Лидия Чарская - Сестра Марина
— Готово! Теперь она будет жить! Должна жить! Его глаза горят, как свечи, ярко, нестерпимо, когда он говорит это и, скрестив руки на груди, глядит в потемневшее лицо больной. Все взоры присутствующих устремляются туда же с затаенной робкой надеждой, с невольным страхом предчувствия конца. Помимо общечеловеческой жалости к каждому страдающему человеку, всем им бесконечно дорога эта девушка сумевшая завоевать за короткое сравнительно время всеобщие симпатии, доверие и любовь. «Лишь бы выдержало сердце, лишь бы», — проносится тревожная мысль в каждой голове…
— Безумие, безумие! Такой дозы достаточно, чтобы убить вола, а он… да простит ему Бог! — лепечет отрывисто и чуть внятно Аврельский.
И снова тишина, мучительная, долгая, полная ожидания, трепетного, жгучего, полная болей сердца и мук души.
Непонятно, сколько времени прошло со времени рокового вспрыскивания. Может быть час, а может и три минуты. Потеряно вполне представление о времени, месте… обо всем.
Казалось, остановилось время, исчезло место… Все поглотила всепобеждающая, всеобъемлющая пропасть бесконечности ожидания, отчаяния и слабых надежд.
И вдруг легкий сдавленный шепот Розочки прорезает безмолвие мертвой тишины:
— Смотрите, смотрите! Она отходит…
— Смерть!
— Нет, жизнь, жизнь! Она оживает, наша Нюта! Она оживает!
И Николай Кручинин бросается снова к больной. Судороги прекратились, скорченное тело выпрямилось, легкая испарина показалась на лице, отражавшем в ту минуту какое-то внутреннее переживание, тревожное, по блаженное. Сгущался и таял кошмар: чьи-то наклоненные фигуры… заботливые, испуганные лица… благословляющие протянутые руки…
Постепенно лицо больной приняло более спокойное выражение, глаза открылись и мутным, но уже сознательным взором обводят всех…
Сердце выдержало страшный искус. Нюта спасена…
Доктор Аврельский протянул руку Кручинину.
— Мой молодой коллега! Спасибо вам за дикий риск, за безумный пыл, за горячку юности, за все, за все! Я старик, признаться, не осмелился рискнуть так дерзко. Больную сестру спасли вы, исключительно вы, спасибо вам!
И он горячо обнял взволнованного, потрясенного, но безумно счастливого Николая.
* * *— Я не знаю, чем вам отплатить, Коля, чем, не знаю. Вы спасли мою жизнь!
— Точно так же, как вы когда-то спасли мою, Нюта.
— Нет! Это не то! Опасность вашей жизни еще вряд ли была поставлена на карту, тогда как моя… Боже мой, как подумаю, чем вы рисковали тогда! Что было бы, если бы действительно… Ах, Коля, Коля! Какая мужественная, какая сильная живет в вас душа! Никогда не смогу отблагодарить вас, Коля.
Они стоят оба у большого окна амбулатории. Прием только что кончился, и Нюха перебирает склянки и инструменты.
Николай Кручинин прошел к ней сюда из общежития, не найдя девушки дома.
Вот уже месяц, как упразднен холерный барак. Зловещая гостья ушла из города, оставив лишь незначительный хвост за собою — единичные случай, не страшные никому.
С первыми днями нового года «холерные» сестры вернулись домой, в общину и прежняя, общинная жизнь с ее дежурствами в амбулаториях и в бараках, потекла по невозмутимо ровному руслу Нютиного пути.
Она разнообразится только в часы посещений Кручинина, забегающего теперь довольно часто в скромную келейку десятого номера.
И с каждым приходом молодого человека Нюта убеждается все больше и больше, насколько дорог ей этот милый, благородный Коля, как сильно и нежно любит она его…
И сейчас знакомое радостное чувство точно поет в ее сердце. Слушая мягкий задушевный голос молодого врача, встречая его смелые голубые глаза, Нюта испытывает несказанную тихую радость. Он стоит перед нею такой ясный, честный, открытый, такой сильный и бодрый духом и говорит, глядя ей прямо в глаза:
— Я не смею принимать вашей благодарности, Нюта, я исполнил только мой долг… Но если вы уж так великодушны и желаете вознаградить меня во что бы то ни стадо, то отплатите мне уж большой отплатой, Нюта. Прошу вас: вы приписываете мне спасение вас от смерти, и я широко пользуюсь этим и прошу награды: жизнь за жизнь… Отдайте мне вашу жизнь, Нюта, отдайте мне самое себя, будьте моей женой… Не на праздную, беззаботную, светскую жизнь зову я вас за собой, не на веселье и суету праздника жизни… Нет, Нюта, мы оба скромные, маленькие жрецы великого храма человеческого благополучия и должны приложить все наше здоровье, весь наш труд, все наши силы и самую жизнь, да, и самую жизнь для утешения стонов, воплей и мук страдающего человечества. Сплетем же ваши молодые жизни в одну, Нюта, чтобы с удвоенной силой бороться против горя человеческих мук. Да, Нюта! Ты, согласна? Согласна откликнуться на мой призыв? Скажи, ответь!
Он ждал ее ответа, впиваясь в лицо девушки загоревшимся взглядом.
— Ну, Нюта, да? Скажите же «да», Нюта!
Его ласкающий голос вливался ей прямо в сердце. В самую душу смотрели его добрые, любящие глаза.
Вся зардевшаяся было от счастья, Нюта подняла трепещущие руки, закрыла ими лицо и тихо, жалобно заплакала совсем по-детски.
— Родная моя! Что с вами? Я обидел вас? — с испугом склонился над нею Кручинин.
— Ах, Коля, Коля! — сквозь слезы лепетала она. — Нельзя этого, нельзя! Я сестра, крестовая сестра, поймите. Я дала обет перед алтарем, великий обет самоотречения. Вы знаете — я посвященная, крестовая сестра, и стыд мне, стыд будет, если я брошу общину. Что скажут сестры? Как взглянут они на меня? Та же Розочка, эта маленькая волшебница, имеющая право более всех нас быть любимой и затаившая между тем здесь, в этих стенах, свою юную красоту Елена, Ольга Павловна, что скажет сестра Бельская, наш общий ангел-хранитель?.. «Вот, — скажет она, — прилетела, повертелась и опять улетела, вышла замуж и горя ей мало…»
— Нет! Ты жестоко ошибаешься, дитятко, не то скажет Бельская, совсем не то, — прозвучал неожиданно над головою Нюты знакомый голос.
Быстро отняв руки от лица, Нюта вспыхнула от смущения, увидев подле знакомую скромную фигурку, и светлые, лучистые глаза.
— Вот что она скажет тебе, старуха Бельская, моя чистая, милая Нюта. Ступай за ним, дитя, — скажет она, — ступай туда, куда он поведет тебя, моя детка. Туда, откуда слышатся стоны и скорбь страждущих людей. И две свои юные силы, вы сольете в одну сильнейшую и положите ее к ногам страдающего человечества… Одна сила — хорошо, две — лучше… Поддерживая один другого, вы будете смело ступать по избранному вами тернистому пути, и легче вам вдвойне будет бороться, легче пробиваться по терниям вашей нелегкой дороги. Подайте же друг другу руки, дети. Протяни ему твою руку, Нюта, и помни одно: не под одним крестом милосердия, не в стенах общины только ты призвана делать добро, сеять по мощь твою людям, родная моя. И свободная, на воле, за этими белыми стенами, ты принесешь не менее необходимой людям помощи милосердием и трудом… А теперь поцелуй меня, моя Нюта. И ты, сыночек, уж не побрезгуй моим крестьянским поцелуем. По-простецки я, по-мужичьи, любя ее, и тебя полюбила… Не взыщи.
И она обняла Кручинина, прильнувшего к ее руке жарким, признательным поцелуем.
ГЛАВА XXVII
— Ой, ой, ой! Не двигайся пожалуйста, не крути головою, вот немножечко еще тут и прекрасно… А теперь цветы. Ах, ты, Господи, где же цветы? Мушка, Танечка, сестра Двоепольская, Господи Боже мой! Да вы на коробке сидите, ну, вот… еще здесь надо пришпилить. Теперь уж совсем хорошо. Ну, скажите мне теперь по совести, ну, не красавица она, нынче, наша Нюта?
И, закончив сложную работу — прическу головы невесты, Катя Розанова отходит назад и, наклонив набок голову, с чувством полного удовлетворения любуется Нютой.
В своем белом скромном подвенечном платье (подарок жениха), в длинной тюлевой фате-вуали, с венком флер-д’оранжа на белокурой головке, Нюта в самом деле прелестна. Прелестна не только молодостью, свежестью, веющей от всего ее существа, а и тем особенным выражением сосредоточенной серьезности, которое не покидало ее весь день.
Сегодня день ее свадьбы и вместе с тем отъезда ее, Нюты, из общины туда, в далекий, неведомый и глухой край, где свирепствует эпидемия сыпного тифа и куда спешат они с Николаем приложить свои руки, силы, знания и труд. Там они нужны, необходимы. Их ждут там, обоих.
Вот почему в две недели срока они справились оба со своими делами, вот почему так «скоропалительна», по выражению доктора Козлова, их не совсем обыкновенная свадьба.
— Ну, готова, повернись!
Нюта поворачивается, как кукла, по первому требованию Розочки.
Она едва ли понимает то, что требуется от нее, она глубоко взволнована, потрясена, но не только потому, что настал такой торжественный день ее жизни. Ее свадьба — это лишь ступень к новой борьбе, к новой деятельности на общее благо, неукротимо-кипучей, энергичной до самозабвения.
