Александр Батров - Утренний Конь
— О Федьке. Говорят, руки у него золотые…
— Ну и что же? — подоткнув мокрый подол юбки, спросила Лариса.
И Тимка сказал:
— Золотые руки — это те, что на заводах, на сейнерах, в доке. Для общего дела. А Федька на свой карман. Не золотые, а жадные у него руки!
— Да плюнь ты на него, не думай! Будет у вас шлюпочная мастерская! Вчера сказал мне об этом матрос Кармий. Он в горсовет собирается.
— Правда, Лариса? — В Тимке все запело.
— Побей гром, правда! — мальчишеским голосом произнесла Лариса.
Тимка посмотрел на сестру, на ее босые ноги и рассмеялся. Ну какая она, Ларка, студентка? Совсем девчонка!
А Лариса, маленькая, стройная, с раскосыми глазами, в свою очередь улыбнулась.
Тимка вернулся домой. Увидев выглядывающие из-под кровати стоптанные соломенные туфли сестры, подумал: «А что, если купить новые? Вот обрадуется Ларка!»
Тимка достал из ящика кухонного стола деньги, положил в карман и, прежде чем выйти на улицу, поглядел на себя в зеркало.
— Ну и рожа! — сказал он мальчику в зеркале. — Некрасивая. Круглая. И нос кривой. Вот Ларке повезло. Настоящая красавица.
Тимка был прав. Красотой он не отличался. Все дело портили скулы. Зато он был крепко сбит, смугл, а когда улыбался, то всем почему-то хотелось потрепать его мягкие каштановые волосы.
2
В пути погода изменилась. С востока плотной стеной подошли к городу тучи. Запахло терпкой хмельной свежестью, вдалеке блеснула белая молния, и городские деревья дружно, нетерпеливо зашумели пыльной листвой.
Но Тимка не спешил. Летний дождь — не помеха, да вот и рынок, Привоз, которым гордятся одесситы. Не останавливаясь, Тимка прошел мимо ящиков с помидорами, яблоками и айвой. Зато в рыбном ряду он намеренно задержался. Но сегодняшние чирусы, ставриды и длинные серебряные сарганы, потерявшие к полудню свою упругую прохладу морской глубины, не вызвали Тимкиного одобрения. Рыбу надо покупать чуть свет, когда, разбрызгивая радужные блестки, она шумно бьется в рыбацкой корзине…
Подойдя к охотничьему магазину, за которым начинался ряд кустарных изделий, Тимка удивленно остановился. Он увидел сына Королькова, Федьку. Тот держал в руках чайку с перевязанными шпагатом лапами. Чайка была совсем молодая, почти чаеныш, с острыми, длинными крыльями.
— Где ты достал ее? — надвинувшись на Федьку, спросил Тимка.
В ответ Федька вытянул губы и насмешливо пропел:
— А тебе-то какое дело?
— Морскую птицу трогать не полагается.
— Такого закона нет!
Мальчики замолчали. Сбычившись, они стояли друг против друга. Оба одного роста, оба с гулко бьющимися сердцами.
Тимкины глаза глядели на противника не мигая, готовые к решительной схватке.
Глаза Федьки бегали по сторонам, настороженные, колючие.
— Ты чего ко мне привязался? — буркнул он и, не выдержав Тимкиного взгляда, отошел в сторону.
— Отпусти чайку!
— Если ты такой добрый, купи ее.
— Купить? — Тимка с трудом сдержал желание дать Федьке затрещину. — Сколько же ты хочешь за нее?
— Давай рубль.
— За рубль пожарного голубя купить можно. А чайку никто не станет держать.
— Тут один на чучело возьмет, — уверенно заявил Федька.
— Жадный ты… — вытирая со лба выступившую испарину, сказал Тимка, — и родители твои жадные!
— Дай бог всякому, — явно издеваясь над Тимкой, усмехнулся Федька. — Еще «Волгу» купим к осени. Ладно, давай копеек восемьдесят! Только зачем тебе чайка? Не понимаю. А «Волга» — вещь!
— Разбейся ты на ней! — пожелал Тимка и швырнул деньги Федьке в лицо.
Оставалось двадцать копеек. На десять Тимка купил горсть свежей ферины, накормил чайку, и на остальные — два пирожка с горохом и с аппетитом съел их тут же на рынке. Подкрепившись, он сунул чайку под рубаху и зашагал с ней к морю.
Он шел и думал о том, как чайка, поднявшись в воздух, вновь закружится над водой.
Дождь застал мальчика в конце Фелюжного переулка.
— Шуми, шуми, это ты можешь, — сказал Тимка, — а мне нипочем! Я дождь люблю. И чайке ты нравишься!
По узкой крутой тропинке он стал быстро спускаться к морю. А дождь перешел в ливень. Тимка, прикрывший лицо ладонью, вдруг оступился и полетел вниз, в широкую оползневую расщелину, в которой был обнажен вход в катакомбы. Он даже не ушибся. Вязкий пласт глины на дне расщелины был мягче матраса. Но выбраться наверх по мокрым глинистым стенам не было никакой возможности.
— А, черт! — выругался Тимка. — Что же теперь делать?
Он поглядел на подземную галерею и задумался. Он знал ее. Она шла вдоль берега и в ста метрах отсюда имела ступенчатый выход наружу. Тимка смело вошел в галерею. Он продвигался в темноте, громко посвистывая, шагал, даже гордясь собой. Пожалуй, тут и Пашка, прослывший отчаянным храбрецом, не решился бы на такое. Но где же выход из катакомб? Он что-то долго не открывается…
Тимка испугался. Он бросился назад, к расщелине, и не нашел ее. Неужели заблудился?
— Эй! — закричал Тимка. — Эй!
Он долго кричал, но никто не отзывался.
— Придется пожить нам в подземном царстве, — попробовал пошутить Тимка.
Но голос у него был глухой и печальный.
Тимка сел на холодный пол галереи и вспомнил, как несколько дней назад он вместе с Костей и Пашкой хлебал уху из султанок, приготовленную по-рыбацки в чугунном котелке. Ветер, трепавший их волосы, пах солью, полынью и корабельной смолой. Это был крепкий, пьянящий запах августа, его неба, сумерек и тревожно сиреневых далей, запах, может быть, самой Тимкиной жизни. Потом, зачарованные сиянием месяца, они тихо лежали на песчаной косе. И, странное дело, здесь, в катакомбах, он как бы увидел над собой это ласковое матовое сияние. Но оно сразу же погасло. Тимка крепче прижал чайку к груди и сказал:
— Не бойся, мы найдем выход к морю. Ты слышишь, чайка?..
Но выхода из катакомб не было.
Он шел, осторожно продвигаясь в темноте, весь в трепетном ожидании, — вот сейчас откроется перед ним один из туннелей, ведущих наружу, к морю…
3
— Сколько мы бродим с тобой в катакомбах, чайка? День? Два? Может быть, здесь, в подземелье, нет времени?.. Время есть. — Сердце трудно, гулко отсчитывало секунды.
— Помогите! — порой слышался голос Тимки.
В ответ раздавалось лишь глухое эхо, похожее на бормотание. Тьма давила. Но Тимка все шел вперед, ощупывая руками стены. Неужели он умрет здесь, так и не увидев света? Тимка заплакал и, плача, сказал:
— Не обращай на меня внимания, чайка… Это не я… Это глаза… мокрые… Я не плачу… Я знаю, ты хочешь есть… Потерпи… Я тоже…
Чайка дремала. Спать захотелось и Тимке. Он присел, прислонился спиной к стене и закрыл мокрые от слез глаза. И сейчас же мир соленого ветра, мир его друзей встал перед ним и протянул к нему свои большие теплые руки…
Улыбнувшись, Тимка проснулся. Поднялся. Сделал шаг вперед. Еще шаг. Еще. Жить. Да, он не умрет. Его ищут. Найдут. Больше всех о нем сейчас беспокоится матрос Кармий…
«Матрос Кармий»… Так назван один из буксирных катеров гавани. А сам старый моряк жил в их доме, в комнате, похожей на морской музей. Здесь были модели всех кораблей, на которых когда-то плавал Николай Андреевич Кармий. «Вега», «Таврия», «Аркос», «Сухона», «Адмирал Нахимов» и, наконец, портовый буксирный катер, на скуластых черных бортах которого было выведено бронзовой краской: «Матрос Кармий».
— Это за какие же заслуги? — порой спрашивали его многочисленные друзья — ребята всей улицы.
Но об этом он не любил много рассказывать.
— Ну, партизанил на нем, в плавнях. Подумаешь, герой…
Но Тимка знал, что из всех моделей, сделанных в плавании, в часы корабельного досуга, матрос Кармий относился к этому катеру с какой-то особой теплотой.
Он, Тимка, будет таким, как Кармий… Как жаль, что нельзя передать свои мысли на расстояние. А что, если попробовать?
— Слушай, матрос Кармий, это я, Тимка… Я в катакомбах с чайкой… — Тимка вздохнул, прислушался и снова позвал: — Матрос Кармий, ты слышишь, это я… Скажи Ларисе, чтобы не ревела… Я ведь еще живой… Живой… Я с чайкой! Я вернусь…
Но матрос Кармий не слышал Тимки.
Было холодно. С промозглой стужей ноябрьских ночей можно было сравнить холод катакомб, въедливый, липкий. Лишь тепло маленькой чайки согревало мальчика.
Чайка слабела. Но Тимка не переставал утешать ее.
— Скоро мы выйдем к морю. Ты еще вволю наплещешься в своей соленой воде… — упрямо твердил Тимка.
Порой в какой-то песенный напев, нет, в саму песню о мальчике и чайке превращались Тимкины слова…
4
Тимка сказал:
— Чайка, мне снилась звезда. Поющая. Я знаю, ты хочешь сказать: «Ведь только мы, чайки, слышим голос звезды», — нет, и люди. Только не каждый слышит ее…
