Юрий Сотник - Невиданная птица
Мы расступились, закричали на разные голоса: «До свидания, Лидия Алексеевна! До завтра!» — и Лидия Алексеевна выбралась из толпы. Спускаясь с холма, она обернулась и крикнула:
— Может быть, меня к вам вожатой назначат!
Яшка слегка присел, поднял руки и вполголоса скомандовал:
— «Ура» давайте! Ну!.. Три-четыре!
— Ура-а-а!
— Три-четыре!
— Ура-а-а!
— Три-четыре!
— Ура-а-а!
Лидия Алексеевна еще раз оглянулась на ходу, подняла над головой полевую сумку и помахала нам ею.
Нечего и говорить, как поднялось у нас настроение! Наверное, минут пятнадцать после ухода вожатой мы кричала и веселились во-всю.
— Это она так просто говорит, что ничего еще не знает, — волновался Тимошка. — Как же! Стал бы райком зря человека присылать!
— Конечно, там уже что-то решили!
— Теперь пусть попробуют отнять кирпичи! Пусть попробуют!
Пока все кричали, Оська о чем-то шептался с Яковом. Потом они оба поднялись на крыльцо, и главный инженер несколько раз крикнул: «Тише!» Когда шум утих, Оська стал говорить речь. Он сказал, что мы должны теперь особенно напряженно работать, чтобы в райкоме поняли, на что мы способны. И он сказал, что завтра с утра нужно отправить экспедицию в лес, на противотанковый завал.
— Понимаете, как это будет здорово! — сказал он. — Лидия Алексеевна завтра прядет, а у нас уже вот такие бревна заготовлены и пригнаны по реке. Это раз! А что касается инженера для руководства строительством, то я попытаюсь сагитировать одного соседа по квартире. Он работает на восстановлении Дворца культуры. У него, правда, характер довольно тяжелый, но я с ним попробую поговорить.
Все согласились с председателем. В экспедицию назначили девятерых мальчиков, в том числе Оську, Якова, Тимофея, Андрюшку и меня. Руководство работами на завтрашний день поручили Галине.
После этого мы разошлись на обеденный перерыв, а после перерыва работали еще часа три.
Мама в этот вечер вернулась домой поздно, когда я уже спал. Я проснулся, поднял голову с подушки и сказал:
— Мама, а ты знаешь что? Нашим строительством сам райком комсомола заинтересовался!
Мама сказала:
— Да ну? Серьезно?
И мне показалось, что она не очень удивилась.
Я решил не говорить маме о том, что еду в экспедицию. «Вдруг не отпустит?!»
Глава IX. Экспедиция
Проснувшись пораньше, я сбегал за хлебом, взял топор, провизии в рюкзак и ушел из дому, не разбудив маму. Я только оставил ей записку: «Мамочка, не волнуйся и не сердись. Ушел по важному делу. Вечером вернусь».
Часа через полтора наша экспедиция высадилась из поезда на маленькой платформе Раздолье.
Хотя мы я собирались к вечеру вернуться домой, но каждый из нас снарядился на-славу: каждый нес топор, или пилу, или веревку для вязки плотов; у каждого за спиной был мешок с засунутым туда пальто и однодневным запасом провизии. Яков захватил свой фонарь, Оська — компас, а Саша Ивушкин — бинокль.
Мы шли гуськом вслед за Тимошкой по тропинке между картофельными полями.
Завснаб то и дело оглядывался и даже пятился задом, чтоб удобней было говорить:
— Ребята! Мы вроде экспедиции, которая ищет эти… как их… Ну, железо там, нефть…
— Разведчики полезных ископаемых, — подсказал Анатолий.
— Ага! Будто нас послали найти такое полезное ископаемое, которое имеет огромное значение для страны.
— Нет, товарищи! — сказал Оська. — А знаете, какое еще значение имеет наша экспедиция? Не только строительное, а еще и научное. Помайте, когда-то «Пионерская правда» писала, что ребята исследовали малые реки?.. Сколько раз мы бывали в этих местах! Разные пионерпоходы и все такое… А кто из нас хоть раз исследовал, как течет река Уклейка от этих мест до города? Никто.
Скоро мы вошли в лес и зашагали по краю дороги.
До войны я часто бывал здесь с ребятами. Тогда это был веселый, спокойный лесок, такой уютный и знакомый, как комната в своем доме. Здесь среди густых неподвижных елей было много полянок, где мы строили шалаши, играя в следопытов; здесь были заросли молодых березок, которые даже в дождь казались освещенными солнцем, и здесь всюду была такая густая, мягкая трава, что на ней мы кувыркались и боролись, как на матраце.
А теперь я шел и не узнавал леса. Вместо молодых березок торчали над землей какие-то колья без веток, без листьев — их начисто срезали снаряды и пулеметный огонь. Одни елки лежали на земле с бурой хвоей, с перебитыми стволами; другие, такие же бурые, навалились на соседей. А те, что не упали, стояли теперь изуродованные, с надломленными ветками, висящими беспомощно, словно отсохшие руки. Всюду земля была изрыта воронками, вокруг которых валялись комья глины и масса развороченных корней. Часто мы видели в траве то оторванный немецкий погон, то какой-то ремешок, то консервную банку, то стреляные гильзы.
У меня стало грустно и тревожно на душе. Притихли и остальные ребята, хмуро поглядывая по сторонам.
Так шли мы около часа. Наконец Тимоша остановился и сказал:
— Здесь!
Мы огляделись. Прямо перед нами была тихая узкая речка, в которой отражались облака и верхушки сосен. Дорога уходила вдоль берега вправо. Слева, метрах в пятидесяти от дороги, громоздился противотанковый завал. Большие сосны были надпилены на высоте метров трех от земли и свалены в одну сторону верхушками. Их огромные засохшие ветки придавили кусты и молодые деревца, и те росли вкривь и вкось, помятые, согнутые, но все же зеленые, живые. Над всей этой мешаниной из веток, стволов и засохших игл возвышались редкие неспиленные сосны.
Тимоша вертелся перед нами, очень довольный:
— Ну, что я вам говорил? А? Хватит здесь бревен? А? Хватит?
— М-да, — сказал Оська. — Это, кажется, то, что нам нужно.
Все хвалили завснаба. Только Яша, жуя травинку, проворчал:
— Семь потов сойдет, пока мы хоть одну лесину отсюда вытащим.
— Что ж, что семь потов! — сказал Оська. — На то и трудности, чтоб их преодолевать. Пошли!
Мы шагнули было к завалу, но вдруг Андрей закричал:
— Стойте! Послушайте!..
Все остановились. Андрей заговорил почему-то шопотом, все время озираясь по сторонам:
— Ребята! А знаете, что я вам скажу? А что, если перед завалом еще остались мины? А?.. Что тогда?
Яша почесал затылок.
— Чорт! Верно!.. — Он посмотрел на Тимошку. — Эй, завснаб! Ты, говоришь, здесь бывал?
— Нет, ребята! Не бойтесь. Я здесь с дядей Мишей проезжал и видел, как люди какие-то ходили.
— Военные? Гражданские?
— Не разглядел. Темно было. Только знаю, что ходили.
Мы задумались. Мы знали, что завалы почти всегда бывают минированы.
— Не бойтесь, ребята! — успокаивал Тимошка. — Если гражданские ходили, значит уже разминировано было. А если военные, саперы, значит тоже все уже разминировали.
— Может, все разминировали, а может, и не успели еще, — сказал Толя.
— Тут и бревен не захочешь! — сказал Мишка Арбузов. — Руки-ноги дороже.
Оська рассердился:
— Что ж, по-твоему, бросить все и бежать домой?
— Бросить не бросить, а лететь вверх тормашками тоже не очень приятно.
Мы долго топтались на дороге. Оська в раздумье прохаживался вперед и назад. Вдруг Тимошка сказал:
— Ося! Знаешь, что я предлагаю? Давай я вперед пойду. А вы — по моим следам. Взорвусь — значит, погиб за общественное дело, а не взорвусь — значит, все в порядке.
— Нет, — сказал Оська, — я придумал простой и прекрасный выход: мы бросим жребий, кому итти вперед.
Я заикнулся было о том, что не стоит никому рисковать, что лучше поискать бревен в другом месте, но Оська презрительно фыркнул:
— Чудак ты. Николай! Готовых бревен тебе никто не даст, а пилить живые деревья тоже нельзя. А потом, вы только подумайте, товарищи, как это здорово получается! Идет строительство школы. Нет бревен. И вот экспедиция смело пускается в путь сквозь дремучие леса, чтобы во что бы то ни стало достать бревна. Вдруг перед ними преграда: минное поле. Но ничто их не может остановить. Бросают жребий, и один, не говоря ни слова, идет вперед, прокладывая путь товарищам.
— Ага! — подхватил Тимоша. — И вдруг он взрывается, и тогда другой, ни слова не говоря, становится на его место и идет вперед — почти на верную смерть. Да, ребята, а?
— Да, — сказал Яков, — так они все по очереди взрываются, и к вечеру — ни людей, ни бревен.
Но всем уже захотелось совершить подвиг в этом самом лесу, где недавно гремела канонада и тысячи бойцов шли на врага. Яшке закричали, что смеяться, конечно, легче, чем совершить что-нибудь героическое. Он сказал:
— Ладно! Пусть будет жребий. Авось не повсюду мины натыканы.
Ося присел на пень, вынул из сумки лист бумаги, разорвал его на одинаковые кусочки и что-то начертил на одном из них. Свернув билетики, он положил их в тюбетейку и поднялся:
