Анна Гарф - Кожаные башмаки
И вот смотрите — портрет Фаимова отца во фронтовой газете, орден на его груди.
Фатыма-апа читает вслух письмо, которое вместе с газетой прислал в школу красавец Ахмет, Ахмет-солдат, Ахмет — отец Фаима.
— «…О сыне своём много думал, — читает Фатыма-апа, — горько было думать: «Фаим — сын вора». Может, и такой человек найдётся, кто скажет: «Фаим — вор, сын вора…» И я работал в исправительном лагере как зверь.
Зверски работал, имя сыну своему зарабатывал. А как услыхал, враги ступили на нашу землю, попросился на фронт.
Милость эту мне оказали, оружие доверили. Теперь сражаюсь. Если придётся, свою вину кровью смою, своей жизни не пощажу. Хочу, чтобы люди сыну моему когда-нибудь сказали: «Фаим — сын Ахмета отважного». Выше голову, сынок. Если суждено нам, сын мой, встретиться, отец дружбы твоей, поверь, будет достоин».
А за окном щёлкали капели, но Миргасиму казалось, будто это стучит-поёт сердце Фаима.
Зашуршал рыхлый снег по крыше; должно быть, пополз к краю. Так и есть — шлёпнулся вниз!
«Хорошо, что никто не стоял там, — подумала Фатыма-апа. — Надо будет послать старшеклассников сбросить снег с крыши».
А Миргасим жалеет, что не был там, куда шлёпнулась глыба тающего снега.
«Засыпало бы меня, завалило, а весной растаял бы и вместе с талым снегом побежал бы ручейком по полю, прибежал бы к речке, влился бы в море…»
Щёлкает, сверкает за окном, звенит капель.
— Весна нынче будет ранняя, — заметил дядя Рустям.
Он пришёл сегодня в школу, он поздравляет с радостной вестью Фаима.
— Похож ли сын на своего отца-героя? — говорит он. — Да, похож, особенно глаза.
— Отцу Фа-аима н-н-надо от-тветить, — произнёс Темирша. — М-мы напишем ему…
— Мы напишем, — перебил Зуфер, — «Уважаемый отец Фаима, твой сын способный, толковый мальчик, пишет лучше всех в классе, считает лучше всех в школе, только иногда…»
— Нет, нет, — перебил Миргасим, — не надо писать «иногда», больше этого не будет никогда. Правда, Фаим?
Когда человек счастлив по-настоящему, он всегда становится лучше, добрее. Наш Фаим был счастлив безмерно. Он сказал:
— Что я ребятам бесплатно списывать не позволял иногда? Клянусь аллахом, пусть теперь списывают задаром сколько хотят, всегда!
— А п-про н-носо-вые платки он н-ничего не сказал, — шёпотом молвил своему другу Фарагату длинноносый Темирша.
— Погоди, не всё сразу, — отозвался Фарагат и протянул Темирше свой платок.
— Мы получили радостную весть, товарищи, — сказал школьникам дядя Рустям. — Наш односельчанин, человек из нашей деревни, награждён орденом. Значит, хорошо он там, на фронте, свою работу делал. И нам тоже отстать нельзя. Вот и пришёл я к вам, товарищи, помощи просить. Сами знаете, самая пора золу, птичий помёт собирать. Пусть Фатыма-апа запишет, кто сколько вёдер обещает принести из дома.
— Мне и одного ведра дядя взять не позволит, — сказал Фаим.
«А ты нашу золу, со мной вместе, таскай», — хотел было предложить Миргасим, но дядя Рустям опередил его:
— Дядя не даст, говоришь? Ну, в таком случае назначаю тебя бригадиром. Ты будешь за весь свой первый класс в ответе. Согласен?
Фаим от радости даже немного растерялся. Первый раз в жизни не знал, что сказать.
И другие ребята тоже молчали, только переглядывались. Даже Фатыма-апа улыбнулась молча.
А Миргасим вдруг как закричит:
— Спасибо, дядя Рустям!
И весь класс подхватил:
— СПА-СИ-И-И-БО!
Председатель пожал руку учительнице:
— Вы хорошо воспитываете учеников, апа.
Миргасим чуть было не крикнул:
«Это не у Фатымы-апа, это у Асии научился я спасибо говорить».
Но председатель уже прощался.
— Надеюсь на вас, товарищи, — сказал он и ушёл.
Не побежишь ведь за ним следом про Асию говорить, про её «спасибо» и «пожалуйста».
«Ладно! Пускай председатель думает, что учительница такая воспитанная. Человек она всё-таки нашей семье не чужой. Брату Мустафе я обещал не обижать её…»
Глава сорок шестая. Фаим шлет посылку
Когда собирали по деревне подарки для солдат, дом Сарана-абзея обходили подальше. Но тут ведь случай такой необыкновенный — отец Фаима нашёлся!
— Пойдёмте к нам, — позвал своих товарищей Фаим, — я тоже хочу послать подарок.
Старик Саран внимательно выслушал ребят и молвил:
— Желание Фаима законное, можно просьбу его уважить. Если мы теперь, как семья военного человека, будем получать всё, что нам положено, то этому нашему военному человеку следует послать всё, что ему положено.
Он пошёл в чулан и вынес оттуда старый, весь в заплатах армяк и стоптанные валенки.
— Я сам своей рукой чинил эту одежду и обувь. Латать одежду — значит совмещать хозяйственность со скромностью, а выбрасывать ношеные вещи — это расточительство и чванство. Армяк этот был достаточно хорош для нашего родителя, следовательно, хорош он будет и для отца Фаима. А валенки эти были сваляны не для продажи — для себя, и служили они много лет. От длительной носки они стали мягче новых, и поскольку я подшил их кожей и войлоком, то сделались ещё теплее, чем были до починки.
Ребята молчали. Фаим, худенький, маленький, стыдился смотреть на товарищей.
— Война не сабантуй, — продолжал рассуждать Саран-абзей. — Не к месту надетый новый наряд вызывает смех, а удобная старая одежда может вызвать зависть и уважение.
— Потопали отсюда, — решил Абдул-Гани.
Фаим шагал со своими товарищами, и казалось ему, что даже вороны на крышах, собравшись толпой, смеются над ним.
Но вороны собрались лишь для того, чтобы прокричать свою первую весеннюю песню. Каркали, будто в колокола звонили, клювами стучали.
Фаим шёл опустив голову. Снег под ногами был тусклый, серый, весь в мелких дырках…
— Не тужи, — сказал Миргасим, — подарок твоему отцу мы пошлём.
— Ничего у меня нет, и взять неоткуда…
— А про сундук моей бабушки ты позабыл? Вспомни, что я сказал тебе в день моего рождения!
— Стыдно идти к ней, она уж и так всякий раз из сундука своего что-нибудь выкладывает.
— Да, но ведь она, когда дарит, приговаривает: «Пусть это пойдёт во искупление беды, нависшей над моими детьми и внуками». А сыновей, внуков у неё полно, вот и надо отдавать побольше.
— Н-нашей Сакине д-дедушки т-твоего шапку подарила, — сказал Темирша, — и ещё жилетку от-т-дала… Ч-что-бы в лес-су ей теплее было…
— Ну, это всё не на фронт.
Миргасим не ошибся, что Фаима к бабушке привёл.
— Пусть все наши воины так счастливо воюют, как твой отец, — сказала бабушка, — пусть будут они так же смелы и удачливы. Ради этого ничего не жаль.
Открыла бабушка свой зелёный сундук, Миргасим заглянул туда и засмеялся — знакомый узел увидал! Значит, пришли с ёлки льняные пелёнки для его деток. Хотелось бы заодно уж и на корабли поглядеть, ребятам эти картинки бабушкины показать. Но бабушка посмотрела сердито:
— Отойди, не мешай!
Долго перебирала она сложенное в сундуке добро. Вытащила из-под спуда дедушкину ситцевую рубаху, розовую в зелёных крапинках, чёрную суконную жилетку, шерстяные носки, телогрейку, тёплые брюки.
— А сапог нет. Надо было у старика Сарана взять, когда давал. Не часто это с ним случается — подарок сделать. Нечего было на заплаты обижаться. Теперь он уже не даст, ни за что не даст. Была у него такая минута добрая, а вы прозевали. Вещи у него хоть и старые, а добротные, — поучала ребятишек бабушка.
— Я домой сбегаю, — сказал Фарагат, — маму попрошу, скажу: «Миргасимова бабушка посылку собирает». Она вам, бабушка, не откажет! — И побежал.
А бабушка нашла две наволочки небольшие и принялась складывать туда вещи для Ахмета, для Фаимова отца.
Собирает посылку и шепчет, шепчет:
— Это за здоровье Гарифа, это за Мустафу, за Сигбата…
Всех детей своих и внуков, кто на фронте, пересчитала.
Не забыла и прочих воинов благословить, молодых и старых, всех, кто сражается за нас.
— Пусть стрела, в них пущенная, мимо пролетит, пуля пусть их не коснётся…
— «Стрела», «пуля»! — засмеялся Миргасим. — А мины, гранаты, бомбы?
— Типун тебе на язык! — рассердилась бабушка.
— И двенадцать под язык, — сказал на ухо приятелю Фаим.
— Что ты там бормочешь? — обернулась бабушка, дала Фаиму в обе руки по наволочке с подарками.
Неповоротливый Фарагат на этот раз скоро обернулся, сапоги принёс.
Бабушка взяла, осмотрела:
— Спасибо скажи маме. Скажи, Фаим спасибо говорит.
И все ребята выскочили из бабушкиного дома радостные, счастливые. И принялись все вместе тормошить Миргасима. Хорошая у него бабушка! Получай за это снежок, и ещё один, и ещё!
Ну и засиял Миргасим, весь облепленный снегом, — настоящий Дед Мороз, не такой, каким был Зуфер на ёлке, а всамделишный. Хоть и без бороды, зато нос какой красный!
