Даниэль Пеннак - Глаз волка
– И знаешь, что она ответила?
– Глаз!
– Откуда ты знаешь?
– Потом объясню. Рассказывай дальше.
– Ах да, дальше. Ну вот, вертолет, стало быть, в пруду, люди барахтаются среди уток (утки в бешенстве! ), а волки расселись на берегу вокруг и смеются, и смеются… то есть ты не представляешь, как же мы смеялись! Не смеялась только Блестка.
– Не смеялась?
– Нет, она никогда не смеется.
8
Вот. После этого разговора Голубой Волк перестал чураться Куропатки. Она была веселая. Они делились воспоминаниями. Шли годы. На прошлой неделе Куропатка умерла. Вот мы и дошли до настоящего времени. До того самого дня, когда Голубой Волк сидит в своей пустой вольере. Сидит и смотрит на мальчика.
Смотрят оба, глаз в глаз. В тишине, за которую может сойти рокот города. Сколько же времени смотрят они вот так друг на друга, мальчик и волк? Мальчик много раз уже видел, как садится солнце в волчьем глазу. Не холодное солнце Аляски (у того свет бледный, и не поймешь, садится оно или встает…), нет, здешнее солнце, солнце зоопарка, которое исчезает каждый вечер, когда уходят посетители. Тогда в глазу волка наступает ночь. Сперва она смешивает краски, потом стирает картины. И наконец веко волка опускается на этот глаз и глаз гаснет. Волк по-прежнему сидит напротив мальчика, сидит очень прямо. Но он уже спит.
* * *Тогда мальчик уходит из зоопарка, на цыпочках, как из спальни.
* * *Но каждое утро, когда Черное Пламя, Серый Родич, рыжики, Блестка и Куропатка просыпаются в глазу волка, мальчик уже тут как тут – стоит перед вольерой, неподвижный, внимательный. Волк ему рад.
– Скоро ты будешь все про меня знать.
Теперь волк подбирает всякие крохи, самые мелкие свои воспоминания: все эти зверинцы, зоопарки, все встречавшиеся ему звери, пленники вроде него, такие грустные, все человеческие лица, на которые он якобы не смотрел, тоже не больно-то веселые, облака сменяющих друг друга времен года, последний лист, слетающий с его дерева, последний взгляд Куропатки, день, когда он решил больше не притрагиваться к мясу…
Пока не доходит до того момента, когда всплывает самое последнее воспоминание Голубого Волка.
Это как раз и есть появление мальчика перед вольерой однажды утром в начале зимы.
– Да, последнее мое воспоминание – это ты.
Это правда. Мальчик видит, как в глазу волка возникает его собственное изображение.
– Как же ты меня раздражал поначалу!
Мальчик видит в этом совершенно круглом глазу себя, стоящего неподвижно, как мерзлое дерево.
– Я все думал, что тебе от меня надо? Волка, что ли, никогда не видел?
Дыхание мальчика затуманивает изнутри глаз волка.
– Я говорил себе: он первым устанет, у меня больше терпения, я ведь волк!
Но мальчик в волчьем глазу, судя по всему, не собирается никуда уходить.
– Знаешь, как я бесился!
В самом деле, зрачок волка сужается и вспыхивает, как пламя, вокруг изображения мальчика.
– А потом ты закрыл один глаз. Я был тронут, честное слово…
Теперь все спокойно. Тихо падает снег на волка и на мальчика. Последние хлопья уходящей зимы.
– Но ты-то? Ты? Ты-то кто такой? А? Кто ты? И, прежде всего, как тебя зовут?
Глава 3. Глаз человека
1
Мальчика не в первый раз спрашивают, как его зовут. Другие дети поначалу…
– Эй, ты что, новенький?
– Ты откуда?
– Отец у тебя кто?
– Тебе сколько лет?
– Ты в каком классе?
– В «Бельведер» играть умеешь?
Обычные детские вопросы.
Но самым частым был именно тот, который сейчас мысленно задал волк:
– Как тебя зовут?
И никто никогда не понимал ответа:
– Меня зовут Африка.
– Африка? Это же не человеческое имя, это название континента!
И смеялись.
– И все же меня так зовут: Африка.
– Кроме шуток?
– Ты что, смеешься?
– Дурить нас вздумал?
Мальчик вооружался специально отработанным взглядом и спокойно спрашивал:
– Я похож на шутника?
На шутника он был не похож.
– Ну извини, мы ведь так…
– Мы не хотели…
– Мы просто…
Мальчик поднимал руку и улыбался в знак того, что извинения приняты.
– Ну вот, меня зовут Африка, это мое имя. А фамилия моя – Н'Биа. Меня зовут Африка Н'Биа.
* * *Но мальчик прекрасно знает, что одно имя без истории ничего не говорит. Это все равно что волк в зоопарке: всего-навсего зверь, один из многих, если не знаешь историю его жизни.
– Хорошо, Голубой Волк, я расскажу тебе свою историю.
И вот глаз мальчика в свою очередь преображается. Как будто гаснет свет. Или как будто это тоннель, ведущий куда-то под землю. Ну да, тоннель, в который Голубой Волк углубляется, как в лисью нору. Чем глубже он забирается, тем меньше видит. Скоро не останется ни проблеска света. Голубой Волк не может разглядеть даже собственных лап. Сколько времени он так вот погружается в глаз мальчика? Трудно сказать. Сколько-то минут, которые кажутся годами. До тех пор пока из этой темноты не доносится голосок:
– Ну вот, Голубой Волк, это здесь. Вот мое первое воспоминание!
2
Страшная ночь. Безлунная ночь Африки. Как будто на земле никогда не светило солнце. И при этом адский шум! Крики ужаса, топот копыт, со всех сторон вспышки молний и следом гром, как в ту ночь, когда Голубой Волк попал в плен! А вскоре и треск пламени. Красные отсветы и черные тени на стенах. Война или что-то в этом роде. Кругом пожар, дома рушатся…
– Тоа! Тоа!
Это кричит на бегу какая-то женщина. Она несет что-то, прижимая к груди, и взывает к мужчине, который пробирается вдоль стены, ведя в поводу громадного верблюда.
– Тоа Торговец, послушай, пожалуйста!
– Нашла время для болтовни!
– Не для болтовни, Тоа, речь идет о ребенке. Возьми этого ребенка и увези подальше! У него нет больше матери.
Она протягивает ему сверток.
– На что мне такой маленький ребенок? Только воду на него тратить!
Из ближайшего окна вдруг вырываются языки пламени. Тоа чувствует, как ему опаляет усы.
– Ох, эта Африка! Проклятая Африка!
– Прошу тебя, Тоа, спаси ребенка! Он вырастет и будет рассказывать истории, и люди будут слушать и грезить наяву!
– Мне грезить некогда, мне хватает мороки с этим безмозглым верблюдом, который грезит с утра до вечера!
Верблюд, который спокойно шествует сквозь этот ад, словно перед ним оазис, останавливается как вкопанный.
– Тоа, – кричит женщина, – я дам тебе денег!
– Нет и нет! Ну, ты идешь, что ли?
– Много денег, Тоа, много-много!
– Проклятый верблюд, всякий раз как назовешь его безмозглым, встает и ни с места. Сколько?
– Все, что у меня есть.
– Все?
– Все до гроша!
3
День занимается над совсем другим пейзажем. Голубой Волк не верит своему глазу.
– Снег!
Ни деревца, ни скалы, ни травинки. Только снег. Только синее небо. Огромные снежные холмы, сколько хватает глаз. Странный снег, желтый, он хрустит и скрипит под ногами и оползает пластами, как снег Аляски. А прямо посреди неба – белое солнце: оно слепит глаза, от него обливается потом Тоа Торговец.
– Проклятая пустыня! Проклятый песок! Когда же это кончится?
Тоа шагает, сгибаясь пополам. Он тянет за повод верблюда, ругаясь сквозь зубы:
– Ох уж эта мне Африка! Проклятая Африка!
Верблюд его не слушает. Он грезит на ходу. Это не просто верблюд, это дромадер. У него один горб. И чего только Тоа не навьючил на этот горб! Кастрюли, тазы, кофейные мельницы, обувь, керосиновые лампы, соломенные табуреты, прямо-таки ходячая лавка, которая бренчит и дребезжит в такт покачиванию горба. А сверху, на самой макушке этой груды, держась очень прямо, закутанный в бедуинский бурнус из черной шерсти, сидит мальчик. И смотрит вдаль.
– А! Ты здесь, – думает волк. – А я боялся, что этот гад тебя бросит.
Голубой Волк не зря боялся. С той страшной ночи прошло несколько лет. И много раз за эти годы Тоа Торговец пытался бросить мальчика. Проделывает он это каждый раз одинаково. В какое-нибудь утро, проснувшись в особенно скверном настроении (плохо идет торговля, колодец пересох, ночь выдалась слишком холодная – причина всегда найдется…), он потихоньку встает, бесшумно сворачивает свой шатер из бурого войлока и шепчет на ухо дремлющему дромадеру:
– А ну вставай, верблюд, пошли.
Мальчик притворяется спящим. Он знает, что будет дальше.
– Ну, ты идешь или нет?
Тоа Торговец изо всех сил тянет за повод дромадера, который смотрит на него, жуя сухую колючку.
– Встанешь ты наконец?
Нет. Дромадер лежит, подогнув под себя ноги, и ни с места.
Тут Тоа всякий раз замахивается толстой узловатой палкой:
– Вот этого захотел?
Но стоит дромадеру приподнять губу и показать свои широкие зубы, плоские и желтые, – и палка опускается.
– Без мальчика не пойду.
Вот что говорят молчание дромадера, и его неподвижность, и спокойный взгляд.