Екатерина Мурашова - Гвардия тревоги
Задвинув ящик стола, Дима включил компьютер и некоторое время смотрел на экран, на котором сначала появилось изображение вечернего побережья с пальмами, а потом по очереди зажигались иконки. Пальмы напомнили Диме о прошлогоднем отдыхе с мамой и братом в Турции. «Надо сменить заставку», — решил он.
Потом вспомнил о школе. Школа — это уже скоро. Взглянул на календарь. Пусть. Пусть будет школа.
— Дима, скажи, ты непременно хотел бы учиться в математической спецшколе? — спросил отец вскоре после переезда.
— Я вполне мог бы обойтись и обычной школой, — подумав, сказал Дима. — Решать задачи не обязательно на уроках, а книги и компьютер всегда Доступны.
— Очень хорошо, — Михаил Дмитриевич вздохнул с явным облегчением. — Не скрою, такое решение меня сейчас очень устраивает, и я тебе за него благодарен. Слишком уж много других проблем. Но хочу, чтобы ты знал: твой уровень позволяет тебе учиться по программе любой спецшколы. Разумеется, после девятого класса ты будешь поступать и поступишь в специализированную школу и станешь готовиться к поступлению в университет. В Московский или Петербургский — это уж как тебе будет угодно. Эта школа — только на два класса, восьмой и девятый…
— Папа, я же сказал: меня это вполне устраивает…
— Я волнуюсь, как примут тебя одноклассники. В обычной школе, знаешь ли, немного другой контингент… Хотя в РОНО, куда я носил твои документы, мне любезно порекомендовали сильного учителя-математика в одной из ближайших школ. Удачное совпадение — он как раз классный руководитель восьмого класса…
— Очень хорошо, папа, я согласен пойти в эту школу, к этому математику! — самую чуточку повысив голос, сказал Дима.
Не признаваясь самому себе, он уже устал от непривычного многословия и объяснений отца. Зачем он оправдывается? Ведь он никогда не делал этого раньше. Неужели теперь всегда будет так?
На первое сентября Дима надел черные джинсы, белую рубашку и темно-коричневый замшевый пиджак, который отец привез ему из Канады, когда был там на конгрессе. Бабушка настаивала на костюме-тройке, но Михаил Дмитриевич поддержал сына.
— Ты не понимаешь, мама, — сказал он. — Учитывая все обстоятельства, Дима сделал идеальный выбор. Строго и одновременно демократично — прекрасное сочетание.
— Ни с чем, кроме как с демагогией, ваша демократия не сочетается, — проворчала Александра Сергеевна (по убеждениям она была монархистка), но в конце концов согласилась с сыном и внуком и даже попыталась дополнить Димин наряд шелковым шейным платком и старинными серебряными запонками с черными агатами. Неконфликтный по природе, Дима всегда искал компромисс — от платка ему удалось отвертеться, зато на запонки он спокойно согласился — все равно их под пиджаком не видно.
— Папа, тебе не обязательно меня провожать, — сказал Дима. — Я тебя там как-то не представляю.
— Ты знаешь, я тоже, — благодарно кивнул отец.
— Мы с Фаиной могли бы… — начала Александра Сергеевна, взглянула на внука и замолчала, не закончив фразы.
— Я вам все подробно расскажу, — пообещал Дима, пряча глаза и обращаясь к болонке. Фаина облизнулась в предвкушении.
Голубую лилию бабушка выбрала из цветов, которые стояли у нее в комнате в хрустальной вазе.
— Зачем? Я же не первоклашка, — попытался воспротивиться Дима. — Кому я ее подарю? У меня даже классный руководитель мужчина…
— Цветы всегда уместны, — загадочно сказала бабушка.
Дима покорно кивнул и обхватил горячей ладонью прохладный упругий стебель.
Перед входом в подворотню Дима остановился и с полминуты боролся с собой — так ему хотелось повернуть назад и уйти. Родители с детьми, которым его застывшая фигура мешала пройти, оглядывались с неудовольствием.
Неожиданно один из первоклашек, которого целеустремленно тащила за руку яркая, энергичная восточная мать, остановился, упершись крепкими ножками в асфальт, и внимательно глянул на Диму темными глазенками.
— Не бойся, большой мальчик, — тихо сказал он. — Все будет хорошо, — и добавил: — Видишь, я сам боюсь…
— И ты не бойся, — с готовностью улыбнулся малышу Дима. — Если кто обидит, обращайся сразу ко мне.
— Спасибо, — вежливо кивнул малыш и скрылся в толпе, которая всасывалась в подворотню, как конфетти в пылесос.
В школьном дворе у Димы почти сразу закружилась голова. В толпе он всегда чувствовал себя так, словно тонет в болоте. Ноги сделались ватными. Голоса звучали, как размеренное кваканье. От огромных букетов пахло холодной водой.
Дима поискал глазами и быстро нашел спасительный выход. С трудом протиснулся к пожарной лестнице, перекинул сумку через плечо, взял лилию в зубы… Несколько стоящих поблизости людей взглянули с удивлением («Что ему там понадобилось?!»), но тут же, занятые своим, перестали его замечать.
Дима вполне удобно уселся на перекладине, повесил сумку на крюк и уже не без удовольствия стал наблюдать за происходящим.
К микрофону, установленному на свободном пятачке, под стойкой с баскетбольной корзиной, по очереди подходили разные люди и говорили дежурные, но вполне доброжелательные слова. Когда начались номера художественной самодеятельности, Дима прищурился и попытался отыскать-таки свой класс. Через некоторое время он заметил табличку с надписью и тут же увидел круглолицую девочку, которая приветственно махала ему рукой и широко улыбалась. Дима удивился. «Откуда она меня знает, если я ее первый раз вижу? — подумал он, но на всякий случай вежливо помахал в ответ. — Вдруг мы где-нибудь уже встречались, а я просто забыл? Вполне могло быть…»
Линейка между тем явно заканчивалась, и с лестницы надо было слезать. Дима отвернулся от непонятной девочки и занялся сумкой.
От своего класса он, естественно, отстал и уже внутри школы довольно долго, сидя на скамейке возле гардероба, пережидал шуршащие целлофаном и поблескивающие в полутьме потоки школьников. Потом огляделся и спросил у девушки с челкой и маникюром, которая вроде бы никуда не спешила.
— Скажите, пожалуйста, 8 «А» где я могу найти?
— Новенький, что ли?
Дима молча кивнул.
— Вон туда иди, — девушка указала длинным красным ногтем. — В самом конце кабинет математики. Там они, голубчики.
— Благодарю вас, — сказал Дима. — Вы мне очень помогли.
— Да на здоровье, — ответила девушка, на мгновение перестала жевать жвачку и посмотрела на Диму с удивлением.
В дверь Дима постучал, но, поскольку ему никто не ответил, решил все же войти. Первым, кого он увидел в своем новом классе, была все та же круглолицая девочка, радостно вскочившая ему навстречу и глядевшая на него так, как будто он был ее давно потерянным братом-близнецом, которого она наконец-то, после долгих и опасных приключений, отыскала. Учителя в классе не было, а остальные одноклассники, по-видимому, не обратили на Диму никакого внимания. От непонимания ситуации Дима едва не попятился обратно в коридор, но в этот момент странная девочка сердито и громко фыркнула и отвернулась. Подумав несколько секунд, Дима решил, что она просто приняла его за кого-то другого и ошиблась. Он пожал плечами, вошел в класс и стал присматривать себе место где-нибудь подальше от доски. Последние парты казались свободными, только у самого окна, отвернувшись от всех, сидел сумрачный мальчик с «зенитовским» шарфом на шее.
— Здесь не занято? — Дима выбрал предпоследнюю парту у стены, но на всякий случай обратился к мальчику, который стоял рядом в проходе и разговаривал с приятелем, сидящим на средней колонке.
— Нет вроде бы. Садись, если хочешь, — мальчик повернулся к Диме, спокойно и необидно оглядел его и спросил: — Ты будешь учиться у нас в классе?
— Да, — сказал Дима и представился: — Меня зовут Дима Дмитриевский.
— Кирилл Савенко, — назвался в ответ мальчик.
В этот момент в классе незаметным для Димы образом появился учитель, и Кирилл Савенко с неожиданной быстротой переместился вперед, к своему месту, оставив Диму с открытым для продолжения беседы ртом. К тому же осталось не очень понятным, куда девать бабушкину лилию (Дима как раз собирался выяснить это у Кирилла). В конце концов Дима положил цветок на скамейку рядом с собой.
Учитель был сед, хром, говорил теплым, глуховатым, похожим на старый плед голосом. Что понравилось — первый урок был именно уроком математики, а не переливанием из пустого в порожнее, как обычно бывало с прежней Диминой классной руководительницей.
Было, разумеется, повторение. Дима помалкивал, хотя, конечно, мог ответить на все вопросы и решить все задачи. Но он понимал, что эта школа — обычная, с обычной программой, а он пришел из математической, и потому особенно выпендриваться прямо в первый день — не следует.
Одноклассники даже на первый взгляд оказались совсем не такими, какими представлял их папа и другие знакомые семьи Дмитриевских, которые были категорически против устройства Димы в обычную районную школу. «Неужели петербуржцы в самом деле настолько не похожи на москвичей?!» — мысленно удивился Дима и признался себе, что его лично подобные отличия вполне устраивают.
