Алексей Мусатов - Стожары
Все ворвались на участок. Посевы вздрагивали, клонились к земле.
— Побьет «коншаковку», побьет! — закричала Маша, бегая по участку, и вдруг яростно погрозила грозовой туче маленьким кулаком: — Погоди же ты, черная, погоди, лохматая!..
— По ней бы из орудия прямой наводкой, как вот по фашистам, или из «катюши», — мрачно сказал Санька, — враз бы разнесло. Но чем помочь посевам сейчас — никто не знал. И тут Федя вспомнил, как спасают от ливня рассаду в парниках.
— Ломай шалаш! Закрывай посевы! — закричал он.
Через минуту от шалаша не осталось и следа. Мальчишки, словно щиты подняв над головой кто лист железа, кто кусок фанеры, кто дощатую дверцу, прикрыли клетку с «коншаковкой». Но щитов все же было мало. Санька с тревогой озирался по сторонам.
За изгородью на пригорке, прибитые ливнем к траве, лежали длинные дорожки холстов. Под кустом сидела бабка Манефа, как видно не успевшая собрать их до дождя.
Санька быстро перелез через изгородь.
В этот миг молния, похожая на огненный крест, разорвала небо, и над головой так загремело, что бабка Манефа в ужасе закрылась платком. А когда выглянула, то увидела, что холсты, как живые, ползут по земле вслед за каким-то босоногим мальчишкой. Манефа с криком кинулась вдогонку. Но тут путь ей преградила изгородь. Пока старуха искала входную дверцу, бежала через участок, мальчишки уже успели натянуть холсты над клеткой с пшеницей.
Манефа схватила хворостину и принялась охаживать их по спинам.
— Бабушка, мы ж на минутку всего! — обхватила ее сзади Маша. — Ничего им не сделается, твоим холстам.
Ливень сменился градом.
С деревьев посыпались сбитые листья, дорожки точно присыпало солью.
Бабка Манефа вдруг схватилась за голову, ахнула и полезла под натянутые холстины.
Град гулко барабанил по листам фанеры и железа, оттягивал вниз холсты, сек ребят по рукам и головам, скатывался за вороты рубах.
То и дело слышались восклицания:
— Ой, мамочки! Мне по уху ударило!
— Бронебойными садит!
— Бабка Манефа, ау! Жива еще?
— Гвардия, стоять насмерть!
— Мне три шишки на лбу набило!
— Скоро ли он кончится, проклятый!
— Девчонки, — приказал Федя, — уходите! Все уходите! В укрытие!
— Сами уходите! — ответила Маша и вскрикнула: крупная градина пребольно щелкнула ее по затылку.
Степа вдруг побежал по участку, сорвал с чучел соломенные шляпы и надел их девчонкам на головы.
На участке показались Андрей Иваныч, закутанный в плащ-палатку, и дед Захар в шапке и полушубке.
— Вот это орлы! — закричал Захар. — С градом схватились!
Но учитель при виде столь необычного единоборства только улыбнулся и принялся помогать ребятам держать холсты.
Вскоре град отодвинулся в сторону, пошумел еще немного в перелеске и наконец совсем затих.
Все оглянулись по сторонам. Посевы на участке кое-где были прибиты к земле, только «коншаковка» стояла прямая и невредимая.
Захар растроганно посмотрел на ребят:
— Я вам… я вам не знаю что за это… подарок сделаю… медом угощу…,
— Бедовый народ! — вздохнула бабка Манефа. — Холсты у меня утащили.
— Мы ж для дела, бабушка! — сказала Маша.
— Я разве жалуюсь! Народ, говорю, вы бедовый. Вон шишки-то на головах, как сливы спелые. Да вы подорожник прикладывайте, подорожник… А то еще медный пятак хорошо помогает.
— А теперь, битые, сеченые, марш по домам! — сказал учитель. — Обсушиться, переодеться… Бой, так сказать, закончен.
— А у нас без потерь, Андрей Иваныч, — заметил Федя.
— Все равно.
Санька с тревогой поглядывал за изгородь в поле:
— Андрей Иваныч, а как там в поле, не знаете?
— Вот идем посмотреть с Захаром Митричем.
— Тогда и я с вами.
Но пойти в поле пожелали почти все ребята.
Они перебрались через разлившийся мутный поток в овражке, поднялись к Старой Пустоши и столкнулись с Катериной.
Катерина шагала впереди колхозниц, босая, без платка, с мокрыми, слипшимися волосами.
— Обошлось, Андрей Иваныч! — увидев учителя, сказала Катерина. — Не задел нас град, стороной прошел. А дождь только на пользу… А у вас, ребята, как?
— И у нас хорошо, тетя Катя! — крикнула Маша.
Глава 37. ЗЕРНО
Хлеба покрывались бронзовым налетом.
По вечерам в поле согласно кричали коростели, пахло отсыревшей ржаной мукой, и луна, похожая на медный таз, висела так низко, что хотелось подпрыгнуть и кинуть в нее камнем.
Ребятам казалось, что еще не все беды миновали и с посевами снова должно что-то случиться: выпадет град, налетят прожорливые птицы, пронюхают про богатый урожай суслики и мыши, заберутся на участок поросята или коровы.
Они целыми днями дежурили на участке.
Но погода стояла ясная, безоблачная. Для устрашения птиц Степа Так-на-Так соорудил еще несколько чучел с трещотками и вертушками. Алеша Семушкин повсюду расставил свои капканы «смерть сусликам». Суслики особого желания умирать не проявляли, но Маша, зазевавшись, однажды угодила ногой в один из капканов, после чего три дня ходила, опираясь на палочку, и, к немалому удовольствию Семушкина, должна была признаться, что капкан его конструкции — штука опасная.
Потом, когда «коншаковка» посмуглела, начались новые тревоги. Маша по нескольку раз в день пробовала на зуб зерна и бегала к деду Захару:
— Дедушка, перестоит же пшеница, осыплется!
— Ничего, ничего, — успокаивал старик, — пусть еще солнышка попьет.
Наконец «коншаковка» созрела. Тяжелые усатые колосья клонились к земле и шуршали сухо и жарко, точно жесть.
— Насытилось зернышко, дошло, — сказал Захар. — Завтра на зорьке и начнем.
Но и тут без споров не обошлось.
Санька сказал, что они с Федей в момент скосят всю клетку, не оставят ни одного колоска.
Маша решительно запротестовала. Это им не трава, а сортовая пшеница; они же косами так размахаются, что вымолотят все зерна.
— Нет, мы с Зиной серпами жать будем. А вы — снопы вязать.
— Мы… вязать?.. — возмутился Санька.
— И правильно, — согласился Захар. — Смекать надо, чего каждое зернышко стоит. Тут тонкие руки требуются.
Как ни досадно было мальчишкам, но пришлось смириться.
С вечера девочки заготовили перевясла. Захар вызубрил серпы.
Маша не утерпела и обежала с десяток колхозных изб:
— А мы завтра «коншаковку» снимать будем! Хотите посмотреть?
В воскресенье рано утром, когда пшеница была волглой и мягкой, на участке собрались колхозницы.
Пришла Катерина со всем своим звеном, Татьяна Родионовна, Андрей Иваныч, бабка Манефа.
— Тетеньки, вы только не потопчите чего, не сходите с дорожки! — умолял Семушкин, бегая вокруг женщин.
К клетке подошли Маша и Зина Колесова, стали по углам. Серпы, как и полагается, лежали у них на плечах. Захар кивнул им головой. Девочки сняли серпы и разом нагнулись, словно переломились в поясницах. Левой рукой они захватили по полной горсти пшеницы, подвели снизу зубчатые серпы, с мягким хрустом срезали желтоватые прохладные стебли и положили их на перевясла. Восемь — десять горстей, и сноп готов.
— Федя, вяжи! — кивнула Маша.
Саньке досталось вязать снопы за Зиной Колесовой.
Он не очень ловко, но сильно стянул перевясло, завязал узел.
— А споро идут! — зашептались женщины, следя за девочками.
— Спины не разгибают.
— Захват-то какой, захват!
— Сразу видно — колхозный народ.
— Добрые жницы растут!
Подбадриваемые замечаниями взрослых, Маша и Зина старались изо всех сил.
Серпы так и мелькали у них в руках.
Но вскоре Зина стала частенько разгибаться и потирать поясницу.
— Спинка заболела! — зашипел сзади Санька. — Может, в холодочке полежишь? Тоже мне, жница-синица!
Неожиданно на колючее, как щетка, жнивье шагнула Катерина. Она раскатала засученные рукава кофты и взяла у Маши серп:
— Что у вас тут за пшеница такая?
Аккуратно подбирая стебелек к стебельку, она срезала горсть пшеницы — да такую горсть, что Санька даже ахнул от изумления, — высоко подняла ее на вытянутых руках, попестовала, словно малого ребенка, и оглянулась на женщин:
— Вот это хлебушек! Руки оттягивает, будто гирю держу. Жалко вот, делянка-то маловата.
Катерина нажала два снопа и передала серп Татьяне Родионовне.
— Мы растили, мы сами и уберем! — заволновалась Маша.
— А ты не жадничай, — засмеялась Катерина. — Всем испробовать охота.
Вскоре вся пшеница с пятой клетки была убрана. До полудня снопы сушились на солнце, потом их отвезли к риге, обмолотили, провеяли и, ссыпав зерно в мешок, понесли в правление колхоза.
Все шли серьезные, торжественные, только малыши бежали впереди и кричали на всю улицу:
— «Коншаковку» несут!.. «Коншаковку»!
