Лариса Романовская - Самая младшая
Спецназ «Мохеровые береты»
У бабы Тони абитуриенты занимаются, «мальчик» Андрюша и «девочка» Яночка, та, которая дома бахилы надевает поверх сапог. Бабушка сперва ничего понять не может, потому что Полина рассказывает и плачет вперемешку. Баб Тоня сперва решила, что надо Димку спасать, что он с дерева слезть не может. Абитуриенты говорят, что они справятся, и бегут вместе с Полиной. Яночка так в бахилах и выбежала. У нее с собой была брызгалка черная. Это как духи, но с газом. Андрюша телефон схватил, чтобы все на камеру заснять.
Они быстро бегают, но Полина все равно впереди. Как в сказке, где главный герой всех победит обязательно. Хотя Полина не очень верит, что она – главный герой. Герои так сильно не боятся.
Димка видит их и сразу прыгает с березы в остатки снега. Фонтан поднял – как поливальная машина. Яночка визжит, а Андрюша спрашивает:
– Ну и че случилось-то вообще?
– Он вон туда побежал! – Димка показывает на подъезд, где домоуправление. – Рванули за ним все вместе, быстро! А то он улики смоет!
А потом начинает командовать, чтобы на мобильник сняли крошки ядовитые, как они поверх хлеба лежат и в собачьих мисках. Абитуриенты не понимают, в чем дело, и Димка начал про догхантеров объяснять. А Полина, оказывается, так боялась, что злодейский дворник успеет Димку отравить, что снова заплакала!
Баба Тоня из дома почему-то примчалась с Бесовым поводком, на котором ошейник с шипами. Бежала и размахивала им, как ковбой – своим лассо. Прибежала, Димку отряхнула и говорит:
– Ерунды не городите! Он уже лет пять у нас во дворе живет! И никого не убил пока что!
– Он на негодяя похож. Черный и с бородой! У нас таких нету! – поясняет Димка.
– Сейчас разберемся, – обещает баба Тоня и наклоняется над мисками для бездомных собак, берет одну ядовитую крупинку прямо пальцами. Нюхает ее, а потом как засмеется:
– Пшенку никогда не видели? Я из нее кашу вам варю! Человек решил птиц покормить, а вы его в злодеи!
– Но ведь кто-то же травит собак? – говорит Яночка и убирает в карман баллончик.
– Блин, ну дети нынче рисковые… – Андрюша отключает камеру на телефоне.
– Ладно, ребятки, давайте-ка домой! Там логарифмы такие роскошные вас ждут, просто пальчики оближешь!
– Баб Тонь, ты на меня сердишься? Мы его правда хотели поймать и в тюрьму посадить. Ты извини нас, ладно?
– Да черт бы с вами со всеми! Лучше уже перестраховаться… А то будет как с Бесом, – и баба Тоня перекрестилась. – Есть же уроды на белом свете. Если бы мы вправду его поймали, я бы ему ноги бы повыдергивала! И Кира из шестого дома тоже!
– А вы так примчались классно, – говорит Димка. – И орали громче, чем сигнализация. Если бы я врагом был, я бы вам сразу сдался.
Понятное дело, что Димка не сдастся никому и никогда. Это он извиняется так.
– Да, бабуль! Ты взаправду крутая очень! – соглашается Полина.
– Прямо супервумен! – кивает Яночка.
Андрюша добавляет:
– Вы, Антонина Петровна, вообще чистый спецназ.
– Спецподразделение «Мохеровые береты»! – гордо улыбается баба Тоня и вынимает из волос золотистую заколку с фигуркой балерины. Она такая красивая, что немножко похожа на орден.
Полный тыр-дык
В апреле по вечерам так светло, что, когда лежишь на маминой постели и математику делаешь, люстру зажигать не надо. Все хорошо видно. На тетрадном листе – закорючки цифр. На доме – закорючки разных люстр и ламп, которые там зажглись. И кажется, что тетрадь и дом одинаковые. Потому что в них небо отражается.
– Вишня, ты чего в окно уставилась? Там правильный ответ написан? Решать будешь или спать на ходу?
Полина тянет тихонько «у-у-у». Чтобы было похоже на «угу» и «уже». Пусть мама сама решит, что Полина сказала. Хотя мама и за то, и за другое сердиться будет. Потому что она сегодня злая. Она пришла с очередного собеседования, сразу в постель легла, сказала, что злится, и что ее трогать нельзя. Не в монитор смотрела, а в потолок. Он сперва золотистый был, потом закатно-розовый, а теперь серый.
Вообще-то Полина бы тоже хотела так лежать и смотреть, между прочим. Но у нее уроков на завтра… Как Стаська говорит, «по самые гланды». Если бы Полина не во втором классе училась, а институт закончила, ей тоже можно было в потолок смотреть. И то хмыкать, то чертыхаться.
– Вот вырасту – тоже стану безработной, – загадывает Полина.
Мама сегодня к Полине в школу на родительское собрание не пошла. На нее из-за этого баба Тоня ругалась:
– Ты, Аньк, у нас теперь как Бродский. Уже тунеядствовать начала. Только Нобелевской премии чего-то не видно!
Мама на бабушку зашипела, как Нелька на маму раньше. А баб Тоня губы накрасила, высокую прическу косынкой повязала и на собрание ушла. И вид у нее такой строгий был, ее не то, что Инга Сергеевна, а даже директор, наверное, должна бояться.
А Полина бабу Тоню не боится. Ей сейчас с мамой вдвоем страшнее оставаться, чем со школьной директоршей. Хоть бы папа скорее с работы пришел! Или Стаська со своих курсов. Потому что, когда мама в потолок смотрит и плачет – это хуже, чем если бы Полина просто оставалась в квартире одна.
В тетрадке уже совсем ничего не разберешь. А огни в соседнем доме, наоборот, стали яркими. В Москве начался вечер. А в Челябинске он почти заканчивается. Надо Димке позвонить, пока его спать не отправили! Когда Полина с Димкой разговаривает по скайпу, они как будто в одной комнате опять. И весенние каникулы не кончаются. Никогда.
– Мам, можно я твой ноут возьму? Ма-ма! Я тебя спрашиваю! Ноут! Можно?
Она не отвечает, не отвечает. А потом рявкает – даже эхо от потолка отлетело:
– Исчезни! Растворись!
Полина не поняла: это значит, что можно ноут взять, или наоборот? Полина решает, что можно. Тихонечко. Скайп гудит, потом пищит. Димки в Сети нету, он не откликается.
– Ты нарочно у меня над ухом воешь?
Полина отодвигается на край кровати, на свои тетради. Все-таки придется желание загадывать. Чтобы работа была и чтобы мама тоже была. И еще чтобы собак не травили. Потому что, уже когда Димка уехал, и каникулы кончились, кто-то вправду отраву разбросал по тем самым кустам во дворе. Бездомные собаки ее съели… Полина из школы шла, вместе со Стаськой и Жирафой, и от них все услышала. Они не хотели говорить, что собаки умерли, но Полина поняла. Жирафа рассказывала и плакала, а у Полины заплакать не получилось.
А сейчас она смогла. Будто у нее внутри кнопка такая, как в скайпе «вызов собеседника», для вызова слез. Ее сейчас нажали, и слезы льются из-за всего сразу. Из-за собак. Из-за того, что квартира пустая и серая. И что Димка трубку не берет – как будто его нету. Будто Полина его тоже выдумала.
Это такие слезы странные… Они только щеки щекочут, но от них икать ужасно хочется…
– Господи! Ты что? Вишня? – Мама вскакивает с кровати, спотыкается о Полинины тапки, включает люстру.
Она говорит, что надо выпрямиться, глубоко вдохнуть и поднять руки к потолку. Сама Полину за ладони хватает, тянет ее с покрывала, как репку с грядки. А потом просто обнимает. Опять называет Вишней и целует поверх слез. И говорит таким голосом, как в классе девчонки говорят, когда хотят помириться:
– Давай показывай, что вам задали. Сейчас все добьем…
У Полины домашка осталась только по чтению: «Семейные поговорки». Надо записать в столбик выражения, которые у них дома чаще всего говорят. В тетрадке одно слово есть – «уже». В смысле «уже делаю». Еще, наверное, можно написать «ребенок». Их так папа называет, «ребенок Неля» или «ребенок Полина» (а Стаську всегда только Стасом).
Мама смотрит в тетрадку и вдруг говорит непонятое:
– Тыр-дык!
– Чего? – на всякий случай хмурится Полина. Вдруг это ругательное слово?
Но мама повторяет:
– Вишня, я вспомнила! Так и пиши. Тыр-дык! Я сейчас объясню.
Это, оказывается, в мамином детстве… Мама тогда не как Полина была, а как Нелька. А баб Тоня – как мама сейчас. И она работала в школе математичкой, там у нее был один ученик, как его звали, мама не помнит. Баб Тоня его к доске вызвала, теорему отвечать. Он все правильно ответил, а в конце вдруг сказал: «что и тырдык». Никто в классе ничего не понял, и баб Тоня тоже, хотя она учительница. А мальчик сказал, что так в учебнике написано. Открыл его на нужной странице, а там…
Мама взяла свой органайзер и написала крупно: «что и тр. дк.».
– Это сокращение такое. Читается: «что и требовалось доказать». А мальчик не понял.
– Ну и чего? – отвечает скучным голосом Полина. Может, это вправду смешная история. Но ей до сих пор обидно. – Мне семейные поговорки нужны.
– У нас дома эта поговорка и была. Если что-то случалось, мы говорили. «Полный тыр-дык». «Безоговорочный». И я так говорила, и мама с папой, и Жанка…
– Ну и чего? – повторяет Полина. Она еще никогда в жизни так с мамой не разговаривала. Мама сейчас на себя не похожа, а Полина – на себя. Как будто в ней еще одну кнопку нажали, ту, которая за вредность отвечает.
