Владислав Крапивин - Нарисованные герои
– Я не про трубу, а про бабушку, – объяснил Олик. – Она же нарочно.
Олик был умным человеком и не кидал слов на ветер. И стоило потратить минуту, чтобы послушать его. Пусть даже ничто не радует и дома ждут одни неприятности, все равно, пожалуй, стоит…
– Когда Галилей изобрел телескоп, монахи тоже не хотели в него смотреть, – сказал Олик. – А кто был прав?
– Галилей! – сказала Виктория.
– Факт, Галилей, – решил Юрка Мячик.
– Не монахи же, – усмехнулся Муха.
– Вот именно, – спокойно продолжал Олик. – Он говорит: «Смотрите! Сами увидите, что никакого царства небесного на небе нет, а планеты – большие и круглые, как Земля». А они: «Не будем и крышка. Все равно ты врешь, ничего в твою трубу не видать».
– Ненормальные! – взмутилась Любочка.
– Не такие уж ненормальные. Понимали, что если посмотрят в телескоп, то признаваться придется: царства небесного не видать, а планеты видать. А им это зачем?
Стало теплее, небо делалось мутноватым. Это начинал в нем хозяйничать южный ветер. Воздух потерял холодную прозрачность, и звезды в нем расплывались и таяли.
А Юпитер горел. Горел по-прежнему чистым золотым огнем. Свет его, не тускнея, пробивал толщу воздуха, пропитанного сыростью теплых ветров, которые похожи на первое дыхание еще очень далекой весны…
Это, можно сказать, конец всей повести. Я его написал заранее, надеясь, что, когда окончание уже готово, легче будет повествовать о «срединных» событиях. Я был уверен, что напишу про них быстро и без особых трудов – план-то вот он, передо мной!
Уверенность моя была такова, что о работе над повестью я даже рассказал в издательстве «Детская литература»: готовьтесь, мол, печатать. В редакции для младшего школьного возраста обрадовались:
– Очень интересный замысел! Пишите скорее! Нам как раз нужна повесть с атеистическим уклоном!
И… во мне включились тормоза.
Я не хотел быть проповедником атеизма. Мой собственный стихийный атеизм, живший во мне в студенческую пору, остался в прошлом. Неназойливо, мягко, но неотвратимо во мне зрело убеждение, что мир не мог возникнуть и существовать без Высшего Разума, без Творца. Без Него он терял всякую логику, всякий смысл. Я не искал, не лелеял в себе эту идею, она кристаллизовалась сама, снисходительно отодвигая в сторону доводы примитивного материализма. Ее довод был осознанным, неоспоримым и простым: «Иначе просто не может быть». За ним стояли годы размышлений и споров с самим собой, но это отдельная тема…
Тогда, после беседы в редакции и всплеска редакторского энтузиазма, я осознал, что Виталька не может быть прав. Победа над упрямой старой бабкой не украсила бы мальчишку. А, кроме того, если у Витальки и была своя правота, то и у бабушки тоже – была. Своя.
Да, конечно, яркое светило в зимнем небе было Юпитером. Но ничуть не меньше оно было и Рождественской звездой – в мире бабушки Валентины Власьевны. И этот мир был ничуть не менее реален, чем космическое пространство, рассматриваемое в сорокакратный телескоп. И тому, и другому миру хватало места в бесконечной и многогранной вселенной, где может существовать всё, ибо вселенная эта включает в себя неисчислимое множество пространств.
О множественности и многомерности параллельных миров я догадывался уже тогда, хотя догадка эта в ту пору была еще расплывчатой, не оформленной в систему…
Конечно, можно было закончить повесть маленьким, минутным торжеством Витальки, но это было бы мелко и нечестно. А привести Витальку к пониманию, что Рождественская звезда не менее реальна, чем Юпитер, в ту пору, в начале шестьдесят пятого года, было немыслимо. Дело даже не в том, что повесть была бы обречена гонениям и запрету. Мне казалось, что к восприятию такой истины просто не готов читательский мир. Да и сам Виталька, сын своего времени, не был готов. Для этой готовности нашему реальному пространству того времени надо было еще созреть…
Пространство «созревало» медленно. И порой хотелось (впрочем, как и сейчас) плюнуть на него и уйти в другие миры. Так появилась мысль о рассказе про деревянный кинжал. Кое-какие детали из него (сам кинжал, например, и Славкины стихи) потом вошли в повесть «Дети синего фламинго». Но в основном рассказ так и осел в виде карандашного черновика в старой клеенчатой тетради, на которой стоит дата – 70 г .
Деревянный кинжал
1
И совсем это было не похоже на то, что пишут в разных фантастических книжках. Никаких там антенн, зеркал, проводов и локаторов. Никакого радужного тумана и электрических потрескиваний. Это была обыкновенная машина. С блестящим олененком на капоте, как у строй «волги». Пыльно-серая с голубыми шахматными квадратиками на дверце. Только номер был не с такими буквами, как в нашем городе, а с непривычными: МВР 12-02. «МВР» – это, видимо, и означало «машина времени».
Я вызвал ее по телефону, номер которого прочитал в объявлении, в «Вечёрке». Ну, вы, наверно, помните: еще и по радио передавали…
Очень удачно подвернулось это объявление. В самый подходящий момент.
В общем, позвонил я и стал ждать. Этих таксистов обязательно ждать приходится, на простой они машине или на сверхфантастической, все равно. Часа через полтора он постучал. Водитель. Молодой такой парень в фуражке-восьмиуголке с лаковым козырьком. Сердитый.
– Вы, что ли, машину вызывали?
– Я вызывал. Давно, между прочим. Могли бы и поторопиться.
– А вы бы не ждали здесь, а встретили. К вам тут только на вертолете добираться, все перекопано. Я машину гробить не обязан.
Еще и с претензиями… Будь это обычное такси, я бы, конечно, встретил. Потому что и в самом деле к нашему дому не подберешься: все время копают. То какие-то трубы меняют, то кабель тянут, то вообще неизвестно зачем траншею выроют и зарастает она одуванчиками. Простой «волге» или «москвичу» сюда лучше не соваться. Но ведь эта машина…
– По времени взад-вперед ездите, а тут кочек испугались, – сказал я.
– По времени – это не по канавам… Паспорт давайте.
Еще новости!
– Зачем это?
Он поморщился.
– Вот затем. Правило такое. Не я выдумал.
Я достал паспорт. Водитель раскрыл его и сразу стал похож лицом на дежурного милиционера.
– Странно все-таки сказал я. – Что я, за границу еду? Еще характеристику потребовали бы…
– Может, и потребуют, если надо будет… – Он достал блокнот и начал что-то переписывать из паспорта. – Потому что встречаются такие любители: умотают лет на двести вперед… в светлое будущее, на все готовенькое – и с приветом. Там от него никакого толку. А здесь у нас неприятности. Попробуй разыщи.
Вот оно как бывает! Я даже развеселился слегка.
– Я-то не в будущее, я назад. И не на двести лет…
Он удивленно поднял глаза, потом поскучнел как-то и подобрел в то же время.
– А-а… Ну, понятно. – И протянул паспорт. – Видать, не успел в те времена что-то? Доделать хочешь?
– Да нет… Так просто. Родственников повидать.
Буду я ему еще про все рассказывать!
2
Слишком уж обычно все было. Мы выехали на окраину и у красного указателя свернули на узкую бетонку. Мимо побежали кусты.
– Ну, давай, – сказал водитель. – Куда тебе?
– Значит, так… Двадцать два года в обратную сторону.
– В этом же городе?
– Нет.
И я назвал город, где жил, когда был маленький.
Он включил счетчик. Сразу выскочили такие цифры, что я крякнул.
– Слушай-ка… что это он так мотает? Может, испорчен?
Он хмыкнул, не оборачиваясь:
– А ты чего хотел? Это же тебе не на вокзал бабушку встречать. Два десятка с половиной по темпомеру да триста верст в сторону.
В общем-то да. На простом такси я за эти триста километров не меньше бы заплатил. И без всякого перемещения во времени.
Впрочем, никакого перемещения не было заметно. Один раз только сильно закружилась голова. Но меня и в обычных автомобилях иногда укачивает, если на голодный желудок.
Кусты за окном сливались в зеленые полосы. Шофер обернулся и зашевелил губами. Я с трудом расслышал:
– Когда остановиться-то? Месяц какой, день, время? И где?
Все у меня было продумано.
– Второго июля, полдевятого утра. Угол Первомайской и Герцена.
– А что за место? Лучше бы подальше от центра. Машина для здешнего времени здорово приметная. Пацаны сбегутся, толпа. – Он, видать, слегка нервничал. Молодой шофер.
– Подходящее место. Тихое, – сказал я, и вдруг мгновенным волненьем перехватило горло: неужели не сказка? Неужели – сейчас?
Зеленые ленты замедлили бег, разорвались на клочья с проблесками солнца. Потом вылетели мы на луг, в белую россыпь ромашек, а за лугом был город.
Такой, как тогда .
Без восьмиэтажных коробок и телебашни. Город с высокими тополями, с кружевной парашютной вышкой, с двумя водонапорными башнями у вокзала и церковью без креста, у которой башня похожа на старинный русский шлем…
