Георгий Марчик - Трудный Роман
— У нас все еще впереди.
— Я знаю. Но что именно?
— Наверное, то же, что и у всех… Учеба, работа… Мне тоже хочется, чтобы в жизни было больше какой-то дерзости, огня, страсти… Как в первые годы революции… — Опухшие губы были как чужие. До смешного неудобно выговаривать ими слова.
— А до меня совсем недавно дошло, что не так живу. Вообще-то жизнь вроде как жизнь. Даже скучать некогда. Но все это для себя. А я бы хоть сейчас поехала куда-нибудь, где все начинается заново, все в первый раз.
— Можно жить по-настоящему и не уезжая никуда, — возразил Костя. — Разве дело в расстоянии?
— Конечно, все зависит от нас самих. Но ведь уезжаешь от друзей, привычек, родных. А тебя ждет новое, неизвестное и как бы испытывает, какой ты, на что способен… Надо верить себе. Без этого нельзя. Каждый день должен быть ступенькой к своей высоте. Скажи мне, Костик, можно ли простить человеку, который тебе нравится, пусть даже самое ничтожное отступление от правды?
Костя покачал головой. Некоторое время они шли молча. Женя остановилась. Казалось, она сосредоточила все внимание на небольшом куске снега, который не хотел поддаваться ударам ее ноги. Она стала бить сильнее, пока снег не разлетелся на куски.
Костя чувствовал, что она хочет сказать или спросить его о чем-то очень важном, но никак не может решиться. «Да говори же», — нетерпеливо взывал он к ней про себя.
— Ну вот мы и пришли. До завтра. — Женя протянула ему руку. Он на несколько секунд задержал в ладони ее горячие пальцы.
Еще долго он бродил по вечерним улицам. А где-то высоко-высоко над головой только для него одного тоненько звенела о снежинки льдинка-звездочка.
До Нового года уже рукой подать.
— Братцы-кролики, чрезвычайное происшествие! — заорал не своим голосом перед первым уроком Юрка Черникин.
Все замерли, приготовились слушать — столько неподдельного чувства прозвучало в призыве Юры.
— Сегодня день на три минуты прибавился!
Зашумели, засмеялись.
Зима — как многодневный, бескрайний простор океана. Весна — земля, которую ждешь и к которой стремишься. Хорошо весной. Много солнца, и воздух пьянит, и запахи талого снега, и теплого ветра, и земли бередят душу, и птичий гомон, и каждый раз ожидание чего-то нового…
Подгоняемый морозом, Костя торопится в школу. И хотя злой холодный ветер хлещет по щекам, а легкие обжигает морозным крепчаком, дышится привольно, выветриваются остатки сонной одури, застрявшей в голове. А как заливчато звенят в зимнее утро трамваи!
В окна класса с цветами на подоконниках врывались яркие потоки солнечного света, падали на столы, прыгали зайчиками и ослепительно вспыхивали, сверкали на стекле и металле. Даже не верилось, что за окном зима.
— Костя, новость, — зашептала Женя, наклонившись к уху Кости. — Мымра уходит из школы.
— Да что ты говоришь? Куда?
— На другую работу. Это пока еще тайна. Уйдет после конца учебного года. Мне Марианна по секрету сказала.
— Скатертью дорожка, — отозвался Костя. — Никто жалеть не будет.
— Бедняжка. Так и не удастся ей замазать все тени и трещины.
— Точно, точно, — поддакнул Костя. — Несчастный человек, никому не верит. Наверное, даже в себе сомневается.
После уроков студийцы остались на репетицию. А Роман и сам не смог бы объяснить, почему и он вернулся с полпути домой и пришел на репетицию. Словно непостижимая сила взяла за воротник и заставила войти в актовый зал. Наивно как-то получилось. Знал, зачем его вызывает Марианна, и проще было бы отказаться через Костю… Но… дома было неуютно, одиноко и грустно.
Влекла сама атмосфера школьного театра. Неудержимо тянуло посидеть в одиночестве в полутемном зале, наблюдая за игрой на освещенной сцене. Сидеть и молчать. И всем своим химико-физико-биологическим существом воспринимать простенькие картинки, из огромного множества которых и состоит жизнь человеческая. И думать, думать, думать о своих тревогах.
Все уже собрались, когда он пришел. Стояли вокруг Марианны, сосредоточенно слушали ее. Марианна отчитывала за то, что на вечере сразу же после концерта и КВН, когда она ушла, студийцы тут же переоделись — сняли с себя форму (у них были свои особые костюмы с эмблемой на груди в виде маски из древнегреческой трагедии) и облачились в свои лучшие парадные одежды.
— Так на вечер же пришли! — неуверенно пробовал оправдаться Игорь Чугунов. — Ведь не просто играли.
— Все равно не понимаю, — говорила Марианна, сокрушенно качая головой. — Не захотелось вам свою марку держать. Вот что обидно.
— Добрый вечер, — нерешительно сказал остановившийся чуть поодаль Роман.
Все обернулись к нему.
— Добрый вечер, Роман, — обрадовалась ему Марианна. — Вот и хорошо, что пришел. Сейчас начнем репетицию.
И все сразу поняли, что, хотя Марианна и ругала их, у нее великолепное настроение, что она корила их так, для порядка, для острастки, а не всерьез. И у всех сразу же отлегло. И тут только все заметили, что она сегодня чем-то необычайно, невообразимо, необыкновенно довольна.
Сегодня Марианна была в красном шерстяном, крупной вязки платье, облегающем ее идеально стройную фигуру. Будто сама Грация появилась среди учеников. Игорь Чугунов, положив руку на плечо Жени, смотрел на нее как-то смущенно, уж слишком осторожно, словно боялся нечаянным взглядом, как рукой, коснуться ее.
Роман поискал глазами Костю. Его не было.
— Где Табаков? — тихо спросил он у Жени.
— Костик на тренировке. Его сегодня не будет, — объяснила она. — Его заменит наш запасной.
— Сегодня Тибальд я. А в чем дело, сударь? — выставляя вперед подбородок, пошел на Романа этот скоморох Черникин. — Что угодно? Драться? На дуэли? Пожалуйста. Вот шпага… Я не боюсь. Привычен. Меня уже не раз убивали на сцене. Ну?..
Роман невозмутимо принял из его рук вторую шпагу и, отступив на шаг назад, стал в стойку. Черникин скорчил дурашливую гримасу, оттопырил нижнюю губу. Он не ожидал ответа на свой вызов. Положение было пиковое. Фехтовать он не умел.
— Попался, Юрка, — засмеялся Чугунов. — Так тебе и надо, хвастуну. Вперед! Не посрами свою фамилию.
И Черникин, размахивая шпагой, как палкой или даже приличным дрыном, бросился вперед. Блеснули клинки. Зазвенел металл. Через минуту шпага вылетела из рук Черникина, выбитая ударом Романа. Он приставил к груди обескураженного «врага» острие и без улыбки сказал:
— Считай, что ты умер еще раз. По-настоящему. Но я дарю тебе жизнь. Пользуйся. Только с умом.
— Большое спасибо, — пролепетал Юра и, взявшись пальчиками за края брюк, сделал книксен.
Чугунов неодобрительно взирал на приятеля, не оправдавшего его надежды. Женя и Марианна улыбались.
Когда все прошли на сцену и приготовились к репетиции, Марианна вдруг предложила Роману роль Ромео.
До сих пор ни единым взглядом или словом она не показала, что помнит его злую шутку. Но сам-то Роман все время держал ее на уме и потому был настороже. А тут на тебе — центральная роль.
— Для этой роли у меня нет данных, — стал он отказываться.
— Ну почему же нет? — возразила Марианна. — Здесь нет профессионалов. Давай попробуем.
— У него только внешние данные, Марианна, — ехидно заметил Черникин: надо же хоть как-то отыграться за поражение. — Других нет, поэтому и отказывается.
Роман переступил на месте и нетерпеливо подернул плечами, как при ознобе.
Лицо Жени ничего не выражало. Она просто смотрела на него, и все. Ни слова, ни звука, ни намека, что и она хочет, чтобы он стал Ромео. Но ведь она Джульетта, и ее просьба имеет, пожалуй, кое-какое значение. Но в глазах ее ничего — никакого выражения… Одно ожидание.
— Нет, — твердо сказал Роман и сжал челюсти. — И не будем больше об этом. Я не Ромео. Я Роман. Чужую роль играть не буду. — Он усмехнулся кончиками губ, кивнул на Чугунова. — Очевидно, один из претендентов? Ему уступаю даже без боя.
— Можно, я буду Ромео? — вылез вперед Черникин. — А чем мои данные хуже?
Он снова сумел вызвать у всех улыбку. После непродолжительного обмена мнениями роль Ромео была отдана отсутствующему Косте. Черникин стал Тибальдом, а Роман — артистом вспомогательного состава, или, так сказать, запасным игроком.
Когда репетиция окончилась, Роман первым оделся и ушел.
Он окликнул Женю, когда она свернула в свой переулок, шумно попрощавшись с остальными на углу у булочной.
— А-а-а, это ты, Ромка, — нисколько не удивилась она и даже махнула варежкой. — Ты когда перестанешь форсить? Уши отморозишь.
— Не отморожу, — сказал Роман. — Послушай-ка, пойдем ко мне. Посидим, поболтаем…
— К тебе не хочу, — на ходу повернула к нему лицо Женя. И снова оно ничего не выражало.
— Почему? — удивился и обиделся Роман. — Именно ко мне не хочешь?
