Все сказочные повести в рисунках В.Чижикова - Успенский Эдуард Николаевич

Там его увидел директор и сказал, что дышать свежим воздухом лучше всего во дворе с метёлкой.

И народный спаситель пожарных целых сорок пять минут превращал школу в город-сад.

На уроке истории учитель Косолапов объяснял, что в средние века были феодалы — князья, их вассалы — помещики, и крестьяне, которые на всех работали.

На что быстрый разумом Киселёв заявил:

— Точно. Как у нас в школе. Директор — феодал. Учителя — вассалы, а мы — крепостные крестьяне.

Учитель Косолапов разбушевался:

— Ничего себе крепостные! Барчуки вы! Живут в хороших квартирах. Им тепло на квартиру доставляют, вместо дров. Воду на квартиру. Для них телевизор изобрели — к ним зрелища на дом приходят. Они лошадь не то что запрячь не сумеют, просто не видели её никогда! А учителя с ними бьются, в их башки знания впихивают. Да раньше ни один сын императора в таких хороших условиях не рос.

И велел крепостному Киселёву к следующему разу составить режим дня среднего крестьянина средней полосы России в средние века. А ещё лучше крестьянки. С учётом топки печки, кормления домашних животных (причём не попугайчиков, хомячков и морских свинок, а коров, овец, лошадей, птицы). С учётом приготовления обеда, стирки и других мелких радостей.

К следующему разу выяснилось, что жизнь у крестьян средних веков была значительно тяжелее, чем у Киселёва. Развлечений практически не было, если не считать работу в огороде — прополку и окучивание. Насчёт каникул Киселёв явно обходил крестьян. У них были только религиозные каникулы: Ильин день, Пасха, Рождество, может быть, крещенские, и всё! А трёхмесячных летних и всяких там зимних не было.

Да и в смысле еды сегодняшний крепостной Киселёв далеко ушёл вперёд. В его школьной крепостной столовой был большой выбор блюд. И упитанные крестьяне младших классов за небольшую цену уничтожали продукты не хуже средневековой саранчи. И не только сельские щи да кашу, но и всевозможные пирожные. (Правда, с крестьянским уклоном: в виде корзиночек и картошки.) Особенным спросом пользовался деревенский средневековый напиток «Пепси-кола».

Что касается быта, модными были средневековые джинсы, карманные магнитофоны с записями народных мелодий и жевательная резинка клубничная рижская.

Короче, жизнь сегодняшних киселёвских крепостных была во много раз лучше. И взрывчатая ситуация среди младших классов угасла. Все сразу успокоились, даже главный вождь всех школьных волнений, неформальный лидер — знаменитый Стенька Киселёв.

Глава четвёртая

Хендрики прилетели

Вот оно — новое воскресенье. Вся меховая мелкота с воплем выкатилась навстречу девочке Люсе. Они ждали её у самых ворот дачного посёлка. Очевидно, о её приезде они узнали от дежурного по нюхоскопу. Там, на балконе, наверняка дежурил загадочный перебинтованный Мохнурка — победитель игры в залезалки. Потому что его среди встречающих не было.

Люся и зверята в обнимку пошли в посёлок к интернатскому зданию.

Застенчивая белочка в очках сказала Люсе:

— Мой пап приехал.

— Может быть, папа?

— Нет, мой пап! Пап — это же он. Вот он и приехал. А если бы мама, то она приехала бы.

— Вон её пап стоит! — сказала Фьюалка. — Видите, рядом с Мехмехом.

У дверей в класс, на крыльце, стоял Мехмех в легкомысленной зелёной шляпке с украшениями. А рядом — невысокий, начинающий полнеть белк. В светлом плаще с красиво поднятым воротником.

— Здравствуйте, — шагнул он навстречу Люсе. — Это вам. От папо-мамовского собирания.

Он протянул маленький прозрачный флакончик с зёрнышками.

— Что это такое? — удивилась Люся.

— Камертоновые семена. Целая музыкальная октава. Их надо посадить в землю и поливать купоросовой водой.

— И что получится?

— Музыка из живых цветов. Они будут тихонечко звенеть от ветра. И играть разные мелодии. Вы очень обрадуетесь.

— Спасибо, большое спасибо, — сказала Люся.

Про светомузыку она когда-то слыхала. Но про музыку из цветов… Интересно, а бывает дерево-музыка? Наверное, бывает. Тогда, значит, есть и целые лесо-симфонии у них… У кого у них? У меховых интернатников.

— А что такое папо-мамовское собирание? — спросила она.

— Обычный родительский комитет, — пояснил Меховой Механик. — Родители учеников к вам очень хорошо относятся. Интернатники в своих письмах только про вас и пишут.

— Очень хорошее пишут, — сказал улыбчивый пап. — Можно, я у вас на уроке посижу? Мне интересно посмотреть, чем живёт сегодняшняя молодёжь.

— Сидите, пожалуйста, — сухо сказала Люся («Тоже мне, меховой инспектор из роно!») и пошла в директорскую за Получальником.

По Получальнику она выяснила, что неопрошенными в её классе оставались только хитрющая белочка в очках с первой парты (та самая, к которой приехал пап) и загадочный Мохнурка. Который в Получальнике записан не был. Может быть, он сидит на потолке, в дыре вместе с сиреневотрусовым… трусным… В дыре вместе с Плюмбум-Чоки?

В классе все были на своих местах, и все встали на задние лапы. Причём представитель папо-мамовского собирания сделал то же самое. И парта под ним скрипела.

— Блюм, — сказала Люся через минуту.

Все блюмкнулись.

— Кто у меня ещё ни разу не был у доски? — спросила Люся, в упор глядя на белочку с первой парты. Её звали Цоки-Цоки. — Кто ещё ни разу не отвечал?

— Мохнурка! Мохнурка! — захлопотала белочка. — Он ещё ни разу не отвечал.

— А где он? Он здесь? — спросила Люся.

— Здесь! Здесь! — волновалась белочка. — Он в печке сидит.

Люся удивилась и прошла по классу вдоль стенки с печкой.

— Что он там делает?

Дверца печки раскрылась, и появилась хитрая усатая мордочка. Чёрная-пречёрная, как кусок темноты.

Мордочка сверкнула глазами и сказала:

— Я там прячусь.

— От кого?

Дверца снова перелистнулась:

— От света.

И дверца захлопнулась.

Люся обратилась к ученикам:

— Кто мне объяснит, почему юный Мохнурка сидит в печке? И почему он прячется от света?

Все интернатники подняли лапы вверх. Даже хулиганистый Кара-Кусек.

— Скажите вы, — попросила Люся Лаковую Молнию.

Фьюалка встала из-за парты и сказала:

— Он норный.

Дверца печки приоткрылась на спичечный коробок, и высунулся кусочек носа:

— Я норный. Я очень норный.

Фьюалка продолжала:

— Все норные боятся света. Живут в темноте.

— Очень живут! Очень живут! — забормотал носик из печки.

— Спасибо, — поблагодарила Люся Фьюалку. — Но что же, он всё время так и сидит в печке? Или его приносят сюда в чемодане? Или у него есть сюда подземный ход из спальни?

Лаковая Молния разволновалась. Она стала цокать, сокращаться и вытягиваться:

— Его не но-йс-сят в цеймодане. Его в ойсках, в оцках нойсят… Он сам ойски нойсит. Цёрные.

— Ношу! Ношу! — прокуковал Мохнурка из печки, как кукушка из часов. — Чёрные очки. Очень чёрные.

Разговор запутывался, и вмешался ещё один разъяснитель — Сева Бобров. Он так объяснил:

— Девочка Люся, он из кротовых. Они под землёй живут. Они темноту любят. А на улице очки носят тёмные. От солнца.

— Да! — затараторила Цоки-Цоки. — У меня простые очки, стеклянные. А у него чёрные.

— Где же его очки? — спросила Люся. — Почему он без них?

— Можно, я скажу? — закричал ёжик Иглосски. — Когда он в залезалки играл, они разбились.

— Очень, очень разбились! — закуковал Мохнурка.