Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
Руководство погрузкой взяли на себя бригадир Николай Жуков и пожилой железнодорожник с рыжей бородкой клинышком.
— Груз по городам расписан? — осведомились они. — Ага, хорошо… Сколько тонн в Одессу?.. В Новосибирск?.. В Москву?.. Ну вот. Начнем с Новосибирска…
Комсомольцы один за другим понесли по сходням вагонов ящики, покатили по гладким деревянным мосткам тяжеленные бочки с цинковыми белилами. Грузчики из бригады Жукова подхватывали груз у дверей вагона и сильными, отработанными движениями, будто шутя, вкатывали, устанавливали, укладывали так, чтобы в пути ничто не растрясло, не изломало…
Ребята дежурного двадцать седьмого отряда тоже помогали катить бочки, подвигали ящики, подавали на плечо взрослым.
В одиннадцать объявили перерыв. Все повалили в столовую. И тут выяснилось, что вчера возчики подвезли на склад не все, что им было поручено.
— Ну что я им сделаю?! — оправдывался перед председателем завкома старший конюх Ярошенко. — Лошадь, она животная несознательная. Что ей ни говори, а она стоит. Пристала, значит. И то, чего ей не пристать? В ту шестидневку мы ездок против нормы вдвое сделали? Сделали! А корм-то у ей какой? Прямо скажем, никудышный… Говорят же люди: не гони коня кнутом, а гони его овсом! Стоят они на конюшне, головы чуть не до земли повесили. Смотреть муторно…
— А ну, Олег, собирай всю нашу братву! Не отправлять же вагон наполовину пустым! — сказал Яшнов. — Как арбузы на Дону грузят, видал?.. Ну вот и мы так. Организуй!
Расчет Яшнова прост. Двухпудового ящика пацанам не поднять, а двухкилограммовую банку — пожалуйста.
Через полчаса на дальнем складе Толька Феодал с двумя помощниками вскрывал уже заколоченные ящики. Вынимал банки с краской. И они отправлялись в длинный путь по организованной Олегом цепочке пионеров. Из рук в руки, точно мячики, взлетали и опускались банки, пока не достигали ворот цинкобелильного цеха. Тут их перехватывали комсомольцы, складывали в тачку и везли к погрузочной площадке. А пока банки совершат этот путь, какой-нибудь пацан бегом доставлял пустой ящик от Феодала к Ваньке под навес. Иван, Сенька, Ленька, Абдул моментально вкладывали банки на место. И едва забивали последний гвоздь, как ящик подхватывали грузчики и несли по сходням в вагон…
К трем часам все было закончено. Стали убирать сходни. И тут с хмурого неба вдруг крупными хлопьями повалил снег. Ребята ловили снежинки руками, смеялись:
— Опоздал!.. Опоздал!..
Окруженный толпой пионеров, парторг сказал: — Спасибо, ребята! Как хорошо, что растет у нас такая добрая смена.
Железнодорожник закрыл вагоны, и покатили они на станцию, чтобы там, подхваченные паровозами, разбежались в разные концы страны.
«… ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЖИТЬ»
До конца четвертого года пятилетки дней оставалось все меньше и меньше. Все реальней ощущалась громада дел, свершенных народом за короткое время. Об этом писали газеты, рассказывали киножурналы перед любым фильмом.
Но не меньше, чем киножурналы, полюбили мальчишки уроки Ковалева. Какую бы тему ни проходили, был ли это опрос или объяснение нового, он начинал урок с политинформации.
Ходит по классу, поскрипывая добротными красноармейскими сапогами, подтянутый, крепкий, решительный. Каждое слово у него веско, отточено, входит в сознание, как гвоздь.
Киножурнал — это, конечно, хорошо. Красиво. Но промелькнул кадр — и скрылся. У экрана не спросишь, не заставишь повторить.
А Ковалев — вот он. Ответит ясно и без всяких выкрутасов. А если и не знает чего, то скажет прямо: «Сейчас ответить не могу, ребята. Узнаю — доложу». И будьте уверены — «доложит», хоть тот, кто спрашивал, может, уже давно позабыл о своем вопросе.
И куцый кругозор мальчишек вдруг начинает расширяться, светлеть. И уже не Ковалев, а они сами идут вдоль главного конвейера Ростсельмаша, с которого сходят красавцы комбайны, присутствуют при пуске тракторных и автомобильных заводов, слышат грохот низвергающейся воды с высоченной плотины Днепрогэса, видят корпуса Березниковского химического комбината, гигантские домны Магнитки и прокатные станы Урала.
Гордость за свою страну распирает мальчишкам грудь. Ведь все это впервые! Всего этого в России никогда не было!..
А рядом с растущими городами и заводами совершался глубокий революционный переворот в деревне. Дела там шли не так быстро и успешно, как этого хотелось бы. А для Дона к тому же тридцать второй год был неурожайным.
Ковалев не скрывал от ребят трудностей. Да они и сами знали, что делается в станицах и хуторах неподалеку от Ростова. В краевых газетах «Молот» и «Большевистская смена» все чаще слышалась тревога: план сдачи хлеба государству не выполняется. За это же ругали Северо-Кавказский край и в центральных газетах. К десятому ноября край выполнил план хлебозаготовок только на пятьдесят процентов…
А ростовские базары гремели. Покупай, что хочешь: пшено, кукурузу, картошку, масло, печеный хлеб — от черного, наполовину с отрубями, до белейших булочек, муку всех сортов. Но цены! Не подступиться. Пуд муки — пятьсот рублей!
И на этот вопрос, почему разрешена торговля хлебом на рынках, Ковалев не мог дать ответа.
— Да-а, — вздыхали мальчишки. — Значит, в этом году карточки не отменят…
— Видно, придется еще потерпеть, ребята, — говорил Ковалев. — Зато потом, когда поставим колхозы на ноги, ни от кого зависеть не будем! Ни от своих кулаков, ни от заморских капиталистов…
***
Первого декабря на законном основании, в строгом соответствии с календарем, пришла зима. Закрутили метели. Занесло дороги. Каждый день приходилось ранним утром пробивать в снегу дорожку от порога до калитки, расчищать снег на улице. Мороз скакнул за пятнадцать градусов. А с ветерком это немало.
Теперь Олег расстояние от дома до школы старался проскочить в самый короткий срок. Из старого пальто он вырос еще в прошлом году. Рукава едва прикрывали локти. И Олег уговорил маму сшить из него пальто Мишке. А сам пока щеголял в бумажной курточке, под которую поддевал серый вигоневый свитерок. Ботинки развалились окончательно. Пришлось на шерстяной носок надевать мамины галоши. Все это не смущало Олега. Немногие ребята были одеты лучше него. К тому же в школе давно лежало мамино заявление с просьбой помочь им одеждой и обувью. Абдулу Бинееву и Сеньке Явору пальто уже купили. Значит, скоро настанет и его черед.
С едой, в эту зиму будет немного лучше. Спасибо Ваньке Углову. Заготовленную и засоленную рыбу летом почти не трогали. А теперь раз в неделю вынет мама распластанную рыбинку из бочонка, промоет хорошенько в воде. А когда рыбинка несколько дней провялится на воздухе, станет она почти прозрачная и такая вкусная, что от нее и за уши не оттянешь.
Дела на пионерской базе с приходом Яшнова пошли куда лучше. И успеваемость не сравнить с прошлогодней. И оркестр под руководством Трофимова стал крепким, сыгранным. Дядя Гриша говорит, что он не променял бы его на любой другой.
***
Двадцать пятого декабря Олега вызвали с первого урока. Едва он вошел в канцелярию, навстречу поднялась уже одетая в пальто учительница литературы Мария Дмитриевна:
— Знаешь, по какому поводу тебя позвали? — и улыбнулась.
Когда Мария Дмитриевна улыбалась, ее круглое, усыпанное веснушками лицо становилось похожим на девчоночье.
Уже поняв, что ничего неприятного не будет, Олег тоже улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Комитет выделил деньги. И мы сейчас пойдем покупать тебе пальто и ботинки. Одевайся быстренько.
— А все на мне, — сказал он, вытаскивая из-под мышки кепку.
— Как? Совсем без пальто? Там же холод такой!
— Ничего. Назад-то уже в пальто пойдем. Согреюсь…
В магазине народу почти не было, потому что товары тут отпускались по специальным ордерам. У длинного ряда полупустых полок в серых халатах, напяленных прямо на пальто, переминаясь, стукая ногой об ногу, стояли продавщицы с серыми, злыми лицами. «Прямо как скифские бабы на курганах!» — неприязненно подумал Олег.
Он тотчас направился к буржуйке, стоящей посреди зала, чтобы отогреть закоченевшие руки.
Продавщица вытащила откуда-то из-под прилавка измятое грязно-черного цвета пальто на вате. Олег надел его, глянул в зеркало и не узнал себя.
— Тюремное! — буркнул он и стал Поспешно стаскивать.
— Правильно! — поддержала его учительница. — Какой-то арестантский балахон. Покажите другое.
Показали и другое, и третье. Но все они были похожи друг на друга, как карлики-горбуны.
— Ну их! Пойдемте. Чего даром деньги переводить, — сказал он учительнице. — Как-нибудь обойдусь. А в марте уже тепло.
— Ни в коем случае! — Лицо учительницы так и залилось румянцем. — Мне поручили одеть тебя, и я это сделаю. Отсюда ты уйдешь в приличном пальто! — И она решительно толкнула дверь со строгой надписью: «Посторонним вход запрещен!»
