Малгожата Мусерович - Целестина, или Шестое чувство
И вдруг Цеся взбунтовалась. С какой стати она сидит, точно виноватая? Нет уж, извините. Тоже мне выискался: ходячая добродетель. И, соскочив с подоконника, она заявила:
— Мне пора домой, уже поздно. — Не-ет, она перед ним оправдываться не станет. Еще чего! И с бородачом сама разберется. Это ее жизнь, ее ошибки, ее собственные заботы. Ему-то какое дело? Ну и рожу скорчил! Сразу видно, о чем думает. Это невыносимо, это оскорбительно… — Тебя это вообще не должно интересовать! — крикнула она сдавленным голосом.
Ежи понял ее как-то по-своему. Кровь отхлынула у него от лица, даже губы побелели.
— Ах, так? — спросил он, вскакивая.
— Именно так! По какому праву?! Чересчур много о себе воображаешь, хочешь, чтобы все было по-твоему… а я могу поступать, как мне нравится, понятно?
— Очень хорошо. Можешь продолжать с ним встречаться.
— Конечно, могу! — крикнула Цеся, чувствуя ужасную боль в груди. — Тебе-то что?
Гайдук кинул на нее быстрый взгляд.
— До свидания, — сказал он. — Прощай. — И сбежал по ступенькам, ни разу не оглянувшись.
Глава 5
1
С первых же дней апреля наступила весна. Неспокойное небо, ярче блеск солнца, теплее ветер. Старый вяз под окнами дома по улице Словацкого подставил солнышку свои новые почки. На балкон стали залетать весенние птицы, а однажды, к неописуемой радости Бобика и дедушки, даже завернула большая стая скворцов. На балконе, кстати, было чудесно: растущий прямо под ним вяз так вытянулся, что верхними своими ветками доставал до перильцев ограды. В ящике для цветов, приделанном к боковой стенке балкона, два года назад вырос крохотный вяз-самосейка, и теперь семейство Жак с восхищением обнаружило, что отважный малыш выпустил первые ростки намного раньше своего великана-родителя. Жившие в водосточной трубе голуби начинали ворковать, к сожалению, уже в шесть утра и будили маленькую Иренку, о которой можно было бы много чего порассказать, кроме того, что она соня.
За неделю до пасхи, в последний день перед началом школьных каникул, Жачек вернулся из довольно длительной служебной командировки. Время было обеденное, и крепко проголодавшийся отец рассчитывал застать дома привычные шум и суету, предшествующие всякой трапезе. К своему изумлению, он нашел квартиру тихой и необычно чистой. Это странное впечатление еще усугублялось ярким светом, льющимся из вымытых окон и профильтрованным сквозь белые, пахнущие свежестью занавески. Полы сверкали, как зеркало, в вазах стояли цветы. Все это, вместе взятое, в совокупности с тем фактом, что Целестина, вполовину похудевшая, сновала по квартире, не замечая собственного отца, складывалось в картину весьма и весьма тревожную.
— Телятинка, у тебя неприятности, — уверенно сказал отец.
— Откуда? — тупо ответила Цеся, даже не поглядев в его сторону.
— Я ведь вижу. Что случилось?
— Ничего. Честное слово. Сейчас помру от смеха, — сказала Целестина и, чтобы быть последовательной, залилась слезами.
Отец услышал грохот кастрюль и поспешил на кухню, откуда доносились эти милые сердцу звуки. В кухне, пропитанной вкусными запахами, Юлия, распевая, мыла посуду, что тоже внушало тревогу.
— Здравствуй, дочь, — сказал Жачек. — Скажи, Цеся, случайно, не влюблена?
— Понятия не имею, — спокойно ответила Юлия. — Что касается меня, то я влюблена. В Толека.
— Конец света! — простонал отец.
— Я ему сказала, что люблю его и что он должен на мне жениться.
— Ты ему сказала, что он должен… — обалдело повторил Жачек.
— …на мне жениться. Разумеется, после того как освоится с этой мыслью.
— Конец света!
— Ты голодный, Жачек?
— Чертовски, — ответил отец.
— Мне очень жаль, но тебе придётся подождать.
— Это еще почему?
— С нами будет обедать Толечек. В порядке освоения.
— Конец света!
— Сегодня у нас рисовый суп по-королевски.
— Цеся варила или Кристина?
— Я, — заявила Юлия.
— Конец света!
— На второе «кок о вэн12».
— Кок — это курица?
— Курица, но «о вэн».
— Ага.
— К этому запеченный лук-порей или морковка Виши, на выбор! И гренки. На сладкое — негр в сорочке.
— Почему в сорочке? — недовольно поморщился Жачек.
— Таков рецепт. Это сливочно-шоколадный крем.
— Конец света!
— Толеку очень нравится, как я готовлю, — сообщила Юлия с улыбкой черной пантеры. — Влюблен по уши, можешь мне поверить.
— Конец света!
— Еще вопросы есть?
— Естественно. Кто вылизал квартиру?
— Цеська.
— Вот-вот. Она всегда придумывает себе развлечения в этом роде, когда у нее на душе кошки скребут. Мне бы хотелось все-таки знать, в чем дело?
— А не знаю, — махнула рукой Юлия. — Я, как эгоцентрик, занята только своими проблемами. Да и в ее возрасте все это несерьезно.
— Она не по возрасту серьезна, — изрек отец. — Так что ничего не известно. А что говорит по этому поводу мама?
— Мама вкалывает. Получила ответственный заказ, и мы ее почти не видим.
Вошла Цеся, бледная, с отчаянием в отсутствующем взоре.
— Я поступаю на физический, — сообщила она. — Или на астрономический. Папа, что такое эти проклятые кварки?
— Гипотетические элементарные частицы, — сказал изумленный отец. — Неужели именно это мучило тебя все последнее время?
— Нет, — ответила Целестина. — Все последнее время меня мучила мысль о совершенных ошибках. Я поняла, что за все нужно платить.
— Наблюдение не лишено оснований, — признал отец.
— Ничто не проходит бесследно. Что бы я ни сделала, все будет записано в историю моей жизни, так же как в историю болезни записывается каждая мелочь. Что случается, то случается, обратно ходу нет. Задним числом я уже это не могу изменить. Вроде бы и нет ничего, а на самом деле — есть. Кто-то об этом помнит, и я сама помню, и ничегошеньки нельзя сделать, чтобы это зачеркнуть.
Отец ухватился за последнее слово:
— Что зачеркнуть?
— Глупый поступок. И вообще все. Раньше это было возможно, потому что я имела дело главным образом со своим семейством. Но теперь все изменилось.
— Изменилось, говоришь? — встревожился Жачек.
— Изменился весь мир, — отчеканила Цеся и вышла, не догадываясь, что по ее милости отцу мгновенно расхотелось есть.
2
За обедом Цеся сидела как истукан, уткнувшись взглядом в пустую тарелку. Родственники, которые тем временем не без удовольствия управились даже с негром в сорочке, ничего не замечали, пока мама не спросила:
— Цеся, ты что ничего не ешь?
Цеся даже не услышала вопроса. Погруженная в себя, она не обращала ни малейшего внимания на окружающий мир.
— Что-то здесь не так, — шепнул отец сидевшему рядом дедушке.
— Не так, того-этого, — согласился дедушка. — Скажи ей, пусть к подружке, что ли, сходит. Женщинам, того-этого, непременно нужно выговориться.
— Цеся! — сказал Жачек, дергая дочку за рукав. — А почему бы тебе не пригласить свою анемичную подругу?
В Цесиных глазах мелькнула слабая тень возмущения.
— Анемичную?! — повторила она.
Это уже было каким-никаким проявлением жизни, и встревоженный отец решил и дальше идти тем же путем.
— Честное слово, мне не хватает этой худосочной дурнушки. Как там ее миндалины?
— Ты по-прежнему имеешь в виду Данку? — чуть ли не со злостью осведомилась Целестина.
— Да, да. Уродина она, конечно, но симпатичная, — радостно подтвердил Жачек.
— Ты глубоко ошибаешься, — сказала Целестина, постепенно снова погружаясь в пучину своей печали. — Никакая она не симпатичная, но зато красивая. Я, например, склоняюсь к тому, что лучше быть красивой и несимпатичной, чем симпатичной и уродливой.
— А я бы хотел быть красивым и симпатичным, — заявил Бобик, которого никто не спрашивал.
— Ха-ха! — засмеялся Толек, который по ему лишь известным причинам был в распрекрасном настроении.
— Толечек, хочешь еще негра? — проворковала Юлия.
— Что ж, положи, дорогая, — милостиво позволил юный паша.
— А я буду расписывать яйца! — закричал Бобик. — Как здорово!
Ни у кого не хватило духу отказать ребенку в этом удовольствии, хотя расписывать яйца было еще рановато. Мысль о том, что Бобик по меньшей мере час спокойно просидит на месте, прельстила взрослых.
— Так уж и быть, Бобик, сварю тебе десяток яичек, — согласилась мама Жак.
— Только чтоб были свежие, — строго сказал Бобик.
3
Было уже пять часов, а Данка не появлялась. Цесю это не удивило: с завтрашнего дня начинались каникулы, и она, в общем-то, и не надеялась, что сегодня Данке захочется заниматься. Поэтому Целестина сидела за столом в большой комнате и апатично смотрела в окно. Жизнь казалась ей беспросветно мрачной, и никакое шестое чувство тут помочь не могло. Ежи вообще перестал ее замечать, так что в один прекрасный день Цеся назло назначила свидание бородачу. Они пошли в кино и, как нарочно (впрочем, может, и в самом деле не случайно?..), Гайдук тоже оказался там. Цеся, не ощутившая в обществе бородача ожидаемой сладости возмездия, убедилась, что это свидание окончательно зачеркнуло всякую надежду на примирение с Гайдуком.
