Геннадий Блинов - Пятые приходят на помощь
Копытов, бородатый и Ромка направились в кабинет старшины. По дороге встретилась тетка Феклинья. Она увидела бородатого и поклонилась.
— Знакомая? — спросил милиционер.
— Встречались, — односложно ответил задержанный.
Ромка хотел было бежать к дому Алексея — может быть, еще успеет на рыбалку, — но участковый будто уловил его мысли, взглянув на часы, сказал:
— Опоздал, Рома.
Мальчик удивленно посмотрел на Копытова.
— Не торопись, вместе поплывем, — положил тот руку на Ромкино плечо.
Задержанный сказал, что в поселке оказался случайно, приехал разузнать насчет работы.
— Сам-то откуда? — поинтересовался старшина.
Бородатый признался, что недавно освобожден из заключения. Вот и присматривает себе подходящее местожительство.
— Дело ответственное, — согласился Копытов. — С пресвитером Руденко давно знакомы?
Задержанный передернул плечами.
— Это к чему вам знать, гражданин начальник? — И с напускной веселостью хихикнул: — Ни в бога, ни в черта не верю…
— Вы на вопрос отвечайте, Павел… Как по фамилии-то?
— Сорокин, — выдавил из себя бородатый. — Откуда вы мое имя знаете?
— Мы многое знаем, — усмехнулся старшина. — Советую не запираться…
Сорокин встал и злобно посмотрел на Копытова:
— Не из пугливых я, гражданин начальник. Чувствую, что пришить мне дельце какое-то хотите… Не выйдет!
— Сами себе вы «пришили дельце».
— Не выйдет!
— Чего уж там. Когда лес воровали с лесосклада, вы ударили человека по рукам шестом и он чуть не утонул? Вы?
Сорокин выжидающе молчал.
— Может, рассказать, как было дело на острове? — с ухмылкой спросил Копытов. — Пожалуйста. Вы предложили компаньону — пока не будем его называть — разжечь костер… Потом компаньон наткнулся на лодку и зашиб об нее ногу… А кто лодку оттолкнул?
Задержанный молчал.
— С какой целью вы поили водкой сборщика вторсырья?
Сорокин обмяк, опустился на стул.
— Значит, вам уже все известно. Значит, продал меня «божий сын»? Врет он. Не я человека ударил. Он бил его, паразит. И лодку я не отталкивал…
Копытов протянул задержанному лист бумаги.
— Напишите все, что вы делали в нашем поселке. Кстати, «божьим» человеком вы называете пресвитера Руденко?
— А то кого еще? Вам это не хуже меня известно, — тяжело вздохнул Сорокин.
Ромка не верил ушам своим: так вот он какой, этот пресвитер!
Старшина подошел к мальчику и шепнул:
— Сбегай к Руденко, пожалуйста. Скажи, пусть идет сюда — я вызываю…
Руденко дома не оказалось.
Из показаний Сорокина было видно, что недели две назад он приехал в поселок и без дела слонялся по улицам. Там он и познакомился с пресвитером баптистской общины Фомой Руденко. Слово за слово, и тот намекнул, что есть возможность неплохо заработать. Рассказал, что при известной осторожности можно без опаски брать с лесосклада лес. Два раза Сорокин проникал на склад один, сплавлял пиломатериалы до пристани, потом носил их в кусты и прятал там, маскируя ветками и прошлогодней травой. Но ворованное сплавлять по реке без помощника было неудобно, и Сорокин отказался идти «на дело». Тогда и решился сопровождать его сам Руденко.
— Бог всемилостив, — сказал он. — Для святого храма стараюсь.
В тот же день пресвитер дал Сорокину денег и велел завязать знакомство со сборщиком вторсырья.
— Напои его и оставь где ни на есть, а на лошади подъезжай к берегу. Приплавим лес и ночью тихонько вывезем в поселок.
Копытов позвонил дежурному в райотдел милиции.
— Задержал здесь одного, — сообщил он. — Машину присылайте.
Потом, когда Сорокина уже увезли, Ромка заметил:
— Не думал я, что баптисты такие проходимцы…
Старшина предостерег мальчика:
— Не руби с плеча, Рома. Нельзя всех под одну гребенку равнять. Рядовые баптисты в большинстве своем люди честные. Только все они несчастные, себя обкрадывают, денно и нощно молятся богу, готовят себя к вечной жизни на том свете. Взять ту же Феклинью. Жалко мне ее… Ну, а среди главарей и правда по-настоящему верующих немного. Пресвитеры чаще любят погреть руки за чужой счет, сами они не верят ни в бога, ни в черта…
На днях старшине смущенно признался Витька Самсонов, что пресвитер отодрал его за ухо. И рассказал подробности. Копытов отругал Витьку за озорство, потом встретил Фому и сказал ему:
— Не дело — распускать руки, Руденко. Вы же по святому писанию не должны обижать ближнего… Тем более, с мальчонкой связываться…
Старшина запомнил кислую улыбку пресвитера. Тот спросил:
— Кто дал право этим мальчонкам распоряжаться в чужом доме, как в своем? Собачья конура, она моя собственность, старшина, и я вправе защищать ее от посягательств. Здесь все по закону.
— Законы вы знаете, — сказал старшина.
— Знаю, — согласился пресвитер. — Какие претензии вы имеете к нашей общине? А вот вы, товарищ старшина, поддерживаете тех, кто законы нарушает… Недоумеваете? Как вам должно быть известно, оскорблять чувства верующих запрещено законом. А мальчишки готовят спектакль и превращают Иисуса Христа и апостолов в шарлатанов.
Старшина усмехнулся:
— Мальчишки используют факты из святого писания, ничего не выдумывают… Так что напрасно вы, Руденко.
— Власть ваша. Мы, баптисты, мученики, хотя и получше многих.
— «Мученики», «лучше многих», — повторил старшина слова Руденко. — Вы прямо, как невесты, готовы круглые сутки смотреться в зеркало и любоваться самими собой. Как же, и водку не пьете, и не курите, и работаете добросовестно…
— Правильно, золотые слова, — подтвердил пресвитер. — Или, может быть, все это не так?
Старшина посмотрел Руденко в глаза и усмехнулся:
— Все это так, да не совсем. Вы ли одни не пьете, да не курите? Не одни, конечно. И не это главное. Вы добросовестно работаете, чтобы ублажить своего бога, чтобы подготовить себя к царству загробному. Мы знаем, что никакого бога и потусторонней жизни не существует. Мы создаем богатства не ради бога, а ради всех живущих, ради того, чтобы с каждым днем жизнь становилась лучше. Вот и посуди, Руденко, кто из нас щедрее, красивей, сильней. Вы, сектанты, эгоисты. Каждый из вас заботится о самом себе, хотя вы, баптисты, и называете друг друга братьями и сестрами. Но все это внешняя маскировка, и вы, Руденко, понимаете это не хуже меня.
Пресвитер развел руками:
— Не та обстановка, чтобы вступать в спор…
— И верно, — согласился старшина.
Теперь обстановка изменилась.
Копытов то и дело посматривал на часы. Хотелось быстрее уйти на реку. Интересно, не раздумала Ирина Владимировна плыть с Алексеем? Звонка от начальника отделения милиции не было. Копытов решился позвонить ему сам.
— Егор Николаевич, извините, что задержал вас, — узнал старшина голос майора. — С областью разговаривал. И о вас тоже. Есть возможность в уголовный розыск перебраться. Жалко мне вас отпускать, признаюсь…
— Да я и не тороплюсь, товарищ майор, — вырвалось у Копытова.
— Понимаю, понимаю, — пророкотало в трубке. — А ты и в самом деле оставайся, Егор Николаевич….
Старшина положил трубку. Нет, он и правда больше не рвется в уголовный розыск. Как, интересно, посмотрит на предложение майора Ирина Владимировна. Хотя ей-то не все ли равно? Но Копытову очень хотелось, чтобы учительнице было не все равно.
— Пойдем на реку, Рома, — сказал Копытов. — Заждались нас рыболовы.
Глава двадцать вторая. На реке
Самсонов еще с вечера заметил, что вода начинает прибывать. И когда Копытов брал у него ключ от лодки, Витька сказал:
— Напрасно поплывете, не будет рыбалки. Разве только в устье Кажи…
— А я туда и хочу, — подтвердил старшина.
У самого Витьки были другие планы. В воскресенье он решил сходить в тополевую рощицу, что километрах в трех-четырех от поселка вниз по течению, и там срубить давно облюбованное дерево для будущей долбленки.
Утром он взял с собой кусок хлеба, заткнул за пояс топор и направился к тополям. В одном из переулков повстречался Орлов. На груди у Ежика висел «Киев» с телеобъективом.
— Забросил, что ли, кинокамеру? — поинтересовался Самсонов.
Ежик мрачно сказал:
— Пленка кончилась.
— Куда направился?
— Да никуда. От Звягинцева бегаю. Он стращал прийти домой и весь день заниматься. А разве хочется? Вот я и улизнул. Может, возьмешь с собой?
— Ладно, веселей будет, — согласился Витька.
Сначала они шли по тропинке, виляющей по берегу. Кое-где прибывавшая вода заливала ее, и мальчишкам приходилось лезть сквозь кусты.
По реке пронесло вывернутый с корнем вековой кедр. На перекате он задевал за гальку, и тишину нарушал резкий скрежет, будто сотни невидимых рук водили чем-то металлическим по стеклу. Следом за деревом, покачиваясь на волнах, проплыла низенькая, всего в несколько венцов маленькая избушка, на покатой крыше которой щетинилась зелень.
