Юрий Нагибин - Эхо
— Слушай, мы уезжаем, — сказала Витька.
— Почему?..
— Маме тут надоело… Вот что, я хочу оставить тебе свою коллекцию. Мне она все равно ни к чему, а ты покажешь ребятам и помиришься с ними.
— Никому я не покажу! — горячо воскликнул я.
— Как хочешь, но пусть она останется у тебя. Ты догадался, почему у вас ничего не вышло?
— А ты откуда знаешь, что не вышло?
— Слышала… Так догадался?
— Нет…
— Понимаешь, самое главное, это с какого места кричать. — Витька доверительно понизила голос. — У Чертова пальца — только со стороны моря. А ты, наверное, кричал с другой стороны, там никакого эха нету. В пропасти надо свеситься вниз и кричать прямо в стенку. Помнишь, я тогда тебе голову нагнула?.. В расщелине ори в самую глубину, чтобы голос дальше ушел. А вот в пещере всегда отзовется, только вы туда не дошли. И у камней тоже…
— Витька!.. — начал я покаянно. Ее тонкое лицо скривилось.
— Я побегу, а то автобус уйдет…
— Мы увидимся в Москве?
Витька мотнула головой.
— Мы же из Харькова…
— А сюда вы еще приедете?
— Не знаю… Ну, пока!.. — Витька смущенно склонила голову к плечу и сразу побежала прочь.
У калитки стояла моя мама и долгим, пристальным взглядом глядела вслед Витьке.
— Кто это? — как-то радостно спросила мама.
— Да Витька, она у Тараканихи живет.
— Какое прелестное существо! — глубоким голосом сказала мама.
— Да нет, это Витька!..
— Я не глухая… — Мама опять посмотрела в сторону, куда убежала Витька. — Ах, какая чудесная девчонка! Этот вздернутый нос, пепельные волосы, удивительные глаза, точеная фигурка, узкие ступни, ладони…
— Ну что ты, мама! — вскричал я, огорченный странным ее ослеплением, оно казалось мне чем-то обидным для Витьки. — Ты бы видела ее рот!..
— Прекрасный большой рот!.. Ты ровным счетом ничего не понимаешь!
Мама пошла к дому, я несколько секунд смотрел ей в спину, потом сорвался и кинулся к автобусной станции.
Автобус еще не ушел, последние пассажиры, нагруженные сумками и чемоданами, штурмовали двери.
Я сразу увидел Витьку с той стороны, где не открывались окна. Рядом с ней сидела полная черноволосая женщина в красном платье, ее мать.
Витька тоже увидела меня и ухватилась за поручни рамы, чтобы открыть окно. Мать что-то сказала ей и тронула за плечо, верно, желая усадить Витьку на место. Резким движением Витька смахнула ее руку.
Автобус взревел мотором и медленно пополз но немощеной дороге, растянув за собой золотистый хвост пыли. Я пошел рядом. Закусив губу, Витька рванула поручни, рама со стуком упала вниз. Мне легче было считать Витьку красивой заглазно — острые клычки и темные крапинки, раскиданные по всему лицу, портили тот пересозданный мамой образ, в который я уверовал.
— Слушай, Витька, — быстро заговорил я, — мама сказала, что ты красивая! У тебя красивые волосы, глаза, рот, нос… — Автобус прибавил скорость, я побежал. — Руки, ноги! Правда же, Витька!..
Витька только улыбнулась своим большим ртом, радостно, доверчиво, преданно, открыв в этой большой улыбке всю свою хорошую душу, и тут я своими глазами увидел, что Витька, и верно, самая красивая девчонка на свете.
Тяжело оседая, автобус въехал на деревянный мосток через ручей, границу Синегории. Я остановился. Мост грохотал, ходил ходуном. В окошке снова появилась Витькина голова с трепещущими на ветру пепельными волосам и острый загорелый локоть. Витька сделала мне знак и с силой швырнула через ручей серебряную монетку. Сияющий следок в воздухе сгас в пыли у моих ног. Есть такая примета: если кинешь тут монетку, когда-нибудь непременно вернешься назад…
Мне захотелось, чтобы скорее пришел день нашего отъезда. Тогда я тоже брошу монетку, и мы снова встретимся с Витькой.
Но этому не суждено было сбыться. Когда через месяц мы уезжали из Синегории, я забыл бросить монетку.
