Лидия Арабей - Лариса
Лариса сразу догадалась, что тут происходит. Сему снова кормили. Лариса никак не могла понять ни Семиной матери, ни самого Семы. Она просто в толк взять не могла, для чего тетя Рива заставляет Семку есть, если тот не хочет, и не могла понять Семку: почему он упорно не хочет есть такую вкусную еду. Лариску никогда не заставляли есть, наоборот, когда мама посылала ее за молоком для братишек, Ларисе всегда хотелось отпить хоть немножко, но она твердо знала, что делать этого нельзя, потому что молоко нужно малышам. А тут — заставляют человека есть такое вкусное, а он морщится и чуть не плачет.
— Я уже наелся, больше не хочу-у, — с мукой в голосе ныл Семка.
А тетя Рива смотрела на него полными страдания глазами.
— Ну, сыночка, ну, миленький, ну еще хоть ложечку, — умоляла она, мешая ложкой в тарелке. — Лариска, — повернулась она к девочке, — ну хоть ты скажи Семе, чтоб он ел. Скажи ему, что ты с ним играть не будешь, пока он не съест всю кашу.
Лариса сказала:
— Ешь, глупый, это же вкусно…
— Еще как вкусно, — подхватила тетя Рива. — Слышишь, Семка? Правильно говорит Лариска, что ты глупый, ешь, тебе говорят!
Семка взял ложку, вяло потыкал ею кашу в тарелке, вяло зачерпнул и словно отраву понес ко рту.
— Ой, горе мое! — причитала тетя Рива. — Накормить его — здоровье отдашь…
Лариска стояла у стола и терпеливо дожидалась, пока Семка съест кашу, чтобы начать наконец разговор о деле. Но Семка не спешил.
Тетя Рива, подперев пухлой рукою мягкую щеку, посматривала то на Семку, то на Лариску.
— Ну, а что ваш папа? Пьяный приходит? — спросила она у Лариски.
— Угу, — ответила Лариска и вздохнула.
— А что он пьяный дома делает?
— Ругается, дерется, — опустила глаза девочка.
— Вот холера, — возмутилась женщина. — А что мама?
— Мама? — Лариса переступила с ноги на ногу. — Мама ругает его и плачет.
— Бедная женщина, бедная женщина, — сочувственно вздыхала соседка.
Семка, заметив, что мать заговорилась с Лариской, набрал полную ложку каши и бросил ее под стол, где, повиливая хвостом, давно уже дожидался того Рексик. Но тетю Риву так просто не проведешь. Она тут же подскочила к Семке, выхватила у него ложку.
— Это так ты ешь, горе мое, шалопут несчастный! — заголосила она. — Кровь ты мою пьешь, а не ешь… Горя ты не знаешь, как другие дети! Научился бы тогда есть, черепок ты сломанный! — И тетя Рива от души хлопнула Семку ложкой по щеке, оставив на ней крупинки манной каши. — Марш от стола, гусак в ермолке!
Обрадованный Семка соскочил с табуретки, побежал в другую комнату.
ТВТ у себя во дворе они так и не организовали. Семка сказал, что мама не позволит ему что-нибудь чинить, а если выпадал из игры Семка, то и вся игра разваливалась, потому что остальные дети у них во дворе были совсем малышня, да и не очень-то Лариса переживала, она уже читала другие книги, и теперь герои других книг увлекали и восхищали ее. Когда она читала о морских путешествиях, ей хотелось плавать по морям, если про войну, воображала себя медицинской сестрой, перевязывающей раны бойцам под градом вражеских пуль.
Читая про мальчика Гавроша, Лариса и сама становилась Гаврошем, вместе с ним бродила по улицам Парижа, вместе с ним лазила на баррикады, разносила патроны. Вместе с ним под шквалом пуль распевала она песню, и когда сердце Гавроша пробила пуля, Ларисино сердце тоже замерло.
Пережила Лариса и все страдания, выпавшие на долю бедной Козетты. Потому что, пока читала книгу, была она и Козеттой.
Книги — ого! Это был особый мир, в котором жила Лариска. И как хотелось ей походить на тех, про кого читала. Пусть и у нее будет горе, пусть и ей будет трудно, но, в этом Лариса была уверена, будет интересно, радостно. Недаром столько удовольствия приносят книги. И как ни тяжела судьба героя — пусть гибнет он в тяжелых муках — Лариска, ни минуты не колеблясь, заняла б его место.
Да разве только на месте героев из книг хотела бы она оказаться?
Разве не страдала она от того, что не выпало ей на долю плавать на льдине с челюскинцами! О! Она бы ни капельки не испугалась! Она бы там помогала всем, как помогает дома маме. Не зря же мама зовет ее своей помощницей и говорит, что только на нее, Лариску, вся ее надежда.
А когда по радио передали про полет трех героинь-летчиц — Гризодубовой, Осипенко, Расковой, — Лариса в тот же день приняла решение — обязательно стать летчицей.
Когда по радио начинается интересная передача, Лариса становится на стул и приникает ухом к черной тарелке репродуктора, чтоб не пропустить ни единого слова. И как обидно, когда в самом интересном месте Сережка или Ленька, а то и оба вместе поднимают в доме такой гвалт, что ни слова не разберешь. Она кричит на них тогда чуть не со слезами: «Да тише вы!» Но чаще всего кончается тем, что приходится слезать со стула и успокаивать малышню, так и не дослушав передачи. Ну что ты с ними будешь делать, с этой несознательной мелюзгой. Они ведь не только радио не дают послушать, но и уроки мешают делать. А как интересно записать условие задачи, хорошенько подумать, потом заглянуть в ответ — правильно ли решила? И как это приятно, когда ответ совпадет!
А как интересно написать изложение по рисунку, который показала в классе учительница. А потом слушать, как твое изложение учительница читает вслух перед всем классом. То, что написано в твоей тетрадке, кажется тебе тогда незнакомым, будто вовсе и не ты написала…
Жизнь распахивала перед Ларисой дверь в свои огромные, полные света и красок просторы. И Лариса бродила по этим просторам, каждый день отыскивая в них что-то новое. Это новое всегда было таким светлым, таким ясным, радостным.
Но совсем иначе выглядело то, что происходило дома. Все радости обычно гасли вечером, когда возвращался отчим. Лариса даже научилась предчувствовать это время. Само собой уходило веселье, подступала тревога, Лариса начинала с испугом поглядывать то на мать, то на дверь, в которой должен был появиться он. Не как определенная мысль, а как предчувствие, ощущение сверлило Лариску: пьяный или не пьяный…
Наверно, те же мысли мучили и мать, все ниже склонявшую голову над шитьем, которое она брала из артели домой.
С утра до вечера мать шила. Каждую минуту, и даже когда кормили Леника, хваталась за иголку, чтобы еще что-то подметать или подшить.
И то сказать — что б они делали без ее заработка?
Лариска и мать бросают тревожные взгляды на дверь, прислушиваются к каждому звуку. Отцу уже пора бы вернуться с работы, но его все нет. Значит, и сегодня явится пьяный.
Лариска готовит уроки. Мать шьет. Леник спит. Сережка в уголке играет с кубиками.
Лариска отрывает взгляд от учебника, о чем-то задумывается.
— Мамочка, ты не ругайся с ним, если пьяный придет, — говорит она вдруг.
Мать поднимает глаза от шитья, бросает взгляд на Лариску. И тут Лариска замечает, какой стала мама. Она хорошо помнит, что еще совсем недавно у мамы были веселые, добрые глаза, а теперь они какие-то смутные, тревожные. Около рта залегли две грустные складочки. Руки стали худые и прозрачные, видны синие жилки.
Мать ничего не отвечает Ларисе, только вздыхает и снова принимается за шитье. Часто стрекочет машинка, оставляя на ситце длинную ровную строчку.
И вот в коридоре заскрипела дверь. Скрипела долго. Распахнулась во всю ширь. Знакомые неверные шаги — и на пороге стоит, шатаясь, отчим.
Ларисино сердце катится вниз…
Поздно вечером, лежа на своем диванчике и слушая, как посапывает спящий вместе с ней Сережка, Лариса думает: вот если бы найти, придумать слово, от которого отец бросил бы пить водку и ссориться с мамой. Как в сказке — стоит сказать «сим-сим, отвори дверь», — и дверь отворяется. Но какое слово? Как его придумать? Может, кара-вара… Или рона-корона… Вот если бы такое слово помогло…
И Лариска, лежа в постели, начинает шептать: «Кара-вара… рона-корона… пусть не приходит пьяным, пусть не ругается…»
А за ситцевой занавеской, которой завешен ее диванчик, отчим с пьяной придирчивостью изводит мать. Голос его то возвышается, то падает, и слышно, как плачет, всхлипывает мама.
2
В солнечный сентябрьский день бежала Лариса из школы. С кленов слетали красные, похожие на гусиные лапки, листья. Они ковром устилали дорожку, и Ларисе было жаль наступать на них. Она нагнулась, подняла один, второй, и пока пробежала сквер, набрала целый букет красных лапок. В одной руке букет, в другой — портфель. Он набит так туго, что измятые углы торчат, как у Рекса уши.
Сегодня у Ларисы удачный день. Во-первых, пятерка по контрольной по арифметике. Во-вторых, на большой перемене она выиграла открытку. Пионервожатая Валя устроила в зале игру. Из конца в конец зала протянула толстую нитку, к нитке прицепила конфеты, яблоки, карандаши, открытки. Всем по очереди завязывали глаза, давали в руки ножницы и, повертев на месте, направляли к нитке. И вот Лариса отрезала ножницами открытку, на которой была фотография Тельмана — вождя немецких коммунистов.
