеха, и сандалии оставляют легкие следы в остывающей тонкой пыли на неасфальтированной дороге.

— Партизан, партизан, — горланит она, а из кармана выпрыгивают голубые стеклышки.

Ася смотрит ей вслед. Вынимает из кармана спички с наклеенными флажками, смотрит на них и кладет обратно в карман. Солнце ушло с песочной кучи за сад, натянулась тень от ворот, и песок быстро стал холодным. Ася подходит к кусту золотых шаров, обрывает один цветок и, сосредоточенно общипывая его на ходу, идет по улице. Лепестки становятся все мельче и сыплются на землю желтой дорожкой.

Из-за угла выворачивает бабушка с тяжелой сумкой.

— А тебя Оля ждала, — говорит бабушка, увидев Асю.

— Я ее уже видела, — Ася крутит в пальцах оставшийся от цветка зеленый пенек.

— Вы хоть погуляли? А то все сидишь на веранде весь день.

— Да ну ее, — Ася отшвыривает останки цветка. — Она дура какая-то.

— Что-то и Маринка у тебя дура, и Оля дура, — осторожно замечает бабушка.

— Бабушка! Ну если она правда — дура?

Бабушка пожимает плечами.

Ася идет с ней домой, ждет, пока бабушка разгрузит сумку, хватает булочку с изюмом и убегает с ней на веранду — дочитывать книжку про рыцарей.

Мона Лиза

Галя Палей ненавидела сопли и слюни. От соплей и слюней она отучилась еще в яслях, наверное, или в детсаду. Она была умная, а остальные бараны. Она знала, как надурить воспетку, — например, сказать, что манку съели, а на самом деле передать дежурной тарелки, чтобы она побросала манку в бак. Вся группа весело сидела над пустыми тарелками, воспетка говорила «вы у меня сегодня молодцы, быстро доели, у нас еще будет время поиграть в прятки». Группа вопила «ура», Галя скромно торжествовала, хотя терпеть не могла прятки, а когда после прогулки все открывалось, виноватой оказывалась дежурная Наташа, зачем она кашу вываливала в бак. А Галя свою кашу съела, какие к ней вопросы?

Галя всегда ела кашу. Галя хотела есть.

Мама дома говорила — возьми там в холодильнике чего-нибудь. В холодильнике брать было нечего, разве холодную гречку. Ну разогрей, говорила мама, только отстань. Сама уже большая.

Мама была злая после работы. Чего-то стирала, вешала, штопала, убирала, приклеивала, колотила молотком и говорила «отстань». Или ложилась и говорила «отстань, голова болит». А папы не было. Потом возник отчим, голова где-то у лампочки, голос с неба. Мама с отчимом трясли воздух под потолком с двух концов, как старое покрывало, лампочка раскачивалась, стекла в шкафах тряслись, когда отчим топотал. Галя не лезла — сидела под столом и наказывала куклу Каролину, которая ныла и просила купить шоколадку. Галя не любила, когда ноют. Когда орут, она тоже не любила и даже не боялась. Она презирала, когда орут. Заставить орать было очень легко. Она узнала много разных способов заставить маму или отчима орать и никогда не боялась, потому что знала, что раз это она заставила, значит, может и выключить.

Но когда она пошла в школу, все перевернулось. Училку можно было заставить орать, она это сразу выяснила: связь есть, хорошо работает. Но училка как наорет, сразу ставила двойки, а за двойки мать не только орала, но еще и звала отчима, а отчим бил ремнем. Галя быстро сделала выводы, перестала выводить училку и стала учиться на одни пятерки, чтобы отстали. Мать с отчимом обрадовались, купили ей новое платье. Галя стала презирать их еще больше.

Галя скучала. Утром в школу, днем из школы, гулять во дворе, делать уроки, вечером родители проверяют дневник, орут друг на друга, смотрят телевизор и спать. Галю тошнило от этого. Когда отчим пьяный, проорется и упадет, мама спит на раскладушке рядом с галиной кроватью. У мамы некрасивая ночнушка и морщины, и на редких волосах бигуди. Когда Галя вырастет, у нее будет красивая шелковая ночнушка с кружевами, а морщин не будет никогда. А бигуди — вообще! А мужа вообще никакого не надо, на фиг муж? Она сама себе на все заработает.

Но что она могла сейчас, в этих ублюдских колготках, в этой гадостной форме, с этим галстуком, который гладить каждый день. Со склизкой погодой, мерзкими простынями, старыми сапогами, с колючей шапкой, которая шерстит голову, с убогой училкой, у которой морщинистая шея и свисают щеки, а на ногах толстые, извилистые синие вены и фиолетовые деревья. Сдохнуть? Не дождетесь.

Гале скучно было жить, и она развлекалась. Куклы ей быстро надоели, и она играла в люди: ссорила, сталкивала, интриговала, искала кнопки. Найти новую кнопку была радость. Нажмешь на правую — дрыгает ручонками, на левую — плачет.

У педагогов она кнопки нашла тоже быстро: выучила нужные фразы и обороты, вовремя поднимала руку, отвечала правильно и числилась на хорошем счету. Это было удобно, потому что когда обожатели и придыхатели выдвигали ее в звеньевые, старосты и председатели совета отряда, педагоги не возражали, потому что девочка хоть из проблемной семьи, но взросленькая, ответственная, аккуратная, с лидерскими качествами.

Обожатели и придыхатели скопились возле нее сразу, потому что она всегда давала списать, хотя и в обмен на что-нибудь. Галя не брала много, но ценила свой труд и не отдавала даром: жвачку, конфету, — от них не убудет, а ей кто конфет купит? Отчим? Щас.

Календарик переливной. Стеклянный шарик, бессмысленный абсолютно, но девки ахают: к глазу поднесут и смотрят. Галя посмотрела. Муть одна. Обожателей влекли к ней не только домашки и конфеты, но и великолепное презрение к миру, от которого у них захватывало дух: в нем, кажется, была великая свобода. Они учились у Гали презирать взрослых, а она презирала их самих, и гнала прочь, когда становилось особенно скучно и совсем уже тошно. Глаза бы на них всех не глядели. Были такие, кто не обожал. Их Галя быстро низвела до остракизма, так что пикнуть боялись — пару раз пришлось замараться, собственноручно отвесив пенделя, но это был товарищеский суд, фиг ли — пусть не противопоставляют себя коллективу. Училка пожурила за форму, но одобрила по сути; осужденная товарищеским судом Мясникова потрусила домой, унося отпечаток Галиного сапога, испачканного серой школьной пылью, на жирной заднице, обтянутой коричневой школьной формой. И больше не вякала.

Но в третьем классе умерла Галина бабушка, которая все равно жила где-то далеко, и Галя ее не знала, и Галина мама через тройной обмен заполучила вместо бабушкиной комнаты в коммуналке и своей с отчимом однушки в хрущевке хорошую большую двушку в кирпичной девятиэтажке, и они переехали, и Галя пошла в другую школу.

А в новом классе были Вяльцева, и Иванова, и Бирюкова, которые сразу к ней подтянулись, и Никитько, которой хочется и колется, и какие-то совсем никчемные люди, которых фамилии и не упомнишь, и была эта Николаева, которую прибить бы сразу, да как. Со своими фразочками. Со своими поправками непрошеными — Галя все честно по учебнику на пятерку оттарабанит, а тут Николаева тянет руку и, хлопая ресницами, вставляет что-то несусветное из энциклопедии, и даже старой жабе Евгеньевне нечего сказать, ах, спасибо, Ася, очень интересно.

Николаева подлизывалась. Списать давала кому угодно и просто так, и говорила — а хочешь, я тебе объясню? А хочешь, я тебе расскажу? Галино налаженное дело сразу рухнуло — Бирюковой она только сказала «спасибо в карман не положишь», та покрутила пальцем у виска — ты чо? Я у Николаевой спишу, она всем дает. Пришлось пожать плечами и сделать вид, что так и надо, прощай, шоколад.

Никитько к ней прям домашки бегала делать, сю-сю-сю, Аська так хорошо объясняет, я даже поняла, хочешь, расскажу? Обойдусь, говорила Галя, не дурней твоей Николаевой. Сама смутно чувствовала, что, может, дурней — но ей неинтересно было жрать книжки, она всю полку дома перечитала и в школьной библиотеке что надо брала — но там все было про положительных героев с вытаращенными глазами, как у Николаевой. Ася Николаева была вся такая положительный герой не в себе.

Николаева ходила, спотыкаясь, носом в книжки, или разговаривала с карманом, как больная. В кармане у нее лежал заяц. В третьем классе, ага. Николаева писала бредовые сочинения, и Евгеньевна их зачитывала вслух как образцовые. А когда она их зачитывала, Николаева сидела красная и потерянная, а когда однажды Евгеньевна зачитала Галино сочинение — Галя старалась и все нужные слова вроде «вечно верны» или «память о них навсегда сохранится в наших сердцах» повыписывала из какой-то книжки шестьдесят лохматого года, Евгеньевна аж восхитилась, зачитала, Николаева сидела, удивленно задрав брови, как будто у нее чего отняли или будто она сказать хочет, а вы чего в этом нашли вообще, Ольга Евгеньевна, это же гадость? И на Галю тоже глазами хлоп, а Галя такая ей бровью и углом рта: а вот так вота, и уткнись вообще.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*